веселого гостя.
Сначала она решила было, что распущенность и цинизм Андзолето, которых
она раньше в нем не замечала, являются следствием его развратной жизни,
ибо никогда он не вел себя так в ее присутствии. Девушка была настолько
поражена, настолько возмущена, что хотела даже уйти из-за стола, как
вдруг догадалась, что все это не что иное, как военная хитрость, и к ней
тотчас вернулось хладнокровие, столь гармонировавшее с ее неиспорчен-
ностью и чувством достоинства. Она не стремилась проникнуть ни в тайны,
ни во взаимоотношения этой семьи, чтобы интригами завоевать предлагавше-
еся ей Альбертом положение. Это положение ни на минуту не ослепило ее, и
она в глубине души сознавала, насколько несправедливы обвинения, возво-
димые на нее канониссой. Она знала, она прекрасно видела, что любовь
Альберта, доверие его отца выше этих ничтожных испытаний.
в своей мести, придало ей силы, Глаза ее только раз встретились с глаза-
ми Альберта, и они поняли друг друга. Консуэло сказала: "Да", а Альберт
ответил: "Несмотря ни на что!"
Андзолето, перехвативший и истолковавший этот взгляд по-своему.
наречию, для которого так характерно обилие гласных и эллипсов, что
итальянцы Рима и Флоренции сами на первых порах с трудом его понимают.
то, - и воображаешь, что будешь ненавидеть вечно, но все-таки тебе от
меня не уйти.
благочестивый отче, - обратился он к капеллану, толкнув его под локоть
так, что тот пролил на свои брыжи половину вина, которое подносил ко
рту. - Лейте смелее это славное винцо, оно столь же полезно для души и
тела, как вино святой обедни!
- у вас с левой стороны, у самого сердца, стоит в запасе флакончик из
желтого хрусталя, горящий, как солнце. Уверен, что, выпей я только каплю
этого нектара, я превращусь в полубога.
перстнях на граненое горлышко графина, - стариковское вино порою сковы-
вает уста молодым.
соседке на чистом итальянском языке, чтобы все его поняли. - Ты напоми-
наешь мне Дьяволицу из оперы Галуппи, которую ты так чудесно сыграла в
прошлом году в Венеции.
долго вы намерены держать в вашей золоченой, обитой шелком клетке мою
сестрицу? Предупреждаю вас: она птичка певчая, а птица, которой не дают
петь, скоро теряет оперение. Я понимаю, что она счастлива здесь, но дос-
точтимая публика, которую она свела с ума, громко требует ее возвраще-
ния. Что касается меня, то дайте мне ваше имя, ваш замок, все вино ваше-
го подвала с вашим почтеннейшим капелланом придачу, - я ни за что не
соглашусь расстаться с моими театральными кенкетами, моими котурнами,
моими руладами.
канонисса.
ясь, отвечал Андзолето.
свойственным ему мягким, добродушным спокойствием.
тивника.
твой ученик.
ланта, чтобы смешать твои карты.
чии, - дурные намерения оскверняют сердце, а ваше сердце потеряет при
этом гораздо больше, чем вы заставите потерять меня в сердцах других.
ная воительница! Как ни спускаете вы свое забрало, а я вижу в блеске ва-
ших глаз досаду и страх.
что смогу забыть, сколь вы достойны презрения, а вы стараетесь мне это
напомнить.
нисса, по-видимому решившая потешиться наглостью Андзолето, попросила
его что-нибудь спеть. Он не заставил себя просить и, с силой ударив
нервными пальцами по клавишам старого, дребезжащего клавесина, запел од-
ну из залихватских песен, оживлявших интимные ужины Дзустиньяни. Слова
песни были неприличные. Канонисса не поняла их - ее забавлял пыл, с ка-
ким пел Андзолето. Графа Христиана не могла не поразить красота голоса
певца и необычайная легкость исполнения, и он наивно наслаждался, слушая
его. После первой песни он попросил Андзолето спеть еще. Альберт, сидя
подле Консуэло, ничего, казалось, не слышал, - он не проронил ни слова.
Андзолето вообразил, что молодой граф раздосадовав и сознает, что над
ним наконец одержали верх. Он позабыл о своем намерении разогнать слуша-
телей непристойными песнями; к тому же, видя, что благодаря наивности
хозяев или их незнанию венецианского наречия это совершенно напрасный
труд, он поддался соблазну вызвать восхищение, какое рождает артист, по-
ющий ради удовольствия петь; а кроме того, ему захотелось похвастаться
перед Консуэло своими успехами. Он действительно подвинулся вперед в
возможных для него пределах. Голос его, быть может, потерял свою перво-
начальную свежесть, оргии лишили его юношеской мягкости, но зато теперь
Андзолето лучше владел им, стал более умелым в преодолении трудностей, к
чему всегда инстинктивно стремился. Он спел хорошо и получил много пох-
вал от графа Христиана, канониссы и даже капеллана, поклонника рулад, не
способного оценить манеру петь Консуэло, отличавшуюся простотой и ес-
тественностью.
Консуэло, - вы слишком строги или слишком скромны в отношении своего
ученика. Он очень талантлив, и наконец я вижу в нем что-то, присущее
вам.
унижение, которое перенесла мнимая сестра из-за выходок брата: он уси-
ленно подчеркивал достоинства певца, а тот слишком любил блистать, да и
скверная роль, навязанная им себе, стала уже на - доедать ему, и, заме-
тив, что граф Альберт становится все более задумчив, он снова сел за
клавесин.
вещей, попросила спеть еще какую-нибудь венецианскую песенку; и на этот
раз Андзолето выбрал более приличную. Он знал, что лучше всего ему уда-
вались народные песни. Даже у Консуэло своеобразные особенности венеци-
анского наречия не звучали так естественно и характерно, как у этого сы-
на лагун, врожденного певца и мима.
остроумную, удалую бесшабашность гондольеров Венеции, что невозможно бы-
ло без живого интереса ни внимать ему, ни глядеть на него. Его красивое,
живое и выразительное лицо становилось то суровым и гордым, как у пер-
вых, то ласковым и насмешливо-веселым, как у вторых. Вульгарное ко-
кетство его наряда, от которого за милю отдавало Венецией, еще усиливало
впечатление и в данный момент не только не портило его, а, напротив, шло
к нему.
пришлось теперь притворяться равнодушной и чем-то озабоченной. Волнение
все более и более охватывало ее. В Андзолето она видела всю Венецию, а в
этой Венеции - всего Андзолето прежних дней, с его веселым нравом, цело-
мудренной любовью, с его ребяческой гордостью. Глаза ее заволакивались
слезами, а игривость Андзолето, смешившая других, будила в ее сердце
глубокую нежность. После народных песен граф Христиан попросил Андзолето
исполнить духовные.
ются в Венеции, но они на два голоса, и если сестра - она тоже их знает
- не захочет петь со мной, то я не смогу исполнить желание ваших сия-
тельств.
самой очень хотелось петь. Наконец, уступая просьбам добрейшего Христиа-
на, стремившегося примирить ее с братом и старавшегося показать, что сам
он совершенно примирился с ним, она села подле Андзолето и робко запела
одну из длиннейших духовных песен на два голоса, которые в Венеции во
время великого поста поют по целым ночам у статуй мадонн на перекрестках
улиц. Мелодия у них скорее веселая, чем печальная, но однообразие припе-
ва и поэтичность слов, в которых чувствуется часто что-то языческое, ис-
полнены нежной грусти, - она мало-помалу овладевает слушателем и наконец
совсем захватывает.
а Андзолето - резким, гортанным, как поют тамошние юноши, сопровождая
свое пение аккомпанементом на клавесине, тихим, непрерывным и легким,