благополучным приземлением, - заверил его Зяблик.
столько раз смерть обманывали, неужели все напрасно было!
гранате, то ли злополучный запал, надолго застрявший в его памяти, - навело
Цыпфа на одну многообещающую, хотя и рискованную идею. Первый опыт,
естественно, ему пришлось проводить на себе самом.
котором мог свободно поместиться запал. Вся ватага с напряженным интересом
наблюдала, как он дрожащими руками разбирает гранату.
что, рискнем?
отворачиваясь.
крошки. Лева воскликнул: "Ай!" - но уже через секунду его левая нога
благополучно покинула яму, наполненную чем-то вроде осколков битого кирпича.
оставалась в плену.
огорченно и полез в рюкзак за очередной гранатой. - А не то весь боезапас так
переведем...
тот мячик, кажется, прямо в наши ворота летит...
церковную маковку, напролом мчался сюда со скоростью, оставлявшей людям на все
земные дела каких-нибудь тридцать-сорок секунд...
из коварной западни, Толгай с легкой душой устремился навстречу аггелам. В том,
что Зяблик или Смыков найдут выход из самого безнадежного положения, он не
сомневался ни на миг, точно так же, как и в своих шансах выиграть время,
необходимое для спасения ватаги.
каких-либо комплексов и рефлексий, Толгай умел концентрироваться на достижении
одной цели, и ничто постороннее уже не могло отвлечь его.
руинах аггелам (еще не раскусившим, в какую передрягу попали их противники) он
летел на всех парусах, но и не забывал совершать на бегу непредсказуемые,
прямо-таки умопомрачительные зигзаги. Прицельный выстрел не мог достать его.
Опасаться нужно было только шальной пули.
только сабелькой в руке не внушал им никаких опасений. Мало ли какая нужда
гонит его прямо под пули? Может, сдаться хочет, а может, просто с ума сошел.
(Никто из каинистов, имевших дело с Толгаем в Эдеме, поведать о его подвигах,
конечно, уже не мог.)
саблю, картинно схватился за грудь и рухнул под прикрытие какой-то достаточно
массивной бетонной плиты. Наружу осталась торчать только его нога, некоторое
время дергавшаяся как бы в агонии.
извечные враги утратили не только способность к передвижению, но и всякую
надежду на спасение. Дело, как говорится, было сделано, и каинисты, оставив
ватагу на попечении всесокрушающих шаров, могли заняться спасением собственных
жизней, однако Ламеху одной только победы было мало. Ему нужно было еще и
насладиться результатами этой победы, тем более что одна из пленниц, а
конкретно Лилечка, могла дать ему не только моральное, но и физическое
удовлетворение. (То, что овладеть девушкой можно только при условии отделения
обеих ее ног ниже колен, мало заботило его.)
некоторых пор существовала такая практика: в местах, где каждый шаг грозил
обернуться западней, одна половина отряда садилась верхом на другую. И если
аггелы-кони вдруг проваливались по колено, а то и по пояс в землю,
аггелы-всадники продолжали сохранять боеспособность.
притворявшийся мертвецом. Едва аггелы показались из-за руин, как в них одна за
другой полетели гранаты. Тут уж не пофартило всадникам, представлявшим для
осколков прямо-таки идеальную мишень.
которой не преминул воспользоваться Толгай. Подхватив саблю, он издал древний
боевой клич степняков и смело бросился на врага...
переломайте!
время заглушил шум боя, доносившийся из расположения аггелов. Видеть результат
своих действий Зяблик не мог, поскольку еще до момента взрыва улегся навзничь,
лицом в небо (принять другую позу мешали вмурованные в камень ноги).
смерть, и спасение - устраивал его в равной мере. Жалко было наивную Лилечку.
Жалко было недотепу Цыпфа. Язву Верку тоже было жалко. И даже долбаеба Смыкова.
(Погибающего в неравной схватке Толгая жалеть было уже поздно.)
другое - высокое и прозрачное небо своей юности...
предусмотренный первоначальным маршрутом...
не берег и не распределял. Минут на десять их должно было хватить с лихвой, а
дальше в будущее он не заглядывал.
сжимает разящий клинок. Но танцевать и рубить в таком темпе не умели, наверное,
даже боги.
бежать не мог - ноги превратились в бесчувственные ходули. Не сговариваясь, все
устремились к манящему и губительному свету.
звенела сабля Толгая; и слева, где коварная твердь караулила очередные жертвы;
и сзади, откуда, взгромоздившись друг на друга, надвигались аггелы, до этого
состоявшие в свите Ламеха.
принявшая вид огромного солнечного зайчика...
небезызвестной курносой старухи, но аггелов вокруг было слишком много. Уже
несколько пуль пронзили степняка, однако в запале боя, да еще под действием
бдолаха, он не ощущал ни боли, ни слабости.
родимый!
добралась до края площади. На фоне яркого золотистого сияния люди выглядели
черными плоскими силуэтами.
ним роем летели пули...
своей цели. Но земля вдруг предательски ушла из-под его ног. Участь степняка
разделили все и вся, что окружало его: последние чудом уцелевшие здания;
необозримые груды руин; черный, сильно помятый сфероид, некогда изображавший
гигантское яйцо; аггелы, кинувшиеся в погоню за раненым врагом, и их
единомышленники, служившие скакунами для Ламеха и его ближайшего окружения.
верил, что они спаслись. Он знал, что сам спастись уже не сможет.
перестал жаждать жизни...
трудом удерживал Зяблика в своих объятиях. - Его вы не спасете, а себя
погубите!
светом. Мир, который они только что покинули, казался отсюда тусклым и
нереальным.
осязаемый, медленно стягивался вокруг них. Мягкая, но неодолимая сила давила со
всех сторон, сладким сном туманила сознание, не позволяла шевельнуться.
тот последний миг, после которого все, что они еще могли видеть: печальные горы
развалин, мельтешащие среди них шары-разрушители, укороченные и оттого ужасно
нелепые фигуры аггелов, завалившегося на бок в позе смерти Толгая и даже
возникшие где-то в отдалении монументальные фигуры варнаков, - бесследно
исчезло...
совсем не похожая на прежнюю землю, и небо, не имевшее ничего общего с прежним
небом...