Чтение 94–й страницы книги ~Донские казаки в борьбе с большевиками~

месяцев Донские богатыри, отстаивая свободу свою, бились одни в непосильной
борьбе. Но вот пришла весть... Союзники с ними и за них.
13-го ноября 1918 г. в г. Екатеринодаре по инициативе Добровольческого
командования, под председательством ген. А. Драгомирова, было назначено
совещание. Предполагалось рассмотреть вопросы единого представительства
небольшевистской России на предстоящем мирном конгрессе, единого командования
всеми вооруженными силами на юге России и объединение дела военного снабжения в
руках главного начальника снабжения Добровольческой армии, в адрес которого в
ближайшее время ожидалось поступление от союзников громадных запасов военного
имущества и вооружения.
От Дона на это совещание Атаман назначил меня и ген.-лейтенантов Грекова и
Свечина. Будучи моложе их, я, однако, в силу своего положения, фактически
являлся главным представителем Войска на этом совещании. Стоя близко к Атаману,
я был в курсе всех его замыслов и намерений и потому всякий вопрос мог разрешить
в полном соответствии с программой Атамана.
С большой неохотой я принял предложение ген. Краснова. Скажу откровенно, что
ехать в Екатеринодар мне ужасно не хотелось. Перспектива свидания с
представителями Добровольческой армии сильно меня тяготила. Однако, все
складывалось так, что я никак не мог уклониться от поездки. Командующий армией
ген. Денисов, ввиду обостренных отношений с ген. Деникиным, ни за что не поехал
бы в Екатеринодар и, значит, волей-неволей, эту миссию должен был выполнить я.
Перед отъездом названные генералы и я собирались у Атамана и совместно весьма
детально обсуждали вопросы, подлежащие рассмотрению на предстоящем совещании.
Вопрос единого представительства и вопрос объединения снабжения в руках
начальника снабжения Добровольческой армии, как нам казалось, не мог вызвать
особо острых дебатов. В этом отношении Атаман давал нам полный карт-бланш и мы
могли идти на всякие уступки ставке. Гораздо труднее было сговориться с нею об
едином командовании. Здесь предвиделись
315

большие трудности. Надо было совместить с одной стороны требования высших кругов
Добровольческой армии, а с другой -- наши вполне оправдываемые опасения, дабы
каким-либо опрометчивым решением этого вопроса не вызвать либо недовольства в
войске, либо еще хуже -- крах Донского фронта. Мы определенно знали, что
Добровольческое командование совершенно не желает учитывать психологию
казачества и особенности его борьбы с большевиками. Знали и то, что высшие круги
Добровольческой армии, вопрос единого командования рассматривают исключительно с
точки зрения военного искусства и потому мы опасались, что едва ли удастся этот
вопрос вылить в ту форму, которая была бы приемлема Донским войском, которое,
кстати сказать, уже поголовно защищало границы Дона. Краснова очень интересовало
предстоящее совещание и я должен сказать, что он искренно желал успешного
достижения положительных результатов обеими заинтересованными сторонами. Перед
отъездом Атаман дал мне "шпаргалку". В ней он еще раз кратко изложил свою точку
зрения по всем нужным вопросам.
По дороге в Екатеринодар, в моем вагоне, мы совещались до глубокой ночи. Для
облегчения выполнения нашей трудной миссии, мы поделили между собой роли, причем
наиболее сложное и неприятное, т. е. вопрос единого командования должен был на
совещании проводить я, как наиболее осведомленный с положением на фронте и
чаяниями казачества.
Когда около 10 часов утра наш поезд прибыл в Екатеринодар, мы были поражены
необычайно торжественным видом станции. Многочисленные флаги, преимущественно
иностранные, украшали перрон и здание вокзала. Оказалось, наш приезд совпал с
прибытием в Екатеринодар группы французских офицеров. Эту новость нам сообщил
представитель Донского войска при Добровольческой армии ген. Смагин. Он с
офицерами своего управления встретил нас на вокзале. Здесь же присутствовали и
два офицера генерального штаба, назначенные Добровольческим командованием
сопровождать нас. Приняв представление последних, мы их тотчас же отпустили,
считая, что ген. Смагин обо всем информирован и в курсе всех Екатеринодарских
событий.
Первое с чего мы начали -- были официальные визиты. Побывали у ген. Деникина,
его помощников, начальника штаба армии, Кубанского Атамана и других высших
начальствующих лиц, заботясь как бы кого-либо не забыть. Долго мы нигде не
засиживались. Везде нас принимали только официально и даже холодно. Это
обстоятельство наглядно подтверждало враждебность Екатеринодара к Дону.
Из-за приезда союзных представителей, наше заседание было отложено на следующий
день. Весь первый день прошел в официальных обедах, ужинах и раутах.
Среди горожан и особенно в военных кругах, царило большое оживление. Всюду
чувствовался сильный подъем, все радостно ликовали. Словно далеко из-за моря
прилетели весенние ласточки и с собой принесли тепло, а с ним надежду и радость.

Ведь тогда еще ныли глубокие раны мировой войны, еще памятны были поля Пруссии и
горы русских трупов, принесенных Россией в
316

жертву за спасение Франции. У многих еще крепко жило сознание, что Россия честно
выполняла свои обязательства и в целом никогда не была изменницей. Позорный
Брестский мир, заключенный шайкой предателей, не был признан ни казаками, ни
Добровольцами. Они не подчинились власти насильников и вступили с ними в
неравный бой. И вот теперь, когда, обвеянные славой недавних побед в тяжелый для
России час, пришли союзники, все взоры, все упования и надежды устремились на
них. У всех царило убеждение, что, если большевики -- наши враги, то и их, ибо
они -- наши союзники, связанные с нами наиболее крепким союзом -- потоками
человеческой крови, пролитой Россией за общее дело. А кроме того, уже тогда для
нас не было сомнения, что большевизм -- страшная зараза, ужасное зло и
смертельная опасность для всего человечества.
Французские офицеры, прибывшие в Екатеринодар были тогда центром общего внимания
и восхищения. Их чествовали, как дорогих гостей, радушно, широко по-русски.
Страстные, горячие, полные надежды и веры в союзников, без конца гремели тосты.
Это внимание видимо их тронуло, ибо ответные их речи, казалось, были столь же
искренни и рождали светлые надежды на будущее. Отлично владевший русским языком,
капитан Эрлиш, в своих речах, многократно подчеркивал огромные заслуги России в
минувшую воину и официально заявлял, что помощь союзников идет, что она уже
близка, что она уже здесь, что не сегодня, завтра и войска, и пушки, и снаряды,
и танки, и патроны будут у берегов Черного моря.
Как зачарованные, боясь пропустить хотя бы одно слово заморских гостей, мы с
напряженным вниманием слушали их речи, вызывавшие у нас восторг и бурные овации.

С быстротой молнии, весть о приезде союзников разнеслась по югу России и
проникла в самые отдаленные уголки фронта. Каждое слово фраза, речь дорогих
иностранцев, хваталась на лету, записывалась, печаталась и в десятках тысяч
экземпляров достигала фронта. В воображении измученных бойцов, союзники
рисовались недосягаемыми, окруженными ореолом славы, победителями непобедимых. И
как следствие этого, угасший дух донцов вновь загорелся ярким пламенем. С новой
силой воскресли отвага и доблесть. Отпали робость и уныние, родилась надежда, а
с ней и радость сознания, что казаки не одиноки, что вместе с ними несокрушимая
мощь союзников, которая идет и уже близка. Измученная и усталая Донская армия
словно воспрянула духом. Она снова стала бить противника, брать у красных
огромные трофеи и снова стойко загородила путь советским войскам в пределы Дона.
А в то же время, народная молва, соперничая с прессой уже высаживала союзные
войска на побережье 240), вела их флот в Черное море, брала союзниками Псков,
осаждала Петроград, десятки их транспортов сгружала в Новороссийске, Мариуполе,
Севастополе и Одессе с несметными богатствами боевых и других припасов. Таковы
были тог-
240) "По заявлению одного из членов Круга, только что прибывшего их
Екатеринодара и располагающего сведениями из вполне достоверного источника,
десант союзных войск в Новороссийске ожидается в ближайшем будущем. Главный
контингент дессанта составят черные туземные войска -- Сенегальские и
Мадагаскарские". "Приазовский Край" от 6 ноября 1918 г.
317

да чаяния масс. Наблюдалось необычайное упоение славой союзников и в массе
крепла непоколебимая вера в искренность их отношения к России. Даже люди,
умудренные опытом и те заражались психозом того времени. Переоценивая отношение
наших союзников к России, они зачастую сами помогали муссированию среди
населения фантастических слухов. Так, например, председатель Войскового Круга В.
А. Харламов, в день открытия второй сессии Круга 1-го февраля 1919 года в своей
программной речи, говорил: ". . . союзники занимают Восточный фронт России под
начальством Колчака. На севере подступы к Петрограду захвачены союзниками ..."
241). Если председатель Круга притянул Антанту к Волге и Петрограду, то легко
себе представить, какие чудовищные легенды о союзниках ходили среди простых
казаков, видевших в них своих спасителей и с нетерпением ждавших от них помощи.
Должен признаться, что радость нашей первой встречи с представителями союзников
была несколько омрачена. Дело в том, что, несмотря на наше присутствие, как
официальных представителей Дона, во всех приветствиях, произносимых одной и
другой сторонами, многократно отмечались только неисчислимые жертвы
Добровольческой армии и ее героическая борьба с большевиками, подчеркивались
заслуги Кубанцев и наряду с этим, совершенно замалчивались роль и значение
Донского казачества. Не было сомнений, что нас умышленно игнорировали. Видно
было, что французских офицеров основательно обработали в Екатеринодаре и внушили
им неприязнь к Донскому казачеству, к тому казачеству, которое, стоя на главном
операционном направлении, поголовно боролось с большевиками, где не было семьи,
которая не потеряла бы главу, или одного из членов семьи. Даже глава
Добровольческой армии -- ген. Деникин, не счел нужным сгладить неприятное
впечатление и в своей речи упомянуть о Доне и оттенить заслуги Донского