как-то выпутываться. Глазом я намечал, как и где ловчее утечь с конного
двора. Но в этот час на конном дворе толпилось много народу. Коновозчики
запрягали лошадей в сани с ящиками-коробками -- для вывозки опилок с
лесозаводов, в сани без ящиков -- на этих доставляли отходы -- обрезь
кирпичному заводу и на мощение дорог. "Не проскочить, ой, кажется, не
проскочить! Переймут!"
настойчиво поволок меня в сторожку.
дед сунул мне мятый котелок с недоеденной драченой, деревянную треснутую
ложку, дал кусок хлеба, круглой луковицей будто печатью пристукнув по нему
сверху.
на благодарную слезу. Он даже хмуро и как бы недовольно угощал, и я к нему
проникся хотя и неполным, хотя и скрытым, но все же доверием, кроме того,
надеялся во время еды обмозговать, как смотаться отсюда либо сигнал Кандыбе
подать, чтобы отрывался он из нашего убежища. Однако дедок разумненький
попался, не оставлял времени на соображения, донимал расспросами, что, да
как, да откуда, да зачем. Я пробовал нести околесицу, с поселка, мол,
нефтебазы, родители пригорели на керосинчике и сейчас находятся в домике,
который зовется: "Я тебя вижу, ты меня нет".
меня старичок. -- Вы по суседству с осени жили, в парикмахерской. После
примолкли. Тебя бросили, что ли?
тепле и уюте сторожки, при старичонке, тоже по-домашнему уютном. Он слушал,
слушал и вперился в меня глазками:
и поджогом?..
то, что следует.
бороде. -- Лады. На вот горбылек, ташши другу-то. Докуль держаться затеяли?
быть! Ешли покрученник твой али кореш, как там у вас, одет тако же, как ты,
карачун вам. -- Дедок картох из-под нар выкатил, в карманы мои засунул. --
Сдавайтесь в полон. Не резон держать оборону. Ешли, упаси Господь,
перезимуете, подадитесь на магистраль -- хто вас там ждет? Хто вам чего
припас? Снова воровать? Опеть шаромыжничать?
понимаешь. Поймаю в кормушке -- уздой опояшу!
в турецкую войну. -- С шутками- прибаутками рассказывал я свое приключение
Кандыбе, но он, веселый человек, не смеялся. Картошки надвое разрезал, на
печь положил, горбушку разломил и тоже на горячую печь пристроил -- Кандыба
любил подгорелый хлеб, только что из печи вынутого хлеба, печенюшек, калачей
не едал сроду, но первобытная душа его требовала жареного, на огне паленого.
лицо. -- Заложит нас боевой солдат. Знаю я их, этих старичков и старушек!
Спят и видят, кого бы пожалеть. Из жалости и заложит...
во мне уверенность. -- Он турков насквозь штыком порол, -- придумывал.
кисло запахшую горбушку, Кандыба пробубнил заткнутым ртом:
хоть довольный, что ублажу друга сердечного, неловкость, глядишь, и минет. Я
и читать поскорее принялся. Древнее сочинение: "Дафнис и Хлоя". Ндыбакан, не
дослушав, решительно забраковал книжку.
время толклись и все без толку! Тут или парень лопух, или уж девка жох, не
дается, имея цель Дафниса-дурака довести до того, чтоб он на ей женился.
с ним, он меня слушал снисходительно, как неразумного дитятю, и, утомленный
вконец, отмахивался.
В глухой час вдруг подхватился, вскочил, торнулся об угол печки, заругался,
щупая лицо:
послышался в сенках резкий скрип на обмерзших, водой облитых половицах. Я
замер в самом себе, заставляя думать, что шум и скрип мне снятся. На двери
ни крючков, ни засовов. Я поймался взглядом за белый и толсто очерченный
притвор. Примерзлую дверь задергало, затрясло, рвануло.
притвора печки. Всегда мы спали, вооруженные до зубов: топор, ножик, кирпич
в головах, но тут, как нарочно, никакого оружия для обороны нет под руками.
развеялся, и возле дверей обнаружились два человека, оба в полушубках, один
в черном, другой в белом. Белый полушубок, поперек и накосо, через плечо
пересекала полоса, на шапке, тоже белой, сверкнула искра. "Мент!"
-- Магазинишко шшипают, на тиятр панику наводят: то дровишки увезут, то
карасину сольют, в нашем лесокомбинатском клубе скатерть президиумную
свистнули, на портянки! Это чЕ тако? Бильбатеку обобрал кто? Конечно, оне,
зимогоры! Бильбатекаршу ударило, аж из кону выпала, в больницу при смерти
увезли... Так и есть! Книжки-то эвон они где! На полу да под столом! --
Старичок живо бегал по нашему просторному жилищу, подбирал книжки, ухнул в
подземелье, где были вывернуты половицы. -- Спаси и помилуй, Господи! --
взревел дедок. -- Полом топят. Оне и конный двор спалят!..
начал охлапываться. "Башку б тебе своротить, иуда!"
приседания стал делать, потешно взлягивая хромой ногой. Для сугрева или
издевается? Старичок меж тем поднял фонарь, болтал им и, услышав всплеск
керосина, засветил его. Желтушный кружок расползался по нашему лежбищу, не
достигнув потолка и дальней стены. Означались порубленные, истюканные
половицы возле печи, щепье, натоптанная пыль и грязь, серая изморозь по
щелям.
милиционер, что приходил в школу. Из-за слабого ли света или из-за полной уж
моей запущенности он не узнал меня.
тем, что такие дорогие книжки мы, изверги и бесы, разбросали будто рухлядь
какую малоценную.
сквозь зубы Кандыба, не отступая перед дедком, наоборот, даже молодецки
напирая на него грудью.
какие! -- рассмеялся он. Я тоже хохотнул -- больно уж потешны бойцы, оба
ростику одинакового, оба кулачишки сжали. У Кандыбы высверкивало в штаны,
выдранные собакой, через кое-как зашитую тужурку или бабью кофту -- не
узнать -- на спине тоже что-то белело. Милиционер собрал книжки в мешок, в
тот самый, в котором я их принес, попросил деда сдать их в библиотеку, сам,
закуривши папироску, показал нам рукой на дверь -- потопали, дескать.
прилаживал на нарту мешок с книгами. Проходя мимо него, Кандыба врезал дедку
по спине как бы шутливо, но дедок от неожиданности сунулся в снег лицом.
Выцарапался весь белый, отплевывался, обирал снег с бороды и усов.
по свечке ставит, чтоб ты нам в узком переулке не попался!..
дедок. -- Я ж как лучше хотел. Жалеючи... В приюте столовать вас легулярно
станут, оденут, обуют...
лопотину, что на морозе остался лишь подбитый глаз, фыркнул Кандыба.
Переновой опоясало улицы и переулки. В дырявые мои валенки набилось снегу,
ноги стыли, портянки, сделанные из скатерти, вылезли в протертые задники
катанок, красными языками лизали сзади меня улицу. "Дедок-то глазастый
какой, змеина! Узрел!.."
утопала наша избушка в сугробе. По узкой щелке, протоптанной нами в улицу,
дедок тащил нарты. Он поднял волосатое лицо, не шевелясь, какое-то время
Сертаков Виталий
Прозоров Александр
Никитин Юрий
Корнев Павел
Пехов Алексей
Витковский Евгений