было справиться с пробоиной на сотом шпангоуте. Двенадцатидюймовый снаряд
так закудрявил ее края, то сколоченный деревянный щит никак не могли плотно
приладить к борту. Плотники снова переделывали щит.
кувалдами, старались выпрямить загнутые края отверстия. Все было бесполезно.
Мичман Карпов распорядился:
он остановил приток воды.
кают-компании. Здесь не было электрического освещения. Пользовались только
аккумуляторными лампочками, да и то изредка, чтобы не привлечь светом
противника. Выполняя указания трюмного инженера Румса, работали впотьмах, на
ощупь, находясь по пояс в воде.
лампочка. В ее свете видны были согнутые спины и натуженные лица тех, кто
старался удержать временное
человеческий рост. Казалось, еще немного усилий, и задание будет выполнено.
Но тяжелые волны били снаружи, вышибали все приспособления защиты и
опрокидывали людей. Чужое море тоже будто мстило нам. Но матросы не хотели
сдаться без боя. Они падали, захлебываясь, и снова поднимались для борьбы с
водою, ставшей теперь главным нашим врагом.
корабля парусиновый. пластырь, закрепив его края за леерные стойки и за
полки сетевого заграждения. Пока возились с этим делом, волны не переставали
бить людей, угрожая совсем смыть их в море. Однако цель была достигнута -
доступ воды внутрь судна уменьшился по крайней мере на две трети.
первом шпангоуте.
палубы. В полумраке матросы сгоняли ее вниз, к помпам и турбинам, другие
черпали ее ведрами, банками из-под масла и выливали за борт через мусорные
рукава. Не переставали действовать и брандспойты. Несмотря на все принятые
меры, вода лишь чуть-чуть начала убывать. А может быть, это только казалось
так, потому что слишком велико было у нас желание скорее избавиться от нее.
обычное спокойствие. Возбужденный, в фуражке, съехавшей на затылок, он
метался от одного человека к другому и, заглушая свой собственный страх,
кричал неестественно громко:
чем опускаться на морское дно или погибать в зубах акулы...
поддерживаемый трюмным старшиной Осипом Федоровым. Васильеву, очевидно,
самому хотелось посмотреть, что здесь делается, и помочь людям своими
указаниями. Но когда он, шагая при помощи костылей, попробовал приблизиться
к правому борту, броненосец случайно накренился в эту
Одновременно с гулом хлынула к правому борту вода, залив Васильеву ноги выше
колен. Он вернулся назад и в этот момент встретился со мною.
восстановить по нему подачу 75-миллиметровых патронов из погреба.
Румсом, и мы пришли к неутешительному выводу. Сообразите сами. Кочегары
сжигали только тот уголь, что находился внизу, у них под руками. От
артиллеристов мы узнали, что израсходовано из погребов около четырехсот тонн
снарядов и зарядов. По батарейной палубе гуляет более двухсот тонн воды. Вы
представляете себе, насколько переместился на корабле центр
Броненосец может выдержать крен не больше восьми градусов. Один только
лишний градус - и броненосец перевернется вверх килем.
затылку приставили дуло заряженного револьвера.
Васильева в машинную мастерскую. Жалуясь на головную боль, он улегся на
токарный верстак и попросил меня положить что-нибудь под голову. Я принес
ему свой бушлат.
вам.
мне, по-видимому, погибать. Лучше останусь здесь, чтобы сразу, без мучений,
расстаться с белым светом. Я на все смотрю трезво. Восемь градусов - наш
предельный крен. А эту предельную цифру легко можно превысить при крутом
повороте судна. Я просил Румса предупредить об этом старшего офицера. Кроме
того, я и от себя послал ему записку.
казалось, давила плечи. Пространство шумело ветром и всплесками моря.
лист железа. Постепенно мои глаза стали разбирать предметы. Я осторожно
пробирался к носовому мостику и, чтобы не провалиться в какую-нибудь
пробоину, ощупывал ногой каждый аршин палубы. Часто приходилось отступать
назад и обходить опасные места. Под ногами, там, где от снарядов была
прогнуто палуба, хлюпала вода, доходившая почти до колен.
борта "Николая I", шедшего впереди нас, или случайно остался в живых с
какого-нибудь уже погибшего корабля? Об этом знало только море. Наш
броненосец, не останавливаясь, шел дальше. Он и не мог заняться спасением
одного человека, когда вопрос стоял о сохранении жизней всего экипажа.
становился все глуше, словно погружался в бездну. Я с дрожью подумал:
теперь людей, разбросанных волнами в разные стороны, держатся на воде,
доживая последние минуты..." С трудом я добрался до носового мостика. Справа
от боевой рубки, привалившись к ее броне, стоял человек и через бинокль
всматривался в ночную тьму. Это оказался старший сигнальщик Зефиров.
норд-ост двадцать три градуса. Пробираемся во Владивосток.
Он не мог не сознавать, что мы разбиты, разбиты безнадежно. А раз так, то
он, как и всякий другой военачальник, при таких условиях должен был
заботиться лишь о том, чтобы сохранить для будущего времени остатки
вверенных ему сил. Конечно, нечего было и думать о возвращении в Балтийское
море: оно слишком далеко. Но у нас была другая возможность, выйти из
создавшегося положения: завернуть в ближайший нейтральный порт Китая и там
разоружиться. Адмирал Небогатов этого не сделал, несмотря на то, что
командовал теперь остатками эскадры самостоятельно и мог по-своему решать
вопросы тактики и стратегии. Он слепо подчинился субординации и, выполняя
приказ Рожественского, повел уцелевшие суда во Владивосток. Для чего, они
там будут нужны, когда этот порт уже потерял для нас всякое значение? И где
была гарантия, что мы снова не будем встречены японцами в их море? Это была
наша третья попытка прорваться через опасный двор противника к своей далекой
земле, не имея никаких шансов на успех. Невольно складывалось впечатление,
как будто нас, измученных и обескураженных, толкала к гибели чужая злая
воля.
с левой стороны. Наши приняли его за неприятеля и давай по нем жарить.
пришлось бы ему плавать.
траверза, море взметнуло багровое пламя; и мы услышали отдаленный рокочущий
грохот.
голосом.
людьми, пожираемыми волнами. Чье оно, это судно: японское или наше? Но эти
далекие и невидимые жертвы войны заполняли лишь часть моего воображения.
и у нас приближения противника. По краям мостика расположились сигнальщики,
оглядывая ночной горизонт; около двух уцелевших 47-миллиметровых пушек
находились комендоры. На крыше двенадцатидюймовой башни возвышалась крупная
фигура лейтенанта Павлинова, который забрался туда, чтобы лучше следить за
японскими миноносцами. Временами по его зычному приказу эта башня, а также и
Акунин Борис
Сертаков Виталий
Круз Андрей
Посняков Андрей
Пехов Алексей
Ибсен Генрик