много всего неприятного.
- Простите, вы - Беляева? - полная пожилая дама осторожно тронула ее за
рукав. - Вы знаете, я смотрю все ваши передачи, абсолютно все. Это
удивительно, как вам удается поднимать людям настроение. Когда вы
рассказываете даже самые неприятные новости, все равно кажется, что все
будет хорошо. Спасибо вам, - дама была совершенно красной от смущения и, не
дождавшись ответа, быстро покатила свою тележку к выходу.
Когда Лиза прошла таможню и поцеловала мужа, за спиной у нее послышался
возбужденный шепот:
- А я тебе говорю, это она! Точно, она!
Михаил Генрихович погрузил чемодан в багажник, Лиза оглядела стоянку и
заметила вдалеке Юрин темно-синий "опель". У машины стояли двое, Юра и
Красавченко. Оба курили.
- Все, садись, поехали, - услышала она голос мужа, - Надюша к твоему
приезду испекла пиццу. Не знаю, что у нее получилось... А Витя вчера привел
девочку. Зовут Оля, очень хорошенькая, главное, совсем не накрашенная, без
рожек и копыт.
- Что ты имеешь в виду?
- Ну как же, они ведь все теперь изображают нечистую силу, на голове
накручивают какие-то фигульки из волос, на ноги надевают копыта высотой в
полтора метра, и бегом на шабаш, дергаться в массовом припадке бешенства.
Кстати, наша Надюша тоже требует ботинки на платформе. Я сказал, только
через мой труп.
Выезжая со стоянки, они совсем близко проехали мимо "опеля". Юра сидел за
рулем и держал в руках какую-то книгу.
"Да, конечно, книга... - усмехнулась про себя Лиза, - это коробка с
видеокассетой. Красавченко успел заказать копию, наверняка не одну".
Ее радиотелефон зазвонил, когда она была в ванной. Михаил Генрихович
просунул в дверь руку с тренькающей трубкой.
- Возьмешь? Или сказать, что ты не можешь подойти?
- Возьму, спасибо.
- Как же это произошло, Лиза? - услышала она сдавленный, хриплый голос. -
Как могло такое с тобой случиться? Ты разумная взрослая женщина, ты совсем
не пьешь... Как? Объясни мне.
- Ты уверен, что это я? - спросила она тихо. - Ты внимательно смотрел?
- Да, - он неприятно, жестко засмеялся, - я смотрел очень внимательно. Надо
сказать, ты занималась этим с огромным удовольствием. Еще бы, такой умелый,
такой сильный партнер, настоящий супермен.
- Юра, послушай меня, но только спокойно, без эмоций. Дело в том, что я
совершенно ничего не помню.
- Такое не забывается, Лиза. Я только хочу понять, что ты при этом
чувствовала? Просто животная страсть? Или были какие-то еще эмоции?
В дверь постучали.
- Мам, ты скоро? - спросила Надюша. - Папа и Витя не могут поделить
свитера, обоим нравится с темным узором, а размеры одинаковые. И пицца
стынет. Выходи, пожалуйста.
- Да, малыш, я сейчас, - откликнулась Лиза, прикрыв трубку ладонью.
- Я понимаю, что никаких прав на тебя у меня нет, - тяжело дышала ей в ухо
трубка, - но и ты пойми, как мне больно. По телефону ты сказала, что тебя
шантажируют. Но прости, при таком образе жизни совсем не сложно нарваться
на шантаж. Ты сама подставилась. Советую впредь быть осторожней.
- Юра, что ты говоришь? Какой образ жизни? Какая осторожность?
- Лиза, не надо врать хотя бы себе самой. Ну да, случилось. С кем не
бывает?
- Он усмехнулся. - Я, старый идиот, на что-то надеюсь. Строю всякие
лирические иллюзии, а оказывается, все так просто...
- Юра, перестань. Я приеду, мы поговорим. Прошу тебя, не относись к этому
так серьезно.
- Прости, я человек старомодный, но ломать себя, подстраиваться под
нынешние небанальные представления о любви и дружбе мне сложно. Возраст не
тот. Я не могу к подобным вещам относиться спокойно. Возможно, это
покажется тебе смешным, но представь, что мне очень больно было увидеть,
как женщина, которую я люблю, кувыркается в койке с чужим мужчиной.
- Значит, ты не допускаешь мысли, что на этой кассете не я?
- Я еще не сошел с ума. Это ты, Лиза. Тебе там очень хорошо, просто
отлично. Вы с этим суперменом удивительно подходите друг другу как половые
партнеры. В дверь опять постучали.
- Мам, ну ты скоро? - недовольно поинтересовался Витя. - Надя во второй раз
греет пиццу.
- Да, Витюша, уже выхожу... Юра, я очень тебя прошу, успокойся, я приеду к
тебе завтра, после эфира. Я должна сама посмотреть кассету.
В ответ она услышала частые гудки.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ
В августе 1917 года никаких полицейских урядников в России уже не было.
Существовала какая-то народная милиция, но где искать, к кому там
обращаться, никто не знал.
- Это же надо, чтобы от варенья такое несчастье. Кто их разберет,
кавказцев, - бормотал Тихон Тихонович, - я говорил, опасно покупать на их
грязных базарах. Мало ли, может, хранили они это проклятое варенье в
погребе, где крысы. Травили крыс, вот и попал мышьяк в банку.
- Да, - хриплым эхом отозвалась из темноты Ирина, - там много крыс. Я знаю.
Я видела.
- Вот я и говорю, - кивнул купец, - случайно могло попасть в банку что
угодно. Всякое бывает. Между прочим, я ведь тоже ел варенье, и вы,
Константин Васильевич, и Софья Константиновна. Все ели.
- Перестаньте, - махнул рукой доктор, - кого вы хотите обмануть? Одну банку
госпожа Порье открыла сама, из нее выложила варенье для Михаила Ивановича и
для Сони. Именно туда и был добавлен яд. Когда мы садились за стол, она
пододвинула им двоим уже наполненные вазочки. А остальные, то есть мы с
вами, накладывали себе из большой вазы. Все просто, Тихон Тихонович, и все
заранее продумано.
- Что продумано? Кем? - не унимался купец. - Как вы можете такое говорить?
Как вам не совестно? Что же, моя Ирина враг самой себе? Зачем же оставаться
вдовой в такое смутное, опасное время? Слушайте, господин доктор, а может,
его сиятельство, того, сам решил таким оригинальным способом... ну, вы
понимаете, о чем я? Он ведь тонкая художественная натура, а, как известно,
такие как раз весьма склонны, - купец сдержано кашлянул, - я давно замечал
за ним странности, эта его страсть к одиночеству, к рисованию картинок... А
вам, господин доктор, за хлопоты я заплачу. Много заплачу, не обижу. Сейчас
деньги ничего не стоят, но вы не волнуйтесь, у меня есть старые надежные
золотые червонцы...
- Господин Болякин, уйдите, очень вас прошу. Куда-нибудь уйдите и уведите
вашу дочь отсюда, иначе я за себя не ручаюсь, - выдавил сквозь зубы
Константин Васильевич.
- Куда же это, интересно, нам уходить? - истерически взвизгнула Ирина. - Мы
в своем доме, и вы, господин доктор, здесь не распоряжайтесь. Делайте свое
дело, лечите больного, а нам указывать не надо! - Крик перешел в бурные
рыдания.