машины, но на самом-то деле исключительно ради нее. Он мог бы явиться к
ней этаким бессмертным чудищем, отцом, и сыном, и святым духом
одновременно, сказать: я есмь запредельное существо, повелитель пустотных
полей, люби меня. Но не стал. Пришел обычным, болезненным, смертным телом,
чтобы самому жалеть и сочувствовать, чтобы не подвергать, но подвергаться,
чтобы идти сейчас по пересеченной местности пешком, полагаясь только на
себя, на свои ноги, на свою голову. И вот он топчется сейчас у моста,
выбирая один из двух путей. Он подозревал, что аварией дело не кончится.
Он уверен - будут еще испытания, на то он и есть свободный поиск.
остановилось. Наконец двинулся прежней колеей. Внизу под мостом шумела
мыльная речушка, и это было напрасное коварство. Зря ее водный скрежет
походил на гудение стальных рельс. Если бы внезапно сзади появился поезд,
то, значит, путь свободен, и следовательно, не было никакой катастрофы. Но
катастрофа была, он сам видел, как выпрыгивали из горящего поезда
обезумевшие пассажиры. И проводница все бегала вдоль вагона и кричала про
чертовы кактусы. Видно было, что она к ним привыкла давно, и только
злилась на бездельников лесорубов.
задрожал надводный перелет. Варфоломеев опять улыбнулся - чертовски
приятно понимать мир. Навстречу, соседним мостом, вылетел крашеный желтыми
и голубыми полосами маневровый тепловоз. Машинист высунулся из кабины и
что-то кричит пешеходу. Тоже зря. Тот не слушает, идет дальше по своим
делам. Нет, все-таки повернулся, приветственно махнул рукой, мол, давай,
жми дальше, разгребать транспортные заторы.
стоптанным руслом и юркнула вниз с насыпи через кусты, наискосок, к
Ломоносовскому проспекту. Отсюда уже отчетливо просматривались башни
высотного здания, разделенные пополам серой тенью летевшей с юго-запада
тучи. Уже слышались громовые раскаты. Варфоломеев прищурился, пытаясь
рассмотреть показания термометра. Далековато, не видно. Ну и пусть, он
знает и так. Все идет по плану. Сейчас в царство звенящего, неподвижного,
тяжелого воздуха ворвется первая волна надвигающейся бури. Туча оказалась
трехслойным пирогом. Вверху стерильные белые клубни, манящие, неподвижные,
ниже сумасшедшая круговерть: перья, колеса, спирали вертелись, кружились,
сталкиваясь и рассыпаясь, и в то же время совместно напирали на темное
свинцовое днище, из которого уже хлестало косыми упругими струями. Впереди
себя чудище гнало вертикальную стену пыли и мусора, сдобренную изюминками
тополиного пуха. Навстречу ей с башен и столбов взлетали сумасшедшие
черные птицы и готовились полакомиться воздушным потоком.
накрыло. Пришлось чуть не на четвереньках забираться по скользкой крутой
насыпи. С третьей попытки, мокрый, перемазанный глиной, он выбрался на
шоссе. Содрал с себя вмиг промокший пиджак, крутанул им и чуть ли не с
криком запустил дорогую сердцу одежду в кювет. Так легче. Зачем ему
документы, если он сам идет на приступ? Облегченный, двинулся дальше, мимо
остановившихся автомобилей, вперед, на гору, где раскинула свои яблоневые
сады угрюмая альма-матер. Там, под кривыми ветвями он совершит короткий
привал, чтобы немного пообсохнуть, поразмыслить, и может быть, даже
перекусить кислыми, никогда не вызревающими плодами.
скамейке и с заранее скривившимся лицом надкусывал небольшое сморщенное
яблоко. Чуть погодя рядышком сели двое молодых людей. Паренек разделся по
пояс, подставил мучное абитуриентское тело под вертикальные лучи июльского
солнца и, щурясь, уткнулся в ослепительно белые страницы, прикрывавшие ее
худенькие колени.
назидательный девичий голосок. - С помощью циркуля, - повторили еще раз. -
Это значит без линейки.
решить эту задачу, значит, в задачнике опечатка.
спросил:
наружности. Паренек насторожился, вмиг оценив все: и небритое осунувшееся
лицо с покрасневшими голодными глазами, и перемазанные в глине туфли и
брюки, и огрызок яблока, покрывшийся ржавым химическим налетом.
подозрительный тип выхватил с ее колен учебник. - Какой номер?
абитуриентка. - Мне дали на устном, а я не смогла решить. - И она
прочитала вслух, будто сомневалась, может ли читать этот человек: -
Разделить отрезок пополам с помощью циркуля.
Для устного, конечно, это слишком. Но вообще-то... Ручка есть?
над листом бумаги. Раз, два, шевелил спекшимися губами Сергей Петрович,
отсекая кривые дуги воображаемым циркулем. Шесть, семь. Все!
мальчик.
потоп, - и, подмигнув ошарашенным абитуриентам, встал.
аллеи гранитных бюстов, заторопился к обрыву.
кстати. Слишком подозрительно выглядел обтрепанный специалист по делению
отрезков среди чистых и принаряженных гостей столицы. Он не вертел, как
все, головой, пересчитывая шпили гостиниц и министерств, а уперся прямо
вдоль радиуса, поперек Садового и Бульварного кольца, в самое чрево
гигантского города, где стеариновой свечой горела колокольня Ивана
Великого. Когда же очередной икарус вывалил на смотровое место
расфуфыренную партию иностранных туристов, и человек с видом погорельца
попытался стрельнуть у добродушного японца сигарету, постовой сержант
милиции решил все-таки исполнить служебный долг. Но тут как раз хлынуло
как из ведра, и в суматохе подозрительный тип исчез.
заросшей липами и кустарниками правой стороне бульвара, у черной чугунной
ограды. Сквозь толстые крашеные прутья он видел странное огороженное
место, открытое им лет пятнадцать назад. Там, в диком неухоженном лесу,
заросшая кустарником и травой, в трещинах, в выбоинах, возвышалась
гигантская парадная лестница. Что-то было неприятное, отвратительное,
безысходное в грандиозном гранитном нагромождении. Лестница вела в никуда.
Там, вверху, должны были быть парадные двери по крайней мере небоскреба,
но была пустота. Хмурая, серая, безыдейная. Как будто безумный архитектор
воздвиг здесь, на вершине Воробьевой горы памятник человеческому бессилию
в назидание грядущим бесстрашным фантазерам. Памятник охранялся. Вверху
мокрым пятном маячила плащ-палатка караульного. Когда-то давно талантливый
студент, отличник и эгоист поклялся здесь, у подножия лестницы,
собственноручно вскрыть причины мирового зла. Теперь он заглядывал сюда
перед последним и решительным действием.
Нескучного сада. Здесь, на восточном склоне Воробьевых гор, в темных,
пахнущих прелыми листьями оврагах, он никак не мог прийти в себя. От
долгой пешей прогулки ломило спину, горели, словно опущенные в кипяток,
вспухшие ноги, а перед глазами стоял ослепительный титановый шар.
Цельнометаллическая модель посадочного аппарата лежала рядом на пригорке,
на плоском пересечении широкой автомагистрали и железнодорожного кольца.
Ясно было, что шар - такая геометрическая фигура, которая летать не может.
Шар летать не может, шар может только падать. Ведь Луна тоже шар, а всем
известно, что Луна постоянно падает на Землю, Земля падает на Солнце, а
Солнце - Солнце тоже падает в определенное место. Так и все другие
шарообразные звезды, все круглые тела куда-нибудь падают... Мы живем в
падающей Вселенной, здесь неустойчиво, зыбко, непостоянно. Если кто-нибудь
меня спросит, отчего я в таком виде, можно бесстрашно сказать правду,
рассуждал Сергей Петрович. Можно будет признаться, какие бывают крутые
спуски, как в начале траектории легко и невесомо плавает человеческое тело
и как смертельно хочется курить, когда сверху вниз на плечи наваливаются
семикратные перегрузки. Можно сказать, объяснить, и тебе поверят, что
минуту назад ты желторотым цыпленком выкарабкивался через люк из шипящего
титанового яйца. Но некому спросить. Дождь разогнал посетителей Нескучного
сада. Можно беспрепятственно идти дальше вниз. И он пошел.
где-то над Сокольниками последняя семицветная дуга, выползли через
тепловые разломы, разлеглись на тротуарах ленивые земляные черви. В тонком
приземном слое тихо и незаметно приготавливался особый животворный
раствор. Так, наверное, миллионы лет назад на границе влажного и сухого
зарождались первые живые организмы. Да, именно под вечер, в шестом часу
старого неизвестного времени, выпрямилась водная поверхность для
беспрепятственного прохождения солнечных лучей. Сколько грязи, дыма и
пепла нужно было поднять из зловонных недр земли, как нужно было
исковеркать, переиначить чистую и простую первоначальную окружающую среду,
чтобы наконец из мертвого примитивного порядка родился новый животворный
Андреев Николай
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Каргалов Вадим
Херберт Фрэнк
Лондон Джек