чтобы оно прошло, нужно им упиться, пережить его до конца. Но мало у ко-
го хватает на это мужества. Этот пес всегда голоден и зол, потому что
люди кормят его только крошками со своего стола. Побеждают страдание те,
кто дерзнул отдаться ему целиком, дерзнул сказать ему:
обладание...
клочки. Эти бессвязные слова были ей сейчас так же нестерпимы, как и
чувства, в них выраженные. Ей не хотелось нарушать охватившее ее бла-
женство. Она испытывала такое облегчение, как будто путы ее ослабели,
как будто цепь только что разомкнулась... И, словно в блеске молнии,
встала в ее воображении эта цепь тягот, которые душа сбрасывает медлен-
но, одну за другой, проходя через ряд существовании, своих, чужих (это
одно и то же)... Аннета спрашивала себя:
рвутся? К какому освобождению ведет меня путь желаний, обагренный
кровью?.."
пройдет, как и все то, что было. Мы хорошо знаем: что бы ни случилось,
мы переживем! Есть народная поговорка, старые, полные героизма слова, в
которых звучат и мольба и вызов: "Да не взвалит нам господь на плечи
столько, сколько мы можем вынести!"
перь она отдыхала душой и телом...
завтра!.."
густовское солнце заливало ее тело и всю комнату... Она чувствовала себя
счастливой... Да, счастливой, несмотря ни на что!
что вчера угнетало, сегодня излучало радость.
перь чувствовал себя виноватым в том, что оставил ее одну и что она
из-за него, должно быть, не спит до сих пор. Он знал, что Аннета не ля-
жет, пока он не вернется, и ждал ледяной встречи. Хотя ему было совестно
- или, вернее, именно поэтому - он уже на лестнице приготовился к оборо-
не. С вызывающим видом, с дерзкой усмешкой, но в глубине души далеко не
уверенный в себе, он достал из-под циновки ключ и отпер дверь. В кварти-
ре ничто не шелохнулось. Повесив в прихожей пальто, Марк подождал мину-
ту. Тишина. На цыпочках прошел он к себе в комнату и стал бесшумно раз-
деваться. У него отлегло от сердца. Утро вечера мудренее! Но, не успев
еще совсем раздеться, он вдруг встревожился. Тишина в комнате матери по-
казалась ему неестественной... (У него, как и у Аннеты, было живое вооб-
ражение, и он легко поддавался тревоге.) Что случилось?.. Он, конечно,
был за тысячу миль от каких бы то ни было подозрений о той сокруши-
тельной буре, которая разразилась в соседней комнате. Но он не понимал
мать, и она всегда вызывала в нем некоторое беспокойство: он никогда не
знал, что она думает. В страхе он, как был, босиком и в одной рубашке,
подошел к двери в комнату Аннеты, но, приложив ухо к скважине, сразу ус-
покоился. Мать была там и спала, тяжело и неровно дыша. Боясь, не забо-
лела ли она, Марк приоткрыл дверь и подошел к кровати. При свете уличных
фонарей он увидел, что Аннета лежит на спине. Распущенные волосы закры-
вали ей щеки, а лицо приняло то трагическое выражение, которое когда-то
по ночам так удивляло ночевавшую у нее Сильвию. Грудь бурно поднималась
и опускалась от тяжелого и шумного дыхания. Марк испытывал и страх и жа-
лость, глядя на это тело и смутно угадывая его страдания и усталость.
Нагнувшись к подушке, он позвал дрожащим шепотом:
миг очнулась и застонала. Мальчик испугался, отошел. Она снова затихла.
Марк вернулся к себе и лег. Усталость от треволнений этого дня и
свойственная его возрасту беззаботность взяли свое, и он проспал крепким
сном до утра.
Его удивило, что так поздно, а матери не видно. Обычно она по утрам,
когда он был еще в постели, входила к нему в комнату (что его всегда
раздражало) - поздороваться и поцеловать его. Сегодня она не пришла, но
он услышал ее шаги в соседней комнате. И открыл дверь. Стоя на коленях,
Аннета вытирала пыль с мебели и не обернулась. Марк поздоровался; она
весело взглянула на него и сказала:
на него внимания. Марк ожидал расспросов о вчерашнем вечере. Он терпеть
не мог этих расспросов. Но сегодня то, что Аннета ни о чем не спросила,
злило его. Она ходила по комнате, наводя порядок и одновременно одева-
ясь: ей пора было идти на уроки. Марк наблюдал мать в зеркале, перед ко-
торым она остановилась: под глазами круги, лицо еще утомленное, но глаза
блестят, губы улыбаются. Марк был поражен: он ожидал, что увидит ее пе-
чальной, и даже готов был в душе пожалеть ее, а неожиданная веселость
Аннеты сбила его с толку и даже рассердила, - такова была логика этого
юного мужчины!..
ся они тем чутьем, которое выше разума. Аннете было уже все равно, что
подумают другие. Она теперь знала, что не надо требовать от людей пони-
мания. Если они тебя любят, то любят с закрытыми глазами. И не часто они
их закрывают! "Пусть себе будут, какими хотят. Я их все равно люблю. Я
не могу жить без любви. А если меня не любят, я буду любить и за себя и
за них - в моем сердце достаточно любви".
улыбалась, и глаза ее сияли, как две капли огня - огня вечной любви.
Марка, вспомнив о вечере, на который он ходил с Сильвией, взяла его за
подбородок и сказала весело, скандируя слоги:
поцеловала и, взяв со стола сумочку, вышла, говоря на ходу:
тывала веселую песенку (презирая ее за это, он в то же время невольно ей
завидовал, так как она свистела гораздо лучше его).
лость! Мать была для него загадкой. И, подражая взрослым мужчинам, он
все приписал вечным женским причудам: "La donna mobile..." [59].
ги в корзинке. Взгляд его, острый и жадный, как у хищного зверька, оста-
новился на этой разорванной бумажке сперва бессознательно. Но, разобрав
несколько слов, Марк застыл на месте... Эти слова... Почерк матери... Он
с лихорадочной торопливостью собрал клочки и стал читать... Сначала хва-
тал то один клочок, то другой, как попало... Какие пламенные стихи!..
Разорванные на части, они, как оборвавшаяся песня, еще больше волновали
и зачаровывали... Марк перерыл корзинку и собрал все клочки до единого.
Он терпеливо сложил их, чтобы можно было прочесть. У него дрожали руки -
так взволновала его эта случайно открытая тайна. Прочитанные стихи пот-
рясли его. Он не все в них понимал, но дикая страстность этой одинокой
песни раскрывала перед ним неведомые источники любви и скорби, восхищала
и ошеломляла его. Неужели эта буря вырвалась из груди его матери? Нет,
нет, не может быть! Ему не хотелось верить. Он убеждал себя, что она
списала стихи из какой-нибудь книги. Но из какой? И спросить ведь у нее
нельзя... А что, если это все-таки не из книги?.. Слезы подступили к его
глазам, хотелось крикнуть о своем волнении и нежности, броситься к мате-
ри на шею или упасть к ее ногам, открыть ей душу, читать в ее душе... Но
он не мог этого сделать.
и переписывавший ее стихи и спрятавший их в конверте у себя на груди, не
сказал ей ничего. Он сидел за столом и даже не встал, головы не повер-
нул, когда она вошла. Он горел желанием все узнать, но его сковывала
застенчивость, и он старался скрыть волнение под маской бесстрастия... А
вдруг эти трагические стихи сочинила не она! Его снова одолели сомнения,
когда он увидел спокойное лицо Аннеты... Однако то, другое, ошеломляющее
подозрение не уходило: "А что, если это все-таки она?.. Вот эта самая
женщина, моя мать, что сидит против меня за столом?.." Он не смел взгля-
нуть на нее... Но, когда Аннета спиной к нему ходила по комнате, унося и
принося блюда, он следил за ней инквизиторским взглядом, словно спраши-
вая:
мать, всецело поглощенная своей новой жизнью, ничего не замечала.
смотрел матери вслед. Его раздирали противоположные чувства: он и вос-
торгался ею, и злился на нее... Женщина, настоящая женщина! Иногда она
бывает такая близкая, а иногда совсем далекая, как будто существо другой
породы... Ничем они не похожи на нас, мужчин! Непонятно, что у нее в ду-
ше творится, отчего она смеется, отчего плачет. Он ее презирает, ненави-
дит - и тянется к ней, она нужна ему. Он зол на все за ее власть над
ним. Он охотно укусил бы ее в мальчишеский затылок, еще мелькавший впе-
реди, как укусил руку Ноэми (ах, как тогда хотелось кусать ее руку до
крови!) При этом неожиданном воспоминании у Марка дрогнуло сердце. Он
остановился, сильно побледнев, и плюнул от омерзения.
спортивные игры. Он смотрел на них с завистью. Все лучшее в нем, все его
Лукьяненко Сергей
Суворов Виктор
Лондон Джек
Прозоров Александр
Володихин Дмитрий
Распопов Дмитрий