товарок, а даже куда проще, чем у большинства из них, но мосье уже сел на
своего конька, и я заранее злилась в ожидании проповеди. Грозу, однако ж,
пронесло, как и подобало в такой ясный день. Обошлось лишь вспышкой молнии -
то есть насмешливо сверкнули его глаза, - и он тотчас сказал:
content qu'on c'est fait si belle pour ma petite fete.
сбить с веселого тона; на нынешнем благом небе сияло солнце безмятежности, и
если на него набегали легкие тучки, оно тотчас их поглощало.
приятно, что для моего маленького праздника так вырядились.
les petits sentiers"*. Лесам этим и тропкам через месяц суждено было
запылиться и выцвесть, но теперь, в мае, они сияли яркой зеленью и сулили
приятный отдых.
кружком лип; здесь был объявлен привал; нам приказали приземлиться на
зеленом валу, окружавшем источник, мосье сел посередке и милостиво
предоставил нам обсесть его со всех сторон. Те, что любили его больше, чем
боялись, сели поближе, это были самые маленькие ученицы; те, что больше
боялись его, чем любили, остались в сторонке, те же, в ком привязанность
сообщала даже остаткам страха приятное волненье, держались дальше всех.
любят дети и так стремятся превзойти ученые мужи, языком простым в своей
выразительности и выразительным в своей простоте. В его повести были
прекрасные находки, нежные проблески чувства и штрихи в описаниях, запавшие
мне в память, да так из нее и не изгладившиеся. Он набросал, например,
картину сумерек, - я все ее помню и таких красок не видывала ни у одного
художника.
мой недостаток особенно побуждал меня восхищаться тем, кто владел этой
способностью в совершенстве. Мосье Эманюель не писал книг; но я слышала, как
он с беспечной щедростью расточал такие духовные богатства, какими редкая
книга может похвастаться; его ум служил мне библиотекой, доставлявшей много
радости. При недостаточной образованности я мало читала, толстые томы
нагоняли на меня тоску, частенько усыпляли меня - но эти фолианты изустных
мыслей были глазными каплями для внутреннего зренья; ими оно усиливалось и
прояснялось. Я подумывала о том, с каким бы счастьем кто-то, движимый
любовью к нему (которой самому ему не хватало), мог собрать все эти
разбрасываемые по ветру золотые россыпи.
Джиневрой. По обычаю своему не дождавшись, пока ему добровольно выскажут
сужденье, он спросил:
удовольствием диктовал переписчику. Согласились бы вы, мисс Люси, послужить
мне в этой роли?
не угонится за вашим языком.
обстоятельствах. Но теперь не о диктовке речь; я хочу от вас иной услуги.
Видите вон тот дом?
кофе с молоком, вы и еще пятеро, которых я выберу, должны намазать маслом
полсотни булочек.
при виде наших сил, тотчас сдалась без боя.
нашего профессора, вшестером принялись мазать к завтраку огромную корзину
булочек, которые хозяин заранее заказал булочнику, предвидя наше вторженье.
Уже согрели кофий и шоколад; пир дополнили сливки и свежеснесенные яйца.
Щедрый мосье Эманюель хотел было вдобавок заказать "jambon u confitures"*,
но многие дерзко восстали против такой бессмысленной траты продуктов. Он
обрушил на нас град обвинений, называл "menageres avares"**, мы с ним не
спорили, однако ж распорядились по-своему.
ферме! Он принадлежал к числу тех людей, которые радуются, доставляя другим
радость. Оживленье, веселье вокруг заражали его. Мы спросили, где он
намеревается сесть. Он отвечал, что он раб наш, а мы его повелительницы, и
он не осмеливается сам выбрать себе место. И тогда мы его усадили в большое
кресло хозяина во главе стола.
своего характера, каким умел быть кротким, послушным! Несносен же он бывал
не из-за дурного нрава, а из-за раздражительности нервов. Успокоить его,
понять, утешить, - и он становился овцой; такой мухи не обидит. Только самым
глупым, испорченным, черствым натурам следовало опасаться мосье Поля.
завтраком и истово, как женщина, перекрестился. Раньше я никогда не видела,
чтоб он крестился или молился. Жест его был полон такой простодушной детской
веры, что, глядя на него, я не удержалась от ласковой улыбки; он перехватил
ее взглядом и тотчас протянул ко мне руку со словами:
одному богу.
свободомыслия и безверия; и у многих жизнь небезупречна; он же, старомодно
религиозный, не давал никакой пищи придирчивой молве. Доверчивому детству и
прекрасной юности было покойно под его крылышком. Пылкий и увлекающийся, он,
благодаря чувству чести и набожности, успешно разгонял всех злых духов.
руководил и управлял мосье Поль. Никогда еще не видела я его таким
непринужденным. Среди детей и женщин он чувствовал себя как рыба в воде.
Ничто не раздражало его и ему не мешало.
жене фермера убрать со стола, и я в том числе. Скоро мосье Поль подозвал
меня и попросил ему почитать. Он устроился под деревом, откуда ему хорошо
были видны резвящиеся в траве девчонки. Он сидел на лавочке, а я села прямо
на корни. Покуда я читала (карманное издание Корнеля, мне он вовсе не
понравился, зато нравился профессору, который находил в нем красоты, мне
решительно незаметные), он слушал спокойно и блаженно и вся поза его
говорила о состоянии, совершенно отличном от обычной порывистости, в синих
глазах сияла радость, высокий лоб разгладился. Мне тоже было радостно -
оттого что день так хорош, оттого что мосье Поль рядом, оттого что он так
мил со мною.
мне нравится быть с ним рядом. Он спросил меня, сидела ли бы я с ним часто,
будь я его сестрой? Я отвечала, что, верно, сидела бы с таким братцем. И я
сказала правду. Потом он спросил, огорчусь ли я, если ему придется покинуть
Виллет. И тут я уронила Корнеля и ничего не ответила.
мы расстанемся?
суждено еще помнить все земное.
возвращенью?
зачем он так говорит. И он обещал, что больше так говорить не станет, и
постарался меня ласково ободрить. Однако доброта, с какою он обращался ко
мне потом в продолжение всего дня, давила мне на сердце. Она была слишком
нежной. Она меня печалила. Уж лучше б он был резок, капризен и язвителен,
Шилова Юлия
Володихин Дмитрий
Конюшевский Владислав
Березин Федор
Конан-Дойль Артур
Курылев Олег