всем, не столько даже он, сколько семья: именно Лаки спас его отца от
тюрьмы, а сестру вытащил из квартиры Чарли-Беса, сутенер умел играть роль
священника, сколько девушек погубил, падаль...
тем, как Лаки выпил еще один стакан виски; такое он видел первый раз:
Луччиано никогда не пил и бранил Бена за то, что тот любит гулять, а
напившись, лезет на рожон, действительно лишен страха, тоже какая-то
аномалия, оборотная сторона трусости.
этот час, даже скулы стали выпирать; Лаки вспомнил растерянное лицо
резидента Эндрю, его испуг по поводу происходящего: "Зря вы меня бросили,
р е б я т а, так друзья не поступают; прощать можно ошибку, неловкость,
пьяную грубость; нельзя прощать продуманное, заранее спланированное
отступление, когда друга бросают в беде".
этого самого Роумэна?
хочу ссор между друзьями.
Европу, видимо, помогает разведке... У меня нет доказательств, я так
чувствую, Лаки... Я допускаю, что у дона Кало нет интересов к этому самому
Роумэну. Просто Гриссар обратился с просьбой, режиссер, хорошая с в я з ь,
почему не помочь? Да и потом сам Гриссар присматривается к Роумэну - тот
набит сюжетами...
в немецкий тыл, я же тебе говорил... Человек должен дозреть, - только
тогда он сможет связно изложить то, что пережил. Писать, как и петь, надо
начинать в тот момент, когда ты просто не можешь не делать этого...
этому самому...
чувствуешь, что мне известно это имя. Ты ощущаешь, что я с тобой играю.
Почему ты не скажешь мне об этом открыто?
они хотят скрыть. Думаешь, я не скрываю от тебя что-то? Мужчина обязан
скрывать от друга какие-то вещи... Друг не имеет права знать, что ты
когда-то оказался трусом, уступил женщине, предал близкого... Разве можно
обижать друга знанием такого рода?
ты видел, как себя вели остальные, я не всемогущ... А с Роумэном... Ладно,
я отправлю к нему Гуарази, пусть поговорят, может, действительно этот
самый гестаповец отдаст им ключи от своих кладов...
Сицилию по линии ОСС, - сказал Синатра. - И он ставит Гриссару условие:
роль Лаки должен сыграть я...
провожая его, Лаки сказал:
Меня обидели те люди, которым ты помогал в Лиссабоне и Мадриде. Ударь их.
Пусть они знают, что мы не прощаем трусов. Гарантируй Роумэну свободу
поступка. Будь с ним - это наше условие. А с нами пусть побудет его жена.
силовые приемы. Ни его жены, ни семьи Спарка мы не сможем найти. Они на
яхте. В Европе. А Спарк, я вам говорил о нем, ждет наших людей здесь, в
"Гранд-отеле". Вы заберете его, пока я не кончу экспедицию?
иссиня-черные глаза на Лаки. - Он для него значит то же, что для вас Бен
Зигель...
Зигеля, захлебываясь плачем, прокричала:
Его убили, Лаки!
сказал:
Фрэнки-Бой. И положи в ноги венок. И пусть там будет написано: "Твоя жена
и твои дети, незабвенный Бен, это моя сестра и мои племянники". И пусть
это увидят Кастелло и Адонис. Пусть это увидят все.
ШТИРЛИЦ, ТРУМЭН (сенат США, сорок седьмой)
__________________________________________________________________________
собирались по воскресным дням местные художники - писать с натуры,
обменяться новостями, продать пару пейзажей или портрет (почему-то чаще
всего приносили на свой Монмартр смуглые лики индианок на фоне вигвамов).
звонка в Голливуд и Нью-Йорк, получив на центральной почте два пакета из
Мюнхена, отправитель - фирма "Медицина и фармакология"; заранее
уговорились с Роумэном, что Джек Эр будет именно так обозначать свой
обратный адрес (более всего боялся, что еще не дошли, связь с Германией
была из рук вон плохой); Штирлиц молил бога, чтобы его не перехватила
дорожная полиция в районе Санта-Фе или здесь, под Кордовой.
с о в е т о в а л, прежде всего блокировали аэропорты и побережье; только
безумец может отправиться в Кордову, где кишмя кишат немцы, а среди них
наверняка есть те, которые прекрасно знают "объект поиска" в лицо.
Бельграно, - задержаться в Кордове, поскольку именно там заканчивала свой
визит по стране представительная делегация "Дженерал электрик" во главе с
профессором Патерсоном, - об этом дважды сообщала столичная "Кларин" и
несколько раз передавала радиостанция "Магальянес", - Штирлиц постоянно
читал все газеты и слушал новости - именно так он получал максимум
информации; важно рассортировать сообщения по темам, отбросить шумное,
пропагандистское и оставить главное - факты, сопоставить их со своим
замыслом, тогда информация будет работать на тебя, а это крайне важно.
благо номера продавались не только в мастерских, но и в антикварных
лавках; автомобиль был запылен и помят, вполне сходил за старую развалюху
фермера; тем не менее он допускал, что по прошествии недели и такой
машиной заинтересуются; за неделю я должен управиться; больше у меня нет
времени; если не выйдет - значит, все, конец; я научился проигрывать за
последние два года, это будет последний проигрыш, ничего не попишешь...
расположился возле маленького пруда, достал из портфеля ножницы, обстриг
волосы, бороду и усы, потом вынул станок, заправил его хорошим
"золингеном" (в лавках еще продавали продукцию рейха, сорок третий год,
футлярчик проштампелеван аккуратным орлом и свастикой) и побрил голову,
сделавшись похожим на какого-то американского актера из второразрядных
вестернов - бритая голова, лоснящиеся щеки, очки в черепаховой оправе, ни
дать ни взять гастролирующий герой-любовник; смешно, конечно, игры в
маскарад, прошлый век, но ведь и портье того дома, где он оставил палачей,
и посетители ресторанчиков, где встречался с сенатором Оссорио, и два-три
внимательных старика, которые где-нибудь сидели на лавочке, алчно
высматривая все происходящее (почему старики и старухи делаются какими-то
добровольными осведомителями, подумал Штирлиц, откуда такая подвижническая
страсть донести и сообщить, чем это объяснимо?!), все эти люди в столице
знали, что водитель "форда", снимавший апартамент напротив парка Лесама,
был седым мужчиной, с седой окладистой бородой и седыми, несколько
прокуренными усами. Пусть полиция ищет седого, они ж доки на точное
выполнение предписаний.
видимо, останусь здесь, совершенно замечательный город, никакого сравнения
с федеральной столицей"; поинтересовался, где сейчас наиболее красивая
вечерняя служба, выслушал ответ, что церковь переживает трудное время
(сразу вспомнил профессора Оренью; хорошо бы навестить его, есть старики,
в которых много детского, самые прекрасные люди на земле; встречая таких,
понимая, что для продления их жизни ничего нельзя сделать, рождается
ощущение безнадежности, собственной беспомощности и людского
несовершенства; как же несправедлив творец!), и отправился в центр,
дождавшись, когда зажглись фонари на улицах.
несколько ирреально, да еще если он принял иной облик; побрившись, Штирлиц