Чтение 94–й страницы книги ~Атлантическая премьера~

Но все же, кто была Киска? Что там стряслось на этом чертовом самолете?
Перстеньки! Перстеньки! Чертовы перстеньки с минусом и плюсом. Что-то
замкнулось, и Киска сделала что-то такое, что уничтожило самолет. Зачем? Для
чего?

Я опять полетел вниз без парашюта. Проклятый Свинг не дотянулся! Я не
влез в лямку, до нее было четыре фута. Меньше полутора метров. Я разбился!
Насмерть? Нет, жил какое-то время. Они вытащили из моей башки все, что там
находилось, и всунули в голову этого русского сопляка. А я - мертвец! Меня
нет вообще. Ричард Стенли Браун числится покойничком... Ахинея! Это он, он
разбился, а я - живой. Я Анхель Родригес, я спрыгнул на Хайди с тысячи футов
и нормально приземлился. Капитан, Комисcap, Малыш, Пушка, Камикадзе, Киска -
все они погибли, а я - остался. Я - жив. При чем здесь Коротков? Откуда он
вообще тут, в Америке? Его в Германию служить отправляли. Он же в Германии
был! В Гэдээрии! Да, случайно залез к бундесам. Они его забрали. Но не в
Америку же его увезли? А я тут родился, в Сан-Исидро, на Боливаро-норте. От
порта - два шага, Я даже помню, по каким улицам надо было идти на работу.
Правда, почему-то только по фотографиям, А может быть, это Короткова обучали
легенде Родригеса? Ведь Родригес - труп. Его команданте Киска в поминание
записала. По радио объявляла...

Цепочки рвались, но потом вновь соединялись, склеивались, сшивались,
опять рвались. Анхель Родригес, Ричард Браун, Капрал, Николай Коротков. Все
или не все? Кто из них был мужем Соледад, кто мужем Элизабет Стил? Почему не
было свадьбы? Как фамилия Капитана? Может, это он? Нет, не то...

Потом опять стало темно. Исчезло время. Я - кто бы я ни был - перестал
существовать. Прошлое, настоящее, будущее - все исчезло. Возможно, все могло
исчезнуть навсегда.

Но настал миг, когда вдруг опять всплыли из тьмы образы и картинки. Это
было еще беспамятство, точнее полузабытье. На сей раз все это оборвалось не
очередным погружением в темноту, а возвращением к свету.

Глаза открылись. Я увидел больничную палату, капельницу, экраны каких-то
приборов. И еще девушку в белой шапочке, в платье в бело-голубую полоску и
крахмальном переднике. Над дверью на электронных часах светились зеленоватые
цифры: 11.56.

- Мистер Браун, - спросила медсестра, - вам что-нибудь нужно?

Удивительно, но я в этот момент уже точно, без каких-либо сомнений, знал,
что я - Короткой. Но я понимал англо-американскую речь как родную, продолжал
владеть хайдийским диалектом испанского.

Поскольку вопрос был задан по-английски, то и ответил я на том же языке:

- Нет, мне ничего не нужно, мисс. Скажите только, где я нахожусь, если
можно?

- Вы в лечебнице доктора Брайта. У вас был сильный нервный стресс. Мы
опасались за вашу жизнь, но худшее, видимо, позади.

Я как-то очень легко понял, что нахожусь скорее всего в дурдоме, но не
подал виду, что это меня как-то озаботило. К тому же мне очень хотелось
есть, и, пользуясь своими правами умалишенного, я изменил решение:

.. - Простите, мисс, но я проголодался. Я вспомнил, что мне нужно.

- Хорошо, я сейчас распоряжусь, чтобы вам дали ланч.

В это время в палату вошел пузатый джентльмен в белом халате, сверкая
стеклами очков и позолоченной оправой.

- Доктор Джон Брайт, - представился он. - Как наше самочувствие?

Жаловаться было вроде бы не на что. Разве на капельницу и общую слабость.
Я ощущал себя переваренной сосиской. Тем не менее мне захотелось сказать:

- Все о'кей, сэр. Я чувствую себя вполне нормально.

Брайт ухмыльнулся и заметил:

- Для человека, месяц пробывшего в коме, - безусловно.

- Месяц? - Наверно, я очень сильно выпучил глаза, потому что Брайт
улыбнулся еще шире. У меня было впечатление, что в беспамятстве я находился
не больше суток. К тому же я никак не мог предположить, что с внешней
стороны это выглядело не как простая потеря сознания, а кома.

- Да, месяц, - подтвердил Брайт. - Месяц и плюс еще пару суток вы
находились где-то между тем и этим светом. О том, что вы выберетесь, мы
узнали только вчера, когда появились признаки восстановления функций
организма. Но о том, что вы сегодня начнете говорить, мы не догадывались. Вы
вообще очень странный субъект, мистер Браун. В вашем заграничном паспорте
указано, что вам 30 лет. Ей-Богу, вам трудно дать больше 25.

Я-то знал, сколько мне на самом деле, но промолчал.

- Как я сюда попал? - спросил я.

- На "скорой помощи". Вы потеряли сознание у трапа самолета. В
медицинском центре аэропорта у вас диагностировали кому и отправили к нам,
благо ваша кредитная карточка показалась нам заслуживающей доверия.
Инициативу взяла на себя мисс Родригес, которая назвала себя вашей невестой.
У нее, по-моему, были некие сложности с иммиграционной службой, потому что
она, как и вы, эвакуировалась с Хайди вместе с посольством, но в отличие от
вас не имела гражданства. Впрочем, она нашла в Штатах свою мать, проживающую
в Понке, штат Оклахома, и теперь у нее есть "грин кард".

- Во что мне обошлись ваши услуги? - спросил я. Коротков, наверно, об
этом не подумал бы. Ему дома аппендицит удалили хоть и без наркоза, зато
бесплатно. А Браун подумал: за так здесь ничего не лечат, особенно в частной
клинике.

- Все затраты на ваше лечение компенсирует правительство, - улыбнулся
Брайт. - Это был приятный сюрприз. Правда, теперь мы, по заданию
правительства, обязаны препроводить вас в один из военно-морских госпиталей.
Сейчас мы оценим вашу транспортабельность и после консилиума с военными
скорее всего с вами распрощаемся. Скажу вам без особого стеснения, что нас
это очень устраивает. Наша клиника никогда не нуждалась в таком наплыве
чиновников, агентов секретных служб и полицейских. Последних, правда, не
пускают дальше внешней стороны нашего забора, но они обложили лечебницу по
периметру и отгоняют от нее журналистов, которые, как всегда, что-то
разнюхали.

- Интересно, - спросил я скорее сам у себя, чем у доктора Брайта. -
Почему они меня раньше не забрали?

Доктор развел руками и странно подмигнул. Ему явно не хотелось говорить
лишнее. Впрочем, он тоже только догадывался, но точно не знал. Мне
догадаться удалось не больше, чем через минуту, все-таки во мне сидел
30-летний.

Военные интересовались, выйду я из комы или нет. Тащить меня в свой
госпиталь было рискованно и накладно: по дороге я мог отдать концы, и все
затраты пошли бы прахом. С другой стороны, ничего страшного в моем
пребывании у Брайта, пока я находился в коме, не было. Наверняка в палате
где-то стояли микрофоны и телекамеры. Во всяком случае, их должны были
поставить. Сестрица никому ничего не говорила и даже не успела выйти из
палаты, не нажимала никаких кнопок, а Брайт уже тут как тут. Конечно, он
сидел где-то там, откуда мое поведение было прекрасно видно. Может быть, что
сидел и не он, а профессионал из какой-нибудь спецслужбы, но, заметив начало
моего пробуждения, приказал доктору отправиться в палату.

Еще минуту спустя мне пришло в голову, что вообще никакой лечебницы
Брайта не существует в натуре, все россказни о том, что сюда меня привезла
"скорая", - брехня чистой воды, а я давно уже нахожусь в госпитале, причем
не военно-морском, а каком-нибудь цэрэушном. Может быть, что и про месяц в
коме мне тоже соврали - для того, чтобы успокоить. Я же знаю, что мозги у
меня работали, хоть путались, но работали. Я был и Брауном, и Родригесом, и
Коротковым, там мешалась настоящая реальность и придуманная, но мозги
работали. И все их биотоки, или что там еще, приборы, которые вокруг меня,
наверняка фиксировали. Как там этот ящик называется? Энцефалограф, что ли?

А раз мозги работали, то вполне мог включиться и язык. Он мог заговорить
и по-английски, и по-русски, и по-испански с хайдийским акцентом. И Коля
Коротков мог засветиться. Само собой, это должно было привлечь внимание.
Если об этом не знали раньше.

Но они могли знать, а могли и не знать... Пришла сестра и принесла ланч.
Доктор Брайт сказал:

- Желаю вам хорошо подкрепиться!

Сам подняться я не мог. Сестра, обдав меня симпатичным ароматом духов,
приподняла изголовье, поставила поднос с ланчем на съемный столик и стала
кормить чем-то с ложечки. Руки у меня тоже не действовали. Пальцы
шевелились, а вот двинуть рукой (и ногой тоже) я не мог.

Чем меня кормила сестра, я не запомнил. Потому что размышлял. Кто думал,
Браун или Коротков? Похоже, оба. Во мне шел скрытый от чужих глаз диалог, не
спор, не перебранка, а обмен мнениями между двумя "я", Брауном и Коротковым.
Между тридцатилетним матерым убийцей и двадцатилетним парнишкой, которого
лишь немного подучили для настоящего убийства, но реально никого не убившим.

"Не боишься, что нас отравят?" - спросил Дик.

"А что, могут?" - Коле стало страшно.

"Думаю, что нет. Прикинем: если мы были в коме или хотя бы без сознания,
то отравить нас или иным способом умертвить было куда проще. Значит, до
какого-то момента мы нужны в живом виде. Знать бы только кому..."

"Наверное, цэрэушникам вашим..."

"А почему не кагэбэшникам?"

Коротков удивился, для него этот поворот был как снег на голову.

"Но мы же все-таки в Майами прилетели, а не в Адлер".

"Ты полагаешь, что КГБ в Америке не работает?"

"Наверно, работает, но утащить человека в аэропорту, среди массы народа,
в присутствии полиции, таможни, иммиграционной спецслужбы. Там небось и ФБР
с ЦРУ паслись, и еще кто-нибудь".

"Допустим. Но давай-ка подумаем, как все это выглядело там, в аэропорту.
Тут этот пузан сказал, что мы потеряли сознание у трапа самолета. Неправда,
я помню, что вошел в аэропорт. Ты помнишь что-нибудь?"

"Ничего. Все помнишь только ты. Я еще не очнулся".

"Верно. Еще раз повторю, мы вошли в здание с Марселой. Я держал ее под
руку, она шла сердитая и злая, наверно, думала, что вот-вот подойдет Киска и
попросит ее убраться с дороги. Но тут, подходя к паспортному контролю, я