Прекрасная тема. Но и труднейшая. Всецело связанная, во-первых, с новым
учением товарища Вышинского о преступном соучастии и сообществе, знаете?
слышали? Это не гроздь, а цепочка, а во-вторых, с новой советской теорией
косвенных улик. Мы, советские правоведы, впервые... С сахаром, с сахаром!
- закричал он и сунул ей сахарницу. - Два куска на чашку! И пейте мелкими
глотками. А ГИТИС что же? - Она слегка повела плечами. (Так ли, не так ли,
а уже не переиграешь, и потом, это куда более теплое и верное место под
солнцем.) Он отечески положил ей руку на плечо. - Ничего, - сказал он, -
жалеть не будете. Я вот тоже готовился стать писателем!
боли, наверно, впрочем, наигранное.
доподлинный работник надзора! И все!
отвечаю на ваш вопрос.
мне в комитете комсомольскую путевку и сказали: "С завтрашнего дня будешь
ходить не сюда, а туда". Вот и все. Я и пошел не сюда, а туда. С тех пор и
хожу.
хотел, комсомольский билет забросить. Ну еще бы! Мечтал о доблести, о
подвиге, о славе, а тут зубри судебную статистику, дежурь в отделении,
составляй протокол осмотра места дорожно-транспортного происшествия. Да
еще и на вскрытие потащат. А люди-то какие? Товарищи - это милиционеры,
агенты, сексоты, патологоанатомы, а противники - абортмахерши, бандерши,
карманники, убийцы - тьфу! И всю, значит, жизнь с ними?! А в той жизни
остались и литература, и Художественный театр, и Блок, и Чехов, и Пушкин,
и Шекспир - вот как я думал тогда.
польстила она. - Ваш "Поединок" в "Известиях" у нас ходил с лекции на
лекцию целую неделю.
словечки). Прочел - и в урну его! На полках такие вещи не стоят. Не, моя
люба, настоящую вещь я напишу, если хватит силенок, лет так через 10-15,
когда выйду на пенсион, а это все так - вехи, вехи! Этапы большого пути!
Да, писателем я не стал. Но, - он строго нахмурился, - то, что я выбрал
именно эту дорогу, я теперь не раскаиваюсь! Нет! Тысячу раз нет! И знаете
почему? Потому что скоро понял, что никуда я от того же Чехова и Шекспира
не ушел. Все они оказались со мной, в моем кабинете. - Она хотела что-то
сказать, но он перебил ее. - Стойте! Слушайте! Вот приходит ко мне
человек. Ну, скажем, раз уж мы об этом заговорили, герой "Поединка", то
есть тот врач, судебный эксперт, который убил на квартире свою жену,
разрубил ее на куски, а потом пришел ко мне в прокуратуру ее искать. Мы
здороваемся, я усаживаю его, любезно осведомляюсь о здоровье, о
настроении. Он скорбно улыбается: "Ну какое там настроение, когда у меня
такое горе!" - "Понимаю, понимаю! Ищем, принимаем меры! Авось найдем!" Вот
так сидим, курим, потом переходим к самой сути. Тоже полегонечку. Я
подвигаю к себе бланк протокола допроса свидетеля. Ничего особенного.
Вопрос - ответ, вопрос - ответ. Записываю все беспрекословно. Он уж
успокоился. И тут вдруг я высовываю уголочек своего джокера: "А скажите,
уважаемый коллега, почему, если, как вы предполагаете, ваша жена ушла от
вас с кем-то, осталась ее любимая серебряная пудреница? Ведь женщины с
такими вещами не любят расставаться". Он смотрит на меня. Я на него. И он
сразу все понял, молодец, быстро парирует: "Это был мой подарок ей в день
свадьбы, она, наверно, не хотела его брать". Ну что ж? Деловой ответ, но
уже все, все! Что-то щелкнуло во мне, и вот человек, сидящий передо мной,
редеет, редеет, и выступает совсем иное лицо - преступника, убийцы, не
теперешнего, а того, прошлого, который убил жену и расчленил ее труп на
части; и я уж ясно представляю, как это он сделал, что при этом думал и
как заметал следы. И он понимает тоже, что я расколол его, и начинает
вдруг метаться, путаться, проговариваться, завираться. Страх все
перепутал, все сместил. Ведь до сих пор он жил в одиночке, огородившись от
всех, и думал, что нет к нему входа никому, и вот вдруг дверь распахнулась
- и на пороге стою я. Все! Сопротивление кончено, и он сдается.
окну. За окном был мирный, обычный двор, акации, зной, пыльные мальвы,
обессилевшие куры в пыльных ямках, солнцепек и розовые, синие майки на
проволоке. Он постоял, посмотрел, вернулся к столу, сел и спросил:
вынесения смертного приговора убийце (а он был осужден как террорист. Ну
как же? Разве советские люди убивают? Значит, убийца - личность
антисоветская. Так по какой причине антисоветчик может убить советского
человека - свою жену? Только потому, что его жена, как человек советский,
хотела разоблачить антисоветчика. Значит, это не простое убийство, а
убийство на политической почве, то есть террор), так вот после объявления
приговора в зале появилась вдруг убитая. Дело в том, что Роман Львович
перемудрил. Слишком уж широко он пустил по свету историю врача-убийцы. И
попался номер "Известий" с его "Поединком" и к соседям убитой. А она в то
время уже третий год преотлично жила на Дальнем Востоке с новым мужем. Но
ведь есть люди, которым всегда нужно больше всех. Начались скандалы.
Пришел участковый. Составил протокол. Пришлось срочно ехать в Москву и
являться. Никому другому, кроме Романа Львовича, эта дурацкая хохма не
сошла бы с рук - но как можно обидеть такого чистого, прекрасного,
наивного, честнейшего человека? Ни у кого из властей на это рука не
поднялась бы! Только посмеялись и ткнули: "Вот! И не считай себя тоже
Богом!" - и поместили в каких-то закрытых бюллетенях статью в рубрике "Из
судебной практики".
отпереть, как запертый сейф, и вот вы равномерно перебираете ключи - один,
другой, третий. Не дай Бог, вам нервничать! Это только покажет ваше
бессилие. Нет, будьте спокойны, улыбайтесь и пускайте в ход ключи:
психологический, логический, эмоциональный и, наконец, - увы! - когда это
необходимо, большой грубый ключ физического принужденья. Пусть он будет у
вас последний, но и самый надежный. Понятно? Самый надежный!
ожидать! Люба моя! - закричал он. - А вы умеете, умеете вы бить, ругаться?
Так что же вы спрашиваете? Не бить и не ругаться, а просто подать рапорт -
вам в институте объяснили, что это такое? Так вот, подать рапорт
начальнику, а у него уж там есть-карцеры на любой вкус: и холодные, и
горячие, и стоячие, и темные, и с прожекторами, и просто боксы, а для
самых буйных мокрая смирительная рубаха из хо-орошего сурового холста.
Люди после нее становятся добрыми и послушными! Но это надо сделать
вовремя, вовремя - не раньше и не позже, а в некий совершенно определенный
момент. И тут я вам скажу: вы не зря были в ГИТИСе. Это великая школа для
следователя. Все всецело зависит от вашей способности входить в образ,
перевоплощаться. В этом и писатель, и следователь, и артист - едины.
Потому что если такая способность у следователя отсутствует, то грош ему
цена. Ломаный! Если он не чувствует, что такое трагизм мысли... а ведь
даже из наших великих мало-мало кто понимал, с чем эту штуку кушают!
Достоевский - вот это да! Этот понимал! Я часто думаю: какой бы из него
следователь вышел! Вот с кем бы мне поработать! Он знал, где таится
преступление! В мозгу! Мысль - преступна. Вот что он знал! Сама мысль! Это
после него уже забыли накрепко! Все начинается с нее - задушите ее в
зародыше, и не будет преступленья. Да, так вот, если следователь не
способен понять всего этого, ему у нас делать нечего, пусть идет в
милицию. Там всегда нужда в честных и исполнительных. А нам нужны творцы.
записку и отпечатала ее на дядюшкином "Ундервуде". Тут к ней и постучался
Роман Львович.
почтеннейшего гомункула. После делового разговора - я тут выполняю одно
препотешное поручение, после расскажу - он меня вдруг спрашивает: "Ну а
как вы отнеслись к тому, что ваша племянница стала нашей сотрудницей?" И
так лукаво-лукаво на меня смотрит. "Ну как, - говорю, - радуюсь и
горжусь". "Да, - говорит, - она у вас, видать, умница". "А в нашем роду,
уважаемый Петр Ильич, - отвечаю ему, - дураков не бывало, я - самый
глупый!" - Он довольно засмеялся. - Вы его слушайте. Он с башкой и, как ни
странно, человек не особенно плохой. И всегда может подсказать что-то
дельное. Ну, пошли пить кофе.
Зыбина. Знал я этого Георгия Николаевича когда-то.
Якова Абрамовича были специальные, крошечные, розовые, тончайшие, почти
прозрачные. - Даже раз выпили с ним. Было, было дело. Впрочем, с тех пор
три года прошло. Теперь он, наверно, переменился.
Мережковский Дмитрий
Корнев Павел
Маркелов Олег
Андреев Николай
Конюшевский Владислав
Шилова Юлия