щим, радостно прислушиваться к бою часов на церкви, потому что он возве-
щает о жизни и следующем дне. Ему он приносил отчаяние. В каждом звуке
медного колокола, его глухом и низком "бум", ему слышалось - "смерть".
Что толку было от шума и сутолоки беззаботного утра, проникавших даже
сюда, к нему? Это был все тот же похоронный звон, в котором издева-
тельство слилось с предостережением.
как наступил, - и снова спустилась ночь, ночь такая долгая и все же та-
кая короткая: долгая благодаря устрашающему своему безмолвию и короткая
благодаря быстротечным своим часам. Он то бесновался и богохульствовал,
то выл и рвал на себе волосы. Его почтенные единоверцы пришли, чтобы по-
молиться вместе с ним, но он их прогнал с проклятьями. Они возобновили
свои благочестивые усилия, но он вытолкал их вон.
ка он размышлял об этом, настал день - воскресенье.
беспомощного и отчаянного его положения охватило во всей своей напряжен-
ности его порочную душу - не потому, что он лелеял какую-то твердую на-
дежду на помилование, а потому, что до сей поры он допускал лишь смутную
возможность столь близкой смерти. Он мало говорил с теми двумя людьми,
которые сменяли друг друга, присматривая за ним, а они в свою очередь не
пытались привлечь его внимание. Он сидел бодрствуя, но грезя. Иногда он
вскакивал и с раскрытым ртом, весь в жару, бегал взад и вперед в таком
припадке страха и злобы, что даже они - привычные к таким сценам - отша-
тывались от него с ужасом. Наконец, он стал столь страшен, терзаемый не-
чистой своей совестью, что один человек не в силах был сидеть с ним с
глазу па глаз - и теперь они сторожили его вдвоем.
нен каким-то предметом, брошенным в него из толпы в день ареста, и голо-
ва его была обмотана полотняными бинтами. Рыжие волосы свешивались на
бескровное лицо; борода сбилась, несколько клочьев было вырвано; глаза
горели страшным огнем; немытая кожа трескалась от пожиравшей его лихо-
радки. Восемь... девять... десять... Если это не фокус, чтобы запугать
его, если это и в самом деле часы, следующие по пятам друг за другом,
где будет он, когда стрелка обойдет еще круг! Одиннадцать! Снова бой, а
эхо предыдущего часа еще не отзвучало. В восемь он будет единственным
плакальщиком в своей собственной траурной процессии. В одиннадцать...
разимой тоски не только от глаз, но - слишком часто и слишком долго - от
мыслей людей, никогда не видели зрелища столь ужасного. Те немногие, ко-
торые, проходя мимо, замедляли шаги и задавали себе вопрос, что делает
человек, приговоренный к повешению, плохо спали бы в эту ночь, если бы
могли его увидеть.
человек, приближались ко входу в привратницкую, и люди с встревоженным
видом осведомлялись, не отложен ли смертный приговор. Получив отрица-
тельный ответ, они передавали желанную весть другим группам, собиравшим-
ся на улице, указывали друг другу дверь, откуда он должен был выйти, и
место для эшафота, а затем, неохотно уходя, оглядывались, мысленно пред-
ставляя себе это зрелище. Мало-помалу они ушли один За другим, и в тече-
ние часа в глухую пору ночи улица оставалась безлюдной и темной.
окрашенных в черный цвет, были положены заранее, чтобы сдержать натиск
толпы, когда у калитки появились мистер Браунлоу и Оливер и предъявили
разрешение на свидание с заключенным, подписанное одним из шерифов. Их
немедленно впустили в привратницкую.
му поручено было сопровождать их. - Такое зрелище не для детей, сэр.
мое отношение к тому делу, которое привело меня к этому человеку; а так
как этот ребенок видел его в пору его преуспеяния и злодейств, то я счи-
таю полезным, чтобы он увидел его теперь, хотя бы это вызвало страх и
причинило страдания.
слышал. Человек притронулся к шляпе и, с любопытством взглянув - на Оли-
вера, открыл другие ворота, против тех, в которые они вошли, и темными,
извилистыми коридорами повел их к камерам.
рабочих в глубоком молчании занимались какими-то приготовлениями, - вот
здесь он будет проходить. А если вы заглянете сюда, то увидите дверь,
через которую он выйдет.
варки тюремной пищи, и указал на дверь. На ней было зарешеченное отверс-
тие, в которое врывались голоса, сливаясь со стуком молотков и грохотом
падающих досок. Там возводили эшафот.
тюремщики с внутренней стороны, и, пройдя открытым двором, поднялись по
узкой лестнице и вступили в коридор с рядом дверей по левую руку. Подав
им знак остановиться здесь, тюремщик постучал в одну из них связкой клю-
чей. Оба сторожа, пошептавшись, вышли, потягиваясь, в коридор, словно
обрадованные передышкой, и предложили посетителям войти вслед за тюрем-
щиком в камеру. Они вошли.
его напоминало скорее морду затравленного зверя, чем лицо человека.
По-видимому, мысли его блуждали в прошлом, потому что он без умолку бор-
мотал, казалось воспринимая посетителей только как участников своих гал-
люцинаций.
тоже... ха-ха-ха!.. и Оливер... Он теперь совсем джентльмен... совсем
джентль... уведите этого мальчика спать!
смотрел.
из вас? Он... он... причина всего Этого. Дадут денег, если приучить
его... глотку Болтера... Билл, не возитесь с девушкой... режьте как мож-
но глубже глотку Болтера. Отпилите ему голову!
какую сохранял во время суда. - Старик, милорд! Дряхлый, дряхлый старик!
вставал. - Вас хотят видеть, чтобы о чем-то спросить. Феджин, Феджин!
Ведь вы мужчина!
никаких человеческих чувств, кроме бешенства и ужаса. - Прикончите их
всех! Какое имеют они право убивать меня?
угол скамьи, он спросил, что им здесь нужно.
перь, сэр, говорите то, что вам нужно. Пожалуйста, поскорее, потому что
с каждым часом он становится все хуже!
лоу, - которые передал вам для большей сохранности человек по имени
Монкс.
ворите так сейчас, на пороге смерти! Ответьте мне, где они. Вы знаете,
что Сайкс умер, что Монкс сознался, что нет больше надежды извлечь ка-
куюнибудь выгоду. Где эти бумаги?
тебе что-то на ухо.
щовом мешке спрятаны в отверстии над самым камином в комнате наверху...
Я хочу поговорить с тобой, мой милый. Я хочу поговорить с тобой.
ву. Прошу вас! Позвольте мне прочитать одну молитву. На коленях прочи-
тайте вместе со мной только одну молитву, и мы будем говорить до утра.
растерянно глядя поверх его головы. - Скажи, что я лег спать, - тебе они
поверят. Ты можешь меня вывести, если пойдешь вот так. Ну же, ну!
мальчик.
эту дверь. Если я начну дрожать и трястись, когда мы будем проходить ми-
мо виселицы, не обращай внимания и ускорь шаги. Ну, ну, ну!
надеялся, что можно добиться, чтобы он понял свое положение...
тавьте его.
Скорее, скорее!
минуту он отбивался с силой отчаяния, а затем начал испускать вопли, ко-
торые проникали даже сквозь эти толстые стены и звенели у посетителей в
ушах, пока они не вышли во двор.
этой страшной сцены и так ослабел, что в течение часа, если не больше,
Громыко Ольга
Лукьяненко Сергей
Русанов Владислав
Сертаков Виталий
Мороз Александра
Распопов Дмитрий