делать...
Готанда отхлебнул еще пива и вытер салфеткой губы.
- К себе на Адзабу я ее привести не могу. Газетчики моментально застукают.
Уж не знаю, как они это делают, - но разнюхают, это факт. Уехать вдвоем в
путешествие тоже не можем. Столько выходных сразу мне никто не даст. Но
главное - куда бы ни поехали, нас сразу узнают. Для всех вокруг наши
отношения - товар на продажу. Вот и получается: кроме дешевых мотелей,
встречаться нам больше негде. В общем, не жизнь, а... - Прервавшись на
полуслове, Готанда посмотрел на меня. И улыбнулся. - Ну вот, снова жалуюсь
тебе на жизнь...
- Да ладно тебе. Выговаривайся. А я послушаю. Мне сегодня больше охота
слушать, чем говорить.
- Ну, не только сегодня. Ты мои жалобы всегда слушал. А я твои - ни разу.
На свете вообще мало людей, которые слушают. Все хотят говорить. Даже если
особо не о чем. Вот и я такой же...
Джаз-бэнд заиграл "Hello, Dolly". Пару минут мы с Готандой молчали, слушая
музыку.
- Еще пиццы не хочешь? - предложил он. - По половинке мы бы запросто
проглотили. Прямо не знаю, что сегодня со мной. Весь день есть хочу - сил
нет.
- Давай. Я тоже никак не наемся.
Он сходил к стойке и заказал пиццу с анчоусами. Вскоре заказ принесли, и с
минуту мы снова молчали, пока не умяли каждый по половинке. Студенты
вокруг продолжали натужно орать. Оркестр доиграл последнюю композицию.
Зачехлив банджо, трубу и тромбон, музыканты ушли, и на сцене осталось одно
пианино.
Мы прикончили пиццу и помолчали еще немного, глядя на опустевшую сцену.
После музыки человеческие голоса звучали неожиданно жестко. Очень неясной,
переменчивой жесткостью. Будто что-то мягкое вынуждено ожесточиться - не
по своей воле, в силу каких-то внешних причин. Приближаясь к тебе, оно
кажется очень холодным и твердым. Но, коснувшись, вдруг обнимает очень
мягкой теплой волной. И теперь эти мягкие волны раскачивали мо" сознание.
Мягко накатывались, обнимали мой мозг - и отползали обратно. Раз за разом,
волна за волной. Я сидел и прислушивался, как эти волны шумят. Мой мозг
уплывал куда-то. Далеко-далеко от меня. Далекие-далекие волны бились в
далекий-далекий мозг...
- Зачем ты убил Кики? - спросил я Готанду. Я не хотел его спрашивать.
Вырвалось как-то непроизвольно.
Он уставился на меня таким взглядом, каким обычно пытаются различить
что-нибудь на горизонте. Его губы чуть приоткрылись, обнажив узкую полоску
белоснежных зубов. Так он сидел, не двигаясь, очень долго. Шум в моей
голове то усиливался, то стихал. Чувство реальности то покидало меня, то
возвращалось обратно. Я помню его безупречные пальцы, так красиво
сцепленные на столе. Когда чувство реальности уходило, эти пальцы казались
мне изящной лепкой.
Потом он улыбнулся. Очень спокойной улыбкой.
- Я - убил - Кики? - переспросил он медленно, слово за словом.
- Шутка, - сказал я, улыбнувшись в ответ. - Я просто так спросил...
Почему-то спросить захотелось.
Готанда перевел взгляд на стол и начал разглядывать собственные пальцы.
- Да нет, - возразил он. - Какие шутки? Вопрос очень важный. Нужно
обдумать его как следует. Убил ли я Кики? Это стоит очень серьезно
обмозговать...
Я посмотрел на него. Его губы улыбались, но глаза оставались серь"зными.
Он не шутил.
- Зачем тебе убивать Кики? - спросил я у него.
- Зачем мне убивать Кики? Я не знаю, зачем. Зачем бы я стал убивать Кики,
а?
- Эй, перестань, - рассмеялся я. - Ничего не понятно. Так ты убил Кики -
или не убивал?
- Ну я же говорю, тут подумать надо. Убил я Кики или не убивал? - Готанда
отхлебнул пива, поставил кружку и оперся щекой на руку. - Я не уверен.
Понимаю, как это по-дурацки звучит. Но это правда. Нет у меня на этот счет
никакой уверенности. Иногда мне кажется, что я ее задушил. Там, у себя
дома - взял и задушил. Кажется мне. Иногда. Почему? С чего бы я в
собственном доме оставался с нею наедине? Я ведь никогда этого не хотел!
Ерунда какая-то. Ничего не помню, хоть режь. В общем, мы сидели с ней
вдвоем у меня дома... А ее труп я увез на машине и похоронил. Где-то в
горах. Но видишь ли, в чем дело. Я не уверен, что это было в реальности.
Нет ощущения, что вс" случилось на самом деле. Кажется, что было. А
доказать не могу. Все время об этом думал. Бесполезно. Никак понять не
могу. Самое важное проваливается в пустоту. Хоть бы улики какие-то
оставались! Скажем, лопата. Если я труп закопал - значит, была лопата,
верно? Найду лопату - пойму, что вс" это правда. Только и здесь ерунда
получается. В голове ошм"тки какие-то, вроде воспоминаний... Будто я
лопату купил в какой-то лавке для садоводов. Яму выкопал, труп схоронил. А
лопату... Лопату, кажется, выкинул. Кажется, понимаешь? А в деталях ничего
не помню, хоть убей. Ни где эта лавка была, ни куда лопату выкидывал.
Никаких доказательств. И, самое главное: где же я труп закопал? Помню, что
в горах, - и больше ничего. Словно лоскутки какого-то сна, картинки
разорванные. Только начинаешь понимать что-нибудь, картинка тут же - раз!
- и на другую меняется. Полный хаос. По порядку ничего отследить не
удается. В памяти, казалось бы, что-то есть. Но настоящая ли это память?
Или это я уже позже, по ситуации присочинил - и в таком виде запомнил?
Что-то со мной не то происходит... Ерунда какая-то. С тех пор, как с женой
разошелся - все только хуже и хуже. Устал я. И в душе безнад"га. Абсолютно
безнадежная безнад"га...
Я молчал. Прошло какое-то время. Потом Готанда заговорил опять.
- До каких пор, черт возьми, вс" это - реальность? А с каких пор - только
мой бред? Докуда вс" правда, а откуда уже только игра? Я все время это
понять хотел. И пока с тобой встречался, так и чувствовал: вот-вот пойму.
С тех пор, как ты впервые о Кики спросил - все время надеялся: ты-то мне и
поможешь этот бедлам разгрести. Открыть окно и проветрить всю мою затхлую
жизнь... - Он опять сцепил пальцы перед собой и уставился на руки. -
Только если я на самом деле Кики убил - ради чего? Зачем это мне
понадобилось? Ведь она мне нравилась. Я любил с ней спать. Когда хреново
было так, что хоть в петлю лезь, - они с Мэй были для меня единственной
отдушиной. Зачем мне было ее убивать?
- А Мэй тоже ты убил?
Готанда очень долго молчал, продолжая разглядывать свои руки. А потом
покачал головой:
- Нет. Мэй я, по-моему, не убивал. Слава богу, на ту ночь у меня железное
алиби. С вечера до глубокой ночи я снимался в пробах на телестудии, а
потом поехал с менеджером на машине в Мито. Так что здесь все в порядке.
Если б не это - если бы никто не мог подтвердить, что я всю ночь провел в
студии, - боюсь, я бы действительно терзался вопросом, не я ли убил Мэй.
Но почему-то не покидает дикое чувство, будто в смерти Мэй тоже я виноват.
Почему? Казалось бы, алиби есть, все в порядке. А мне все чудится, будто я
чуть ли не сам ее задушил, вот этими руками. Будто она из-за меня умерла...
Между нами вновь повисло молчание. Очень долгое. Он по-прежнему
разглядывал свои пальцы.
- Ты просто устал, - сказал я. - Только и всего. Я думаю, никого ты не
убивал. А Кики просто пропала куда-то, и вс". Она и раньше любила исчезать
неожиданно, еще когда со мной вместе жила. Это не в первый раз. А у тебя
просто комплекс вины. Когда плохо, начинаешь винить себя в чем попало. И
подстраивать вс" на свете под свои обвинения.
- Нет. Если бы только это. Все не так просто... Кики я, кажется, и в самом
деле убил. Бедняжку Мэй не убивал. Но смерть Кики - моих рук дело. Это я
чувствую. Вот эти пальцы до сих пор помнят, как ее горло сжимали. И как
лопату держали, полную земли. Я ее убил, реально. Реальнее не придумаешь...
- Но зачем тебе ее убивать? Никакого же смысла!
- Не знаю, - сказал он. - Тяга к саморазрушению. Есть у меня такое. С
давних пор. Стресс накапливается - и я проваливаюсь туда, внутрь. В зазор
между мной настоящим - и тем, кого я играю. Этот чертов зазор я сам в себе
вижу отчетливо. Огромная трещина - словно земля под ногами распахивается.
Ноги разъезжаются - и я лечу туда, в эту пропасть. Глубокую, темную - хоть
глаз выколи... Когда это случается, я вечно что-нибудь разрушаю. Потом
спохватываюсь - а ничего уже не исправить. В детстве часто было такое.
Постоянно что-то крушил или разбивал. Карандаши ломал. Стаканы бил. Модели
из конструктора ногами топтал. Зачем - не знаю. Пока маленький был, на
людях такого себе не позволял. Только если один оставался. Но уже в школе,
классе в третьем, друга с обрыва столкнул. Зачем? Черт меня разберет.
Опомнился - приятель внизу валяется. Слава богу, обрыв невысокий был.
Парень легкими ушибами отделался, скандал замяли. Да и он сам думал, что я
нечаянно. Никому ведь и в голову не приходило, что я могу такое намеренно
вытворять. Знали бы они!.. Сам-то я понимал, что делаю. Своей рукой,
сознательно своего же друга с обрыва скинул. И таких подвигов у меня в
жизни - хоть отбавляй. В старших классах почтовые ящики поджигал. Тряпку
горящую засуну в щель - и бежать. Подлость, лишенная всякого смысла. Я это
понимаю - и все равно делаю. Не могу удержаться. Может, через такие
бессмысленные подлости я пытаюсь вернуться к самому себе? Не знаю. Что
делаю - не осознаю. Но ощущение того, что уже натворил, в памяти остается.
Раз за разом эти ощущения прилипают к пальцам, как пятна. Как ни старайся
- не отмыть никогда. До самой смерти... Не жизнь, а сплошное дерьмо. Не
могу больше...
Я вздохнул. Готанда покачал головой.
- Только как мне вс" это проверить? - продолжал он. - Никаких
доказательств, что я убийца, у меня нет. Трупа нет. Лопаты нет. Брюки
землей не испачканы. На руках никаких мозолей. Да и вообще - рыть"м одной
могилки мозолей не заработаешь. Где закопал - тоже не помню... Ну, пойду я
Акунин Борис
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Круз Андрей
Пехов Алексей
Белогорский Евгений