Мир", пониже "Ron Shutz sparkles in the darkness" ("Рон Шуц сверкает во
мгле"), а еще ниже мелкими: "I`m an alcocholis, buy me a beer" ("Я
алкоголик, купи мне пива"); чопорная аспирантка из Норт-Хемптона (графство
Сассекс) Пегги Пинчук, автор нашумевшей монографии "От Сумарокова до
Малахитова"; известнейший мотогонщик по вертикальной стене и поэт
престарелый Андрюша Выстрел; физик-теоретик, Людмила Бруни, популярная в
теоретических кругах под именем "Мисс Марьина Роща".
знали его и любили.
Вознесенский провалился в Японии, Евтушенко синим пламенем горит на Таити,
один лишь я в Париже, как всегда, на "ура". Картина печальная.
видно было, что переживает поэт неудачи своих товарищей.
меня уже времени не было.
разговаривать!
направился к пиршественному столу.
подлило масла в огонь.
Горинян: вернулся хозяин квартиры академик Николаев. Он открыл дверь своим
ключом, поставил в прихожей чемодан и вошел в полутемную гостиную, где
оглушительно гремела музыка и мелькали незнакомые ему юные тени.
была не видна, и поэтому на него никто не обратил внимания. Некоторое время
он слонялся среди гостей, пытаясь обнаружить свою дочь и вручить ей букет
горных тюльпанов, привезенных издалека, а потом остановился возле группы
парней и девушек, в центре которой разглагольствовал Арсений Горинян.
вдруг заметила среди слушателей знакомую фигуру, курящую по-матросски - в
кулак.
прохладные тюльпаны.
меньшей мере половину гостей как ветром сдуло, хотя никаких, собственно
говоря, оснований для бегства у них не было, просто сработал естественный
рефлекс.
свет и все увидели загорелого рослого мужчину с букетом в руках. Горинян
стоял с открытым ртом, мрачный Гера смотрел, как медведь из берлоги, Вася
Снежный Человек тренькал на одной струне, Лева Малахитов сдувал пылинки с
плеч Людмилы Бруни и Пегги Пинчук, а Марк Рубинчик растерянно чиркал своей
шикарной зажигалкой "ронсон", словно забыв о сигарете, торчащей у него в
зубах
бокалы!
серых переливающихся "тропикалях" с эмблемой выставки медоборудования США:
маленький пузатый Джек Цадкин, заведующий пресс-центром, и жилистый, похожий
на вышедшего в отставку скакового жеребца доктор Лестер Бивер, консультант
отдела анестезиологии.
вы не взять я на гостиница восемь часов утро остро?
своим идеальным русским, ответил Джек Цадкин.
длинно...
Бивер.
Достоевского в оригинале.
казалось, будто воздух в нем уплотнился и его можно резать на куски, как
какое-нибудь желе. Цадкин сел к пластмассовому столику и сказал Биверу:
заказал целый обед и поговорил с официантом о баскетболе.
остекленело смотрела на него, а потом сказала очень отчетливо и старательно:
привыкли за две недели жизни в лесопарке Сокольники.
пиво можно пить только в свежем виде, тогда как датское, например, чем
старше, тем лучше.
оживившись, начал Бивер, но прервался, увидев за стеклом атлетическую фигуру
молодого американца, деловито идущего в сторону выставки.
- Какой-то он странный. 3а все две недели нашей работы я видел его раза три,
не больше.
Бивер.
читала толстый роман.
Цадкин. - Когда в Штатах его зачислили в мой персонал, я попытался выяснить
его медицинскую квалификацию, узнать, где он работал прежде, и тогда мне
позвонили из одного правительственного учреждения и посоветовали быть не
слишком любопытным. "Этот славный парень окончил медицинский факультет
Колумбийского университета, служил в армии, вот все, что вам нужно знать о
нем, мистер Цадкин", - сказали мне.
медицину оставили в покое.
"неприкасаемого", что тогда русские будут думать о всех нас, честных врачах?
Ох, не нравятся мне эти "спуки3"!
Впрочем, возможно, и вы "неприкасаемый"? Тоже "спук".
пресс-центре, если можно назвать работой вялую пикировку с секретаршей мисс
О'Флаэрти. Потом Цадкин в довольно недружелюбной форме предложил ему
заняться тремя молодыми врачами из Новосибирска, хирургом и двумя
рентгенологами.
прямо в глаза.
разочарованно отвернулась.
"Сокольники". Купол ультрамодернистских выставочных павильонов и купола
старинной церкви с золотыми звездами по глазури, станция метро и желтые
покосившиеся двухэтажные домики странное здание в виде шестеренки,
конструктивизм двадцатых годов, неуклюжая пожарная каланча конца прошлого
века, многоэтажные новостройки, краны и рядом деревянные заборчики дач -
чудом сохранившиеся островки почти сельской жизни, обтекаемые интенсивным
уличным движением, - Москва продолжала поражать его, хотя он был здесь уже
две недели.
разговаривает с продавщицами, с дворниками, с шоферами такси, с
милиционерами, все его считают русским, не церемонятся, не замыкаются, не
тащат его на Лубянку. Никому и в голову не приходит, кто он такой.
он об этом, когда "отдавал концы" в госпитале спецвойск в Ня-Транге?
вдруг глубинного сна, такого сна, который мучительно вспоминаешь утром и
ничего не можешь вспомнить, хотя прекрасно знаешь, что он был огромный,
наполненный звуками, красками, запахами, людьми и чувством.
диковинным, чем джунгли Вьетнама. В конце концов флора и фауна джунглей были
досконально изучены в Форт-Брагге и на Окинаве; в конце концов джунгли
соответствовали тому, что он усвоил на занятиях; тогда как зловещая "Литл"
Раша" так же походила на настоящую Россию, на Советский Союз, как чучело
орла на живого орла, как нарисованная яичница на яичницу настоящую,
трескучую, в пузырях.
Николаев Андрей
Шилова Юлия
Свержин Владимир
Херберт Фрэнк
Афанасьев Роман
Маккэфри Энн