граблями. Измаил до сих пор со мной не общается. Уж не знаю, почему. Перья
ведь отросли ярче прежних! Да и работа теперь поинтереснее. То стоял дурак
дураком на вратах, а теперь носится по всей земле, души выдирает...
Ангелом смерти стал. А на вратах стоит другой здоровяк. Меня ненавидит
люто, я к нему боюсь подходить за три полета стрелы. Тупой как те сапоги,
которые носит.
Олег вдруг протянул задумчиво:
не счет. Ну, хочешь, я три одеяла притащу? Какого хочешь цвета?.. Лежать
тебе, правда, некогда, но прихватишь с собой. Вот франк у тебя без дела,
понесет... Его это даже украсит.
разрешил, не может отменить никто.
Олегу смотрел тоже чересчур честными глазами, просто лопаясь от святости.
Олег помедлил, сказал в задумчивости:
говорить.
наступает время, когда жаждешь покоя, зеленой травки, сладкого вина в
кубке, что подносят услужливые отроки.
меч в ножны, красивым движением забросил тяжелую перевязь за спину. Идрис
смотрел исподлобья:
пробыть хоть неделю, завоешь как шакал! А я похож на шакала?
Полетать, поплавать...
Ты хочешь сам ускользнуть незамеченным, верно?
Но ты должен поклясться, что никому и никогда... И твой франк пусть
поклянется. Меня выгнать отсюда не могут, зато не впустить...
сперли, что боитесь пройти мимо Ридвана?
по ту сторону. Калика оскорбительно пробурчал, что оба рая, то бишь сада,
лишь отгороженные части старого Эдема. Этот тоже зовется Эдемом, только
правила малость иные.
различаешь... Уж не надумал ли принять истинную веру?
охотнее, чем о друге, вызнают о враге!
полупрозрачные крылья, а Томас ахнул:
ощутил, что калика отвечает невпопад, напряжен так, словно готовится не
просто помочь отыскать Ярославу, а все здесь сжечь, разрушить, истребить!
гигантские стаи белых голубей, что сели передохнуть после перелета в
теплые страны. Но эти голуби уже достигли страны обетованной, и хвалебная
песнь возносилась из тысяч и тысяч душ мощно, хоть и нестройно, но громко.
язычника, но Олег уже смотрел поверх райских кустов:
крайнем случае, через кусты.
ощутил себя мухой в патоке. Томас ломился впереди, в железе легче,
праведники в белых одеждах пели самозабвенно, полузакрыв глаза, а то и
вовсе зажмурившись, отдавшись пению, и когда Олег ненароком пихнул одного,
тот повалился на бок, не выпуская кифару... или что там у него, а рот все
еще раскрывался, хотя дыхание вышибло.
простолюдинов. Да нет, пахнет по-райски, но больно рожи простые, без
признаков благородства.
защитой! Иначе кто будет хлеб сеять, замки строить, мясо к столу подавать,
коней подковывать, ежели всякий толкать простых людей станет?
дорогу, чутье подсказывало где бы Господь разместил праведников
благородного сословия. Зелень ярче, кусты выше, а розы крупнее. Даже
пахнут мощнее, без скупости и бережливости.
воскликнул:
через кусты, раздвинул ветви. По ту сторону зарослей цветущих роз
прогуливались с арфами в руках рыцари в белых доспехах из серебра. У
каждого за плечами по два белых крыла, забрала подняты, у многих на шлемах
развеваются гордо перья, конские хвосты. Каждый держал на локте левой
руки, чтобы не мешал играть на струнах, щит. Треугольные, квадратные,
овальные, ромбовидные, с выемками и без них -- все к радости Томаса с
гербами. Он жадно всматривался в этот цвет рыцарства всех христианских
королевств Европы, а волхв больше посматривал наверх, укрывал блестящую
спину рыцаря ветками.
его за плечи, оттянул за укрытие. Томас изумленно прошипел:
виделся, а здесь только шаг ступил -- сразу же напоролся...
остановился, повертел головой. Томас просвистел снова. Рыцарь повернулся,
постоял в нерешительности, затем Томас с облегчением увидел как направился
в их сторону.
благоухающими розами, застыл. Томас свистнул, и рыцарь, раздвинув кусты,
проломился к ним. Крылья у него, как заметил Томас, росли прямо из
железного доспеха, так что сэр Гальд явно мог снимать их вместе с железом,
когда ложился, к примеру, на ложе. Но в остальном все тот же доблестный
рыцарь, исполненный всяческих рыцарских добродетелей, знаток геральдики и
правил рыцарской чести, неизменный судья в рыцарских спорах.
взлетели на середину лба. Он даже отшатнулся:
и запомнил такой известный рыцарь, с мнением которого считаются короли и
императоры.
брезгливым взором, снова посмотрел на Томаса. На суровом лице, всегда
бесстрастном, как помнил Томас, отразилось удивление и замешательство:
который так отличился при взятии Иерусалима... Который доблестно вышиб
главные ворота, ибо, как потом выяснилось, принял за ворота таверны...