поставлен рубленый дом из свежих, неотесанных бревен. Пустынное, одинокое
место, но во всем здесь проглядывал своеобразный достаток и уют - в той
мере, в какой он возможен на границе. Джаспер ждал их на берегу. Он первый
протянул Следопыту руку, когда тот ступил на землю. Их встреча была проста и
сердечна. Не было задано ни одного вопроса, - по-видимому, Чингачгук все
самое необходимое уже рассказал. Следопыт никогда не сжимал руку друга
крепче, чем в это свидание. И даже добродушно рассмеялся, когда Джаспер
заметил ему, какой у него свежий, здоровый вид.
сразу отважился задать этот вопрос.
гарнизоне нашелся священник и все у вас устроилось?
уехал мастер Кэп, - ты забыл спросить про своего друга Соленую Воду?
услышать о Мэйбл и ее счастье! Ну, как она, плакала или смеялась после
венца?
радуется, на них глядя. Что бы Мэйбл ни делала, все кажется мне правильным.
Как ты думаешь, Джаспер, думала она про меня в эти счастливые минуты?
о тебе. Можно сказать, нет такого часа! Никто так не любит тебя, как мы с
Мэйбл!
пожалуй, единственный, о ком я могу еще это сказать. Что ж, не стоит больше
откладывать; это нужно сделать, и чем скорее, тем лучше. Веди меня. Джаспер,
я постараюсь еще раз взглянуть в ее милое лицо.
встретила своего недавнего вздыхателя с горящими от волнения щеками,
трепеща, как осиновый лист, с трудом держась на ногах. И все же нашла в себе
силы говорить с ним по-дружески просто и искренне. В течение этого часа
(Следопыт не задержался у них ни минутой больше, хоть и не отказался
откушать в доме своих друзей) внимательный наблюдатель прочел бы на лице у
Мэйбл весь правдивый перечень ее чувств как к Следопыту, так и к мужу. В ее
отношении к <Джасперу еще сквозила легкая сдержанность юной новобрачной; но,
когда она говорила с ним, в голосе ее звучала затаенная нежность, глаза
излучали сияние, яркий румянец, вспыхивавший на щеках, говорил о чувствах, в
которые привычка и время еще не внесли гармонического успокоения. Со
Следопытом она была серьезна, искренна и как-то внутренне напряжена, но
голос ее ни разу не дрогнул, ни разу не опустился взгляд, и если лицо и
оживлялось румянцем, то лишь от глубокого участия.
и, стоя в тени деревьев, на тропинке, ведущей в лесную чащу, спокойно
дожидался друга. Как только Следопыт его увидел, он торжественно встал и
начал прощаться.
сказал он, - но участь этой женщины, Мэйбл, меня устыдила и многое помогла
понять...
Мэйбл.
желание жить, то это, разумеется, вы, Мэйбл, хоть я сомневаюсь, удастся ли
это даже вам. Бедняжка лишилась своего племени, а не только мужа - трудно
примириться с такими потерями... Чудак я, чудак! Казалось бы, какое мне дело
до несчастий одних и до супружеского счастья других, точно мало у меня своих
огорчений!.. Нет, не надо лишних слов, Мэйбл, не надо лишних слов, Джаспер,
позвольте мне уйти с миром, уйти, как подобает мужчине. Я видел ваше
счастье, и это много дало мне, тем легче мне будет сносить мое горе. Нет,
никогда я больше не поцелую вас, Мэйбл. Вот моя рука, Джаспер, пожми ее, мой
мальчик, пожми хорошенько. Не бойся, она не уступит твоей в силе, это рука
мужчины. Д теперь, Мэйбл, пожмите и вы мою руку.., нет, нет, не надо (ибо
Мэйбл бросилась целовать эту руку и омыла ее слезами), - не надо этого
делать!
Мэйбл, когда я смогу смотреть на вас как на сестру или как на ребенка - да,
вернее, как на ребенка, ведь вы годитесь мне в дочери, - поверьте, я вернусь
к вам. Увидеть ваше счастье будет для меня радостью. А если не смогу -
прощайте, прощайте... Сержант был не прав, да, да, он был глубоко не прав.
и Мэйбл Дунхем. Он отвернулся - что-то, казалось, застряло у него в горле -
и через минуту был уже подле своего спутника. Как только Чингачгук его
увидел, он сразу же вскинул котомку на плечи и, не обменявшись с ним ни
словом, скрылся за деревьями. Мэйбл, ее муж и Роса долго глядели вслед
уходящему другу в надежде на прощальный жест или взгляд. Но он так и не
оглянулся. Раза два им показалось, что он тряхнул головой, как человек,
которого раздирают мучительные мысли, и даже слегка махнул рукой, будто
зная, что друзья на него смотрят, но твердые шаги, которые никакое горе не
могло расслабить, несли его все дальше, пока он не затерялся в лесной чаще.
они на берегах Онтарио, а потом, по настоятельной просьбе Кэпа, переехали к
нему в Нью-Йорк, где Джаспер стал со временем преуспевающим и уважаемым
коммерсантом. Трижды на протяжении многих лет Мэйбл получала подарки в виде
дорогих мехов от неизвестного, не пожелавшего назвать свое имя, и только
сердце подсказывало ей, кто их посылал. Прошли годы, и Мэйбл, бывшая уже
матерью нескольких отроков, предприняла путешествие в глубь страны вместе с
сыновьями, из которых старший мог вполне быть ее защитником. Как-то увидела
она в отдалении человека в необычной одежде, смотревшего на нее так
пристально, что она стала расспрашивать, кто он такой. Ей сказали, что он
самый прославленный охотник этого края - дело происходило уже после
Революции, - человек редкой душевной чистоты и большой оригинал: в этой
части страны он был известен под именем "Кожаный Чулок". Больше миссис
Уэстерн ничего не удалось узнать, но пристальный взгляд незнакомца и его
странное поведение так ее растревожили, что она провела бессонную ночь, и на
ее лицо, еще хранившее следы былой красоты, легла тень грусти, долго его не
покидавшая.
предсказывал Следопыт, не снесла двойной утраты. Она умерла в доме у Мэйбл,
на берегу Онтарио; Джаспер перевез ее тело на остров, где и предал
погребению рядом с могилой Разящей Стрелы.
истрепанным, разбитым ветераном, утомленным бесчисленными сражениями; однако
имя Лунди в наше время прославил младший брат, унаследовавший фамильное
поместье и наследственный титул, вскоре померкший в сиянии более высокого
титула, коим награждены были его подвиги на океане <Речь идет об английском
адмирале Адаме Дункане (1731 - 1804), прославившемся победой над голландским
флотом при Кампердауне (1797) и получившем за это титул графа Кампердауна,
который он присоединил к своему родовому титулу барона Лунди.