дремоте, и тогда юноша решил готовиться к бегству. Он не представлял, где
ему теперь искать Алланона; он мог только предполагать, что друид
отправился вслед за войском вторжения, движущимся на юг к Каллахорну.
Такой дождливой ночью его почти невозможно будет отыскать, и Флик надеялся
лишь провести ночь в каком-нибудь укрытии и попытаться найти мистика при
свете нового дня. Он молча двинулся к восточной границе лагеря, осторожно
пробираясь между скорченными в чутком сне телами солдат, между вещмешками
и доспехами, беззащитно кутаясь в свой насквозь промокший охотничий плащ.
маскировки. Вдобавок к темноте и беспрестанной измороси, которая наконец
начала ослабевать, по равнинам поплыл низкий клубящийся туман, такой
густой, что человек в нем видел не дальше чем на несколько футов от своего
носа. Флику невольно подумалось, где сейчас странствует Шеа. Он решился
проникнуть в этот лагерь, переодевшись в карлика, главным образом потому,
что надеялся найти здесь брата. Он так ничего и не узнал про Шеа и был
подавлен, хотя понимал, что чуда и не следовало ожидать. Однако, он был
готов к тому, что стоит ему пробраться во вражеский лагерь, как его в
считанные минуты обнаружат и схватят. Но он еще на свободе. Если теперь
ему удастся бежать и отыскать Алланона, то они найдут способ помочь
пленному королю эльфов, и тогда...
троллевских доспехов, накрытых от дождя парусиной. Даже если он в конце
концов разыщет друида, что они смогут сделать для Эвентина? Путь до
города-крепости Тирсис, где они могут найти Балинора, потребует времени, а
времени у них почти уже не оставалось. Что случится с Шеа, пока они будут
пытаться найти способ спасти Эвентина - ведь после потери Меча Шаннары
король, несомненно, значил для Юга в тысячу раз больше, чем брат Флика? Но
допустим, Эвентину что-то известно о судьбе Шеа? Допустим, он знает, где
искать его брата - или даже расскажет, куда исчез всесильный Меч?
возможности. Он должен найти Шеа; все остальное в этот момент перестало
быть для него столь важным. Когда Менион отправлялся предупредить города
Каллахорна о надвигающейся опасности, некому больше стало помочь Шеа. Даже
Алланон, казалось, исчерпал все свои безграничные возможности. Но Эвентин
мог знать что-то новое о судьбе Шеа, и только Флик мог сейчас ему чем-то
помочь.
дождевую влагу и в немом изумлении всмотрелся в туман. Как ему могла
прийти в голову мысль вернуться? Он балансировал на самом краю паники и
изнеможения, не прикладывая больше никаких усилий для того, чтобы
удержаться. Однако ночь благоприятствовала ему - темная, туманная,
непроглядная. За оставшееся у них короткое время такой возможности могло
больше не представиться, а воспользоваться ей сейчас мог только он. Это
безумие, безумие! - в отчаянии подумал он. Если он вернется туда, если в
одиночку попытается освободить Эвентина... его убьют.
всерьез заботился о судьбе Шеа, и только пленный эльфийский король мог
рассказать ему, что случилось с его пропавшим братом. Он прошел в одиночку
трудный путь, провел двадцать четыре мучительных часа, скрываясь и
стараясь уцелеть во вражеском лагере, где только случайность могла спасти
его. Он даже пробрался в командирскую палатку троллей, найдя там великого
короля эльфийского народа и передав ему свое краткое послание. Возможно,
на его стороне все это время был слепой случай, чудесный и ускользающий,
но все же, мог ли он сейчас бросить свое дело, зайдя уже так далеко? Он
слабо улыбнулся своим героическим мыслям, неудержимому стремлению к
подвигам, на которое раньше успешно не обращал внимания, но теперь
оказался порабощен им и, несомненно, вскорости докажет миру, что героя из
него не получится. Замерзший, усталый, черпающий последние физические и
душевные силы, он тем не менее шел на этот главный риск только потому, что
волей обстоятельств оказался в этом месте и в это время. Он один. Вот
поразился бы Менион Лих, увидев меня сейчас, с мрачной иронией подумал он.
В то же время он был совсем не прочь, чтобы горец вдруг оказался рядом и
поделился с ним каплей своей неиссякающей отваги. Но Мениона рядом не
было, а время быстро уходило.
клубящийся туман, и вскоре пригнулся, затаив дыхание, в считанных ярдов от
огромной палатки матуренов. По его разгоряченному лицу маленькими
ручейками стекали капли дождевой влаги и его собственного пота, впитываясь
в промокшую одежду; он неподвижно и безмолвно разглядывал свою цель. В его
усталый ум начали закрадываться жестокие сомнения. Прошлой ночью в палатке
было страшное существо, служившее Повелителю Колдунов, черный, бездушный
инструмент смерти, готовый без колебаний уничтожить любого шпиона.
Возможно, он и сейчас находился внутри, терпеливо ожидая именно такой
безумной попытки освободить Эвентина. Хуже того, короля эльфов давно могли
перевести в другое место...
собирался с силами, заканчивая изучать парусиновую палатку, кажущуюся лишь
туманной тенью в непроницаемом сумраке. Ему не удалось различить даже
силуэтов громадных охранников-троллей. Его рука исчезла под мокрым плащом
и вновь появилась, сжимая короткий охотничий нож, его единственное оружие.
Он тщательно восстановил в памяти расположение предметов внутри палатки и
место, где сидел связанный Эвентин, когда Флик кормил его прошлой ночью.
Затем он медленно двинулся вперед.
палатки, прижавшись щекой к холодной грубой материи, и долго вслушивался в
слабые шорохи, время от времени доносившиеся изнутри. Должно быть, он
медлил добрые пятнадцать минут, неподвижной тенью застыв среди тумана и
мрака, напряженно вслушиваясь в приглушенный звук тяжелого дыхания,
перемежающегося храпом, исходящим от спящих северян. Он быстро обдумал
возможность проникнуть внутрь через открытый полог, но вскоре отверг эту
идею, сообразив, что оказавшись в палатке, ему, чтобы освободить Эвентина,
придется пробираться между множеством спящих троллей. Вместо этого он
выбрал ту часть палатки, где за парусиновой стенкой, по его мнению, висел
плотный гобелен - именно в этом углу на стуле вчера сидел связанный
эльфийский король. Затем, мучительно медленно двигая пальцами, он проколол
острием охотничьего ножа влажную парусину и начал резать, сверху вниз, по
одному волокну, по крошечной доле дюйма.
памяти осталось лишь бесконечное движение ножа, полное безмолвие вокруг и
страх, что малейший треск рвущейся материи тут же поднимет на ноги всю
палатку. Тянулись бесконечно долгие минуты, и ему начинало казаться, что
он совершенно один во всем громадном лагере, окутанный черным саваном
тумана и ночи, и нигде вокруг него нет ни единой живой души. Никто не
приближался к нему - по крайней мере, он ничего вокруг не видел, и звуки
северных наречий не тревожили его напряженный слух. Возможно, на эти
краткие минуты отчаянного труда он и в самом деле остался один во всем
мире...
прорезь, распахнутая в немом ожидании, приглашая его войти. Он опустился
на четвереньки и с опаской подался вперед, осторожно нащупывая дорогу
руками. По ту сторону не оказалось ничего, кроме парусинового пола, сухого
и холодного. Он медленно просунул внутрь голову, со страхом вглядываясь в
непроницаемую черноту палатки, наполненную дыханием и храпом спящих. Он
подождал, пока его глаза привыкнут к этой новой тьме, отчаянно стараясь
сдерживать дыхание, дышать ровно и беззвучно; он чувствовал себя ужасно
беззащитным, все его тело сейчас торчало из палатки, и любой проходящий
мимо мог его заметить.
позволить себе быть обнаруженным случайным часовым, поэтому ему пришлось
рискнуть и проползти несколько футов вглубь, целиком протиснувшись через
отверстие в спасительную тьму палатки. Тяжелое дыхание и храп звучали все
так же ровно, и время от времени где-то во тьме раздавался шум сонно
ворочающегося тяжелого тела. Но никто не просыпался. Долгие, бесконечные
минуты Флик выжидал, скорчившись на полу у самой прорези, мучительно
напрягая глаза, чтобы различить в ночном сумраке смутные очертания тел,
столов и груд вещей.
темные очертания спящих троллей на полу палатки, плотно закутанных в
теплые одеяла. К своему изумлению, он обнаружил, что один из неподвижных
силуэтов лежит в считанных дюймах перед его застывшей на четвереньках
фигурой. Если бы он попытался пробраться вперед, не дожидаясь, пока его
глаза начнут что-то различать в этом мраке, то наткнулся бы на спящего и,
несомненно, разбудил бы его. Его с новой силой охватил прежний страх, и
мгновение он боролся с нарастающей в душе паникой, требующей немедленно
повернуться и бежать. Он чувствовал, как по его скорченному телу под
промокшей одеждой стекают струйки пота, прочерчивая тонкие извилистые
дорожки по разгоряченной коже, и его тяжелое дыхание становилось все более
неровным. В этот момент он сознавал каждое свое чувство, его разум
балансировал на грани полного истощения - но позднее ему не удавалось
вспомнить ни одно из испытанных тогда чувств. Его память милосердно
вычеркнула их, оставив в сознании лишь одну четкую, навечно выбитую
картину - спящих матуренов и того, кого он искал. Эвентина. Флик быстро
заметил его стройную фигуру, уже не сидящую на деревянном стуле рядом с
тяжелым гобеленом, а лежащую на парусиновом полу в считанных футах от
замершего юноши. Его темные глаза были открыты и наблюдали за
происходящим. Флик правильно рассчитал, где следует резать стенку палатки.
Теперь он, бесшумно ступая, приблизился к королю, и его охотничий нож
быстро рассек тугие веревки, опутывавшие ему руки и ноги.
вертикальному разрезу в стенке палатки. Эвентин на секунду задержался и