Чтение 95–й страницы книги ~Избранные ходы~

-- королем. Ну, что, согласны? На кону -- штраф, который вы намерены нам
выкатить. Выигрываете вы -- штраф утраивается, если мы -- отменяется.

-- Идет! -- неожиданно согласился Додекаэдр. -- Расставляйте!

-- Правда, у нас, как у погорельцев, некоторая инвалидность фигур
наблюдается -- вместо короля свеча, пешки из доминошных костяшек... Но
правила -- такие же облигатные: взялся -- ходи!

-- И не в таком приходилось разбираться, -- принял условия Додекаэдр.
Он находился в полной уверенности, что в одночасье обставит любого из
присутствующих. Его подмывало восполнить отсутствие в бухгалтерии документов
хотя бы так -- с помощью рокировки. И он бросился загонять в угол
обезумевшего короля Артамонова табуном своих коней. Но игра затянулась.
Начало Артамонова было не из простых. А продолжение -- еще хуже. Выход
короля на третью параллель приостановил действие мозга Додекаэдра. Путаясь в
фигурах, он начал сливать партию.

-- Цугцванг! -- объявил Артамонов. -- Каждый ход ведет к ухудшению
позиции.

-- Время поджимает, -- выдавил из себя Додекаэдр атонально предыдущим
высказываниям, -- а то бы я посопротивлялся.

-- Ничего страшного, доиграете по переписке, -- предложил выход Орехов.
-- Но счет запишем: один -- ноль!

-- Не повезло, -- огорчился Додекаэдр. -- А вообще у меня первый
разряд.

-- При вашей должности разряд ни к чему, -- поведал ему тайну Орехов.
-- Счастлив быть вашим современником. Приятно видеть неординарных, всегда
чего-то ищущих у нас людей, -- сказал он на прощанье.

-- Не скрою, и мне было приятно, -- вымолвил Додекаэдр с таким хрустом,
словно под ним треснул созревший двустворчатый струк.

Покинув "Лишенец", Додекаэдр продолжал находиться в сетке вещания
ренталловцев. Он догадывался об этом по икоте, которая шла в реальном режиме
времени.

-- Ну вот, видишь, опять победа! -- Орехов тискал в объятиях
Артамонова.

-- К чему бы это, пятачок? -- сформулировал Артамонов ритуальный после
каждой партии вопрос.

-- Денег прибудет, -- как обычно растолковал Орехов. -- Похоже, и в
этот раз пронесло!

-- Не говори "гоп", -- притормозил его Макарон.

Поутру "Лишенцу" всучили акт. Штраф ведомством Додекаэдра налагался за
то, что реальный тираж не соответствовал объявленному в выходных данных.
Иными словами -- превосходил его. Штраф был пробным -- чтобы понять реакцию.
Инкассовое распоряжение легло на расчетный счет оперативно, не успели снять
ни рубля. Пришлось раскошелиться. Зато потом порезвились. История со
штрафом, опубликованная в ближайшем номере, развеселила даже Маргариту
Павловну. Несколько дней в городе стояла мертвая тишина. От скоропостижного
кондратия Додекаэдра спасло только то, что он находился в отъезде по причине
улучшения породы. Поддавшись моде, он оплатил титул светлейшего князя по
безналу из средств, предусмотренных на развитие материальной базы инспекции.
Его пригласили в "родовое имение" для получения светлокняжеских грамот. Он
отправился, но не прихватил с собой наличных. Выхлопотать звание ему
удалось, а вот вытребовать в придачу и саблю -- не получилось. Она стоила
"штуку". Князь Додекаэдр был вынужден явиться миру без холодного оружия. Он
бросился к этажерке с контрольными экземплярами -- и опять не обнаружил
"Лишенца". "Я обяжу их!" -- постановил он себе и велел подать на неслухов в
суд. Вечером Додекаэдр вынул номер из своего почтового ящика. Пробежав его
глазами, он понял, что и со штрафом, и с судом поторопился. "Лишенец"
попросту распял его на осях координат. Жизнь и раньше объявляла Додекаэдру
строгачи за то, что он усаживался в президиум, не будучи туда избранным, но
такого, как нынче, с ним не проделывал никто. Страсть инспектора к
контрольным экземплярам в материале Бакарджиевой, занимавшем "подвал",
объяснялась тем, что Додекаэдр, как к наркотику, привык к чистой речи-языку
"Лишенца" и, стоит ему хоть раз не уколоться этой филологической благодатью,
тут же начинаются ломка и беготня в защиту вредных привычек. Завершал
распятие танец с саблями -- в котором было выражено все: и как Додекаэдр
решил стать светлейшим, и из каких средств оплатил титул, и почему вернулся
безоружным.

Додекаэдр сжался в комок и решил подбросить работы заболевшему Нидвораю
-- затаскать "Лишенец" по судам. Теперь инспектор выставил блок перед честью
и достоинством. Урон, нанесенный его душевным прелестям, исчислялся сотней
минимальных зарплат. Суд уценил оскорбленные качества до стоимости
трехколесного велосипеда и обязал "Лишенец" извиниться. Ответчики изготовили
газету с извинениями в... одном экземпляре. Через минуту Толкачев сменил на
печатном станке биметаллическую пластину, и весь остальной тираж пошел без
извинений. На положенном месте красовался дружеский шарж.

На следующий день старина Додекаэдр явился в сопровождении судебных
исполнителей.

-- Вы стали настолько частым гостем, -- сказал ему на входе Артамонов,
-- что вынуждаете нас завести для ваших чаепитий отдельную посуду. Чтобы
соблюсти полную стерильность отношений.

-- Вот видите! -- воззвал Додекаэдр к исполнителям. -- Они отказываются
публиковать извинение, -- ткнул он пальцем в Артамонова и Орехова.

-- Как это отказываемся?! Мы уже опубликовали.

-- Я просматривал газету, там ничего такого не было...

-- Плохо читаете. Не от корки до корки. Вот оно.

-- Но в моем экземпляре на этом месте какие-то пошлости...

-- В вашем экземпляре -- всегда пошлости, а в нашем -- все как у
взрослых. Один выпуск мы посвятили целиком вам. И присвоили ему отдельный
номер. По закону имеем право -- газета у нас апериодическая, тираж
плавающий...

-- Но как же население узнает, что я выиграл суд?

-- Это проблемы населения. Отправляйтесь с газетой по улицам и
показывайте. Люди быстро подтвердят наши догадки.

-- Какие догадки?

-- Что вы -- лишенец, -- сказал на прощание Артамонов.

Варшавский проявил сметку. На возможности изготавливать один экземпляр
газеты он умудрился построить целый бизнес, словно всю жизнь занимался
спортивным ориентированием в финансовой среде. Услуга сразу нашла спрос.
Первым ее оценил "Самосад", вторым -- Мошнак. Выяснилось, что они давно
мечтали о публикации отчетов без засветки. Нашлись и те, кому нужно было
тайно объявить о ликвидации фирмы, претензии к которой принимаются в течение
месяца.

-- А слабо нам напечатать немного денег? -- придумал Орехов. -- Для
себя. Сделать некоммерческий выпуск черносотенных купюр! Ведь разрешается же
самогонщикам гнать мутную не на продажу!

Затея не прошла. Печатная машина оказалась слишком газетной.

Что касается Артура, то ему с Галкой надо отдать должное -- они всегда
умудрялись внутри всеобщего рискового и нестабильного процесса,
поддерживаемого на плаву всей общиной, организовывать свои личные небольшие
рентабельные ручейки. На фоне постоянной угрозы выселения из "Верхней Волги"
за неуплату Галка приглашала к себе море якутов -- в большинстве случаев это
были друзья Артура и ее подруги -- и, подселив к Макарону, предоставляла им
кров с полупансионом. А потом выставляла счет за постой. Ткацкая фабрика
платила за рекламу шерстью в мотках, которые Ренгач натужно сбывал.
Оставался брак. Артуру удалось поставить себе на службу и это
обстоятельство. Он отвозил уплотненную массу перепутанных волокон в
психдиспансер, где сумасшедшие -- а сделать это могли только они -- легко и
свободно возвращали клубки в исходное положение. Из спасенной шерсти Галка
вязала изделия и сбрасывала на рынок.

-- Таскаете всякую ворвань! -- обоссывался над ними Макарон.

Из типографских ролевых отходов Артур навострился изготавливать бумагу
потребительских форматов и сбывал в общеобразовательной среде.

Наряду с юридическими адресами Варшавский пристрастился торговать
красящими лентами для принтеров. Он уверял, что делает это не всерьез, а
"для галочки", в целях диверсификации бизнеса. Для какой Галочки, было
понятно и без Артура. А когда его важенка села на верстку рекламы в
"Лишенце", он организовал ей контракт -- пять процентов от вала. Все пожали
плечами.

-- Так у нее появится неподдельный интерес, -- прокомментировал он свою
задумку.

-- А что, за оклад ей работать в падлу? -- прямо так и спросил
Артамонов. -- Ведь объем рекламных поступлений не зависит от ее верстки.

-- На контракте она будет производительнее. Я ее лучше знаю.

-- Но она не обработает больше, чем принесут агенты, -- поймал его на
противоходе Артамонов. -- Мы же пашем без процентов.

-- Без процентов... Мы -- в деле.

-- Дебора с Улькой выпестовали газету, но не требуют никаких
привилегий, -- отстаивал свою точку зрения Артамонов. -- А у вас с Галкой
какой-то сибирский автономизм получается.

-- Да ладно тебе -- сибирский автономизм! Не понимаю, какие уж тут
привилегии, -- двурушничал Артур. -- Пять процентов -- это не более чем
форма. Просто верстка рекламы -- работа рутинная, -- пытался он произвести
перезахоронение мыслей, -- и Галке порой хочется послать ее подальше.

-- А ради тебя у нее не возникает интереса поработать?

-- Я не могу этого требовать. Она имеет право на личную жизнь.

-- Нет вопросов. Но по ситуации с рекламой, которую, заметь, мы
добываем сообща, больше уместен оклад, и никакого величества здесь не
требуется.

Артуру оставалось развести руками. Это означало, одно -- продолжать
заниматься ерундой он вынужден. Вынужден обслуживать мелкие выставочные
сборища и таскать по ним издательский комплекс, чтобы дивить народ