войти в город с речной стороны.
оплошности прежнего похода. Воеводам велено было половину людей послать по
корм, давши им сроку десять дней. Московские ратники обшаривали все деревни,
рядки и погосты вплоть до Наровы, выгребая хлеб и угоняя скот на прокорм
великокняжеского войска.
ее и велел псковичам присылать снедный припас: пшеничную муку, рыбу и
пресный мед, а также присылать псковских купцов, продавать снедное
довольствие для войска - хлеб, мед, муку, калачи и рыбы. Псковской рати Иван
Третий велел стать на Веряже и в монастыре святой Троицы на Клопске.
новгородское посольство в прежнем составе, с архиепископом Феофилом во
главе. Вновь послы слезно молили унять меч и огнь утушить. Бояре великого
князя (к трем прежним прибавились Федор Давыдович и Иван Стрига) отвечали
послам, согласно приказу Ивана, так же, как и первый раз:
государем, мы потому и послов посылали вопросити вас: какого хотите
государства? Вы же заперлись того, и ложь положили на нас, оттого и война.
и они знают, как нам бить челом!
приходилось, голод в городе начинался не на шутку. Приходилось признать
полномочным обманное посольство Захара с Назаром. Овин и мертвый продолжал
вредить Новгороду.
были братья, оба Андрея и Борис Васильевичи. Послы били челом и повинились,
что посылали Назара с Захаром и ложно заперлись в том перед боярами великого
князя. Теперь, когда новгородцы сами себе надели веревку на шею, следовало
ее затянуть потуже. Иван Третий велел отвечать:
пред великими князьями, виноватыми сказалися, а тех речей, что к нам
посылали прежде, вы заперлись, а ныне сами на ся свидетельствуете, а
воспрашиваете, какову нашему государству быти на нашей отчине, на Новгороде?
Ино мы, великий князи, хотим государства своего, как у нас, на Москве, так
хотим править и на отчине своей, Великом Новгороде!
на размышления и переговоры с горожанами. Иван отпустил послов и на другой
же день велел своему мастеру, Аристотелю Фрязину, навести мост на судах
через Волхов под Городищем и усилить обстрел города из пушек.
***
обвели деревянною стеною часть Онтоновского ополья и Неревские ополья
Софийской стороны, так что и Онтонов монастырь на Торговой стороне и Зверин
на Софийской были в руках новгородской рати). Пешие отряды ремесленников и
конные ратники воеводы Шуйского выходили и выезжали встречу москвичам.
Стычки происходили больше всего за Звериным монастырем, на пути к Колмову, и
за стенами острога Онтоновского ополья. Под Городцом москвичи держали осаду
прочно, выставив пушки, обстреливавшие город с юга.
ядрами, загоняя назад, за стены. Несколько раз москвичи пробовали захватить
стену острога, но огонь новгородских пушек в свою очередь и мужество
осажденных заставляли москвичей отступать, каждый раз с заметным уроном.
Брать город приступом всех своих ратей Иван Третий не решался.
октября и икона "Знамения", природная ли осторожность или трезвый расчет,
заставлявший предпочесть верную сдачу осажденных под угрозой голодной смерти
неверному военному счастью, которое могло изменить в этом случае Ивану, да и
в случае успеха должно было дорого обойтись осаждающим. И продолжалось
томительное стояние, продолжали бухать пушки с той и другой стороны, и
каленые ядра, крутясь, со свистом разрезали промороженный воздух.
от Славны до Людина конца. Отсюда прорвавшиеся москвичи могли враз ударить
на Детинец и торг, разрезав город надвое. Шуйский приказал усилить сторожу
по реке, не давать замерзать проруби и беречься. Именно с этой стороны били
по городу пушки Аристотеля.
заборолам направились две фигуры, неясные в морозном сумраке.
стены. - Куда прет, убьют ведь! Эй, куда? - закричал он, подбегая, и осекся:
Куски обмерзающего ледяного крошева, выплывая снизу, тотчас пристывали к
краю проруби. Парень как раз долгою пешней, стараясь не очень высовываться
по-за заборол, отбивал кусок пристывшего льда.
зарылось в снег, прочертив длинный след.
тот, что остерегал парня с пешней. - Тут у нас сторожко надоть, вчера троих
повалил!
прежде очертания наводимого Аристотелем моста и грудящихся у пушек
московских мастеров огненного боя. Один из мужиков, поковыряв сапогом снег,
выкатил ядро, - поднести Борецкой, - и, поваляв носком сапога, чтобы остыло,
подхватил рукою, но тотчас перебросил из руки в руку - каленое ядро еще
сильно жгло и через рукавицу. Борецкая даже не глянула. Мужик еще что-то
сказал ей. Марфа, сильнее запахнув платок, стала тяжело подыматься по
ступеням на заборола, отстранив ключника, бросившегося было вперед ее.
два или три ядра просвистели над головою, с шипом уходя в снег. Марфа не
шевельнулась. И мужики замерли внизу, глядя на нее. Наконец, боярыня начала
спускаться с заборол. На ступенях ее поддержали сразу несколько рук.
полуслова, и добавил сурово:
помолчал и прибавил тихо:
***
собою выборных от черных людей: Аврама Ладожанина - от Неревского, Кривого -
от Гончарского, Харитона - от Загородского, Федора Лытку - от Плотницкого и
Захара Бреха - от Славенского концов. Без них ни Феофилат, ни Яков Короб, ни
иные не хотели взять на себя смелости объявить городу о позорных условиях
сдачи.
великому князю, кабальные, но сохраняющие хоть видимость прежних свобод. С
тем и явились на Паозерье.
держались особною кучкой. Так, особно, стали и перед государевыми боярами.
Высокий, сдержанно-суровый кузнец-оружейник Аврам Ладожанин, старший над
прочими. Неистовый, широкоплечий одноглазый седельник, затравленно озирающий
московских воев, Никита Кривой, выборный Людина конца. Степенный староста,
серебряных дел мастер Харитон, посланец от Загородья, что все еще верил в
силу законных прав и добрую волю князя Московского. Невысокий ростом,
остроглазый и суетливый епанечник со Славны Захар Брех, хитрый говорун и
балагур, он и тут еще пробовал вполголоса повторять свои приговорки, ободряя
себя и товарищей. И могутный светловолосый великан лодейный мастер Федор
Лытка, посланный плотничанами, самый праведный, как говорили про него, мужик
во всем Новгороде.
Иваном Борисовичи. Начал речь Яков Короб, поглаживая белой рукой мягкую
бороду и оглядываясь с некоторым беспокойством на черных людей, в их
простом, хоть и не бедном посадском платье и темных сапогах. Московские
бояре также с отчужденным любопытством взирали на этих людей, увидеть
которых в Совете с боярами государевыми на Москве было бы невозможно. Но
таков был - пока еще был! - Господин Великий Новгород.
посадничьего суда новгородцы отказывались. Феофилат, вслед за ним также
скользом поглядывая на черных людей, предложил взимать с Новгорода ежегодную
дань со всех волостей с новгородских с сохи по полугривне. Лука Федоров
предложил Московскому князю держать своими наместниками новгородские
пригороды, не меняя только суда. Яков Федоров за ним просил, чтобы не было
выводов из Новгородской земли и о вотчинах боярских, чтобы государь их не
трогал и чтобы не было позвов на Москву. Все вместе били челом, прося, чтобы
новгородцев не слали на службу в низовскую землю, а позволили охранять те
рубежи, которые сошлись с новгородскими землями: