<Советским спортом>, но, заметив на другой стороне улицы Данелию,
остановился и призывно махнул рукой.
запись на какой-то удивительно дешевый гарнитур, помешала ему увидеть
приятеля.
наискосок бросился через улицу.
улучшенной модели сломался?
Машина на стоянке. Я из цирка иду. По твоей милости я сделался там своим
человеком.
ты самый популярный у них человек, Гоги. Кого же и посылать, как не тебя?
Что нового в программе? Арена и вправду как солнечный диск?
все-таки.
меня послал?
заблудился?
был про навоз. Ты только вдумайся хорошенько: про навоз! <Если вы за
навозом, гражданин, то вам не сюда надо...> Ты что-нибудь подобное слышал?
Или у меня на лице написано, что я пришел за навозом? Похож я на такого?
Да?
Уже потом, когда я все сделал и пошел домой, то есть на работу, мне
бросилось в глаза объявление, которое они повесили на воротах Центрального
рынка: <Цирк отпускает навоз в неограниченном количестве всем желающим>.
Каково? И из-за этого меня, Георгия Данелию, чемпиона Москвы по самбо,
приняли за какого-то дачника, за цветочного спекулянта, за вонючего
выращивателя шампиньонов!
не отпустили средств на уборку навоза! Пришлось воззвать к частному
сектору... Будем надеяться, что садоводы останутся довольны экзотическим
удобрением, которое производят слоны, бегемоты и антилопы нильгау.
большим удовольствием застрелю.
в клоуны. С детства обожаю.
у рыжего на подхвате.
С кем только я не говорил! Не знают у нас факирских фокусов. Что тут
будешь делать? Ни Дик Чаташвили, ни Акопян, тоже наш кавказский человек,
не могли мне сказать ничего путного, а Игорь Кио так прямо посоветовал
взять командировку в Индию, даже рекомендательное письмо пообещал.
знаменитого циркового семейства Беляковых вспомнил, что знал одного
артиста, который умел делать знаменитый фокус с манго.
понимаешь, что это, как и классический фокус с канатом, массовый гипноз.
Но товарищ Беляков твердо стоит на том, что сам видел, как из кучки земли
в руках того артиста проклюнулся росток и затем выросло крохотное деревце.
звонил. К сожалению, товарищу факиру минуло сто лет... Так-то, милый друг.
Как ни печально, последний русский факир не очень меня порадовал. Долго
рассказывал о том, как путешествовал по Монголии и Тибету, как учился
мастерству у персидских дервишей и маньчжурских гадателей. Но на мой
конкретный вопрос о фокусе с манго ответил как-то невразумительно. То ли
забыл он, как это делается, то ли действительно ничего здесь нет, одна
сплошная иллюзия и массовый гипноз. Больше ничем порадовать тебя не могу.
- Данелия даже руками развел. - Извини.
на ступеньку и, полуобернувшись к Люсину, кивнул на подъезд: - Прошу,
маэстро!
поговорили действительно интересно.
утренней лени и созерцательного настроения не осталось и следа. Словно
что-то торопило его здесь и подгоняло, словно электрические часы над
входом незримо для постороннего глаза подкалывали его стальными остриями
своих стрелок.
нашарив в кармане ключ с латунной номерной печаткой на тонкой цепочке,
кинулся к двери. Но едва вбежал к себе и протянул руку за трубкой, как
звонок жалобно звякнул в последний раз и оборвался, оставив после себя
печальное эхо.
и выглянул в коридор.
поднял связку и, захлопнув ногой дверь, сладко потянулся. Хронический
недосып давал себя знать. Во всем теле ощущалась ломотная истома, косточки
гриппозно ныли и в глазах резало. Он повесил пиджак на плечики, смочил
носовой платок водой из графина и вытер лицо. Сонливость как будто прошла,
но явственнее стала саднящая сухость во рту.
мысль, но он не прислушался к ней, потому что вновь требовательно
заверещал телефонный звонок.
оглушительно задребезжала мембрана.
уха, чтобы было не так громко. - Как живем-можем?
предмет поработать. Могу я к вам.
идти. Прилив беспокойной энергии, который он ощутил в вестибюле, отхлынул.
Пузырящаяся пена истаяла и без остатка впиталась в ноздреватый, светлеющий
на глазах песок.
воспаленные веки.
укачивало какое-то сильное течение. Вспыхнули в красноватой мгле колючие
бенгальские искры, жидким зеркалом загорелось море, и все наполнилось
многоголосым гулом, словно вырвался вдруг на волю шум, запечатанный в
морских раковинах. Люсин увидел себя с лунатической улыбкой скользящим
сквозь пеструю сутолоку запруженных улиц. Мелькали белозубые улыбки,
тропические цветки, приколотые к смоляным волосам, лоснился желтый и
густо-фиолетовый шелк одежд. Прямо на него, призывно и плавно покачиваясь,
шла женщина с корзиной фруктов на голове, но, прежде чем он успел
восхититься тем, как удивительно сочетается фиолетовый цвет ее сари со
смуглым лицом и узкой полоской открытого тела, кто-то ухарски свистнул и
гаерским голосом прокричал: <Ишь ты, куда надумал! Гриппозным в Бомбей
нельзя!> Тут все смешалось, пугающе переместилось и покорежилось, а
невидимый голос все выкликал его, Люсина, из толпы: <Ишь ты! Ишь ты! А
ну-ка давай отсюда, проваливай!>. - <Нет-нет, - пробовал сопротивляться
Владимир Константинович. - Это вовсе не грипп никакой, грипп у нас давно
отменили приказом горздрава за номером триста шестьдесят шесть, и болею я
от колбасы...> Но его даже и слушать не стали. <Чего же ты тогда в
санчасть за таблетками побежал? - продолжал публично позорить Люсина
нахальный голос. - Видали такого мнительного?> Тут Люсин окончательно
сдался и сник. Он и впрямь был очень мнительным человеком, и малейшее
недомогание тотчас пробуждало в нем самые худшие опасения. Не боли, не
страданий телесных боялся он и даже не смерти, о которой не думал обычно,
воспринимая конечную неизбежность ее с равнодушием стоика. Его страшила
одна только больница. Он жил одиноко и для подобного суеверного почти
ужаса, казалось бы, не существовало причин. Но он боялся и знал за собой
этот грех, с которым даже не пытался бороться, раз и навсегда признав свое
полное поражение. И так ему больно вдруг сделалось, так беззащитно, что он
сквозь стиснутые зубы мучительно застонал.
испуганными неразумными глазами. В ушах засвистел прилив, и с рокотом
накатывающейся волны к нему прихлынул напрочь забытый, но тем не менее
Каменистый Артем
Влодавец Леонид
Орлов Алекс
Пехов Алексей
Витковский Евгений
Афанасьев Роман