что Роберта ошибается. Роберту эти соображения не успокаивали, но они
плохо повлияли на Клайда: он впал в своеобразное оцепенение, вызванное
прежде всего неотступным страхом, что он ничего не сумеет придумать и,
значит, ему неизбежно грозит разоблачение. И вот вместо того, чтобы
бороться тем отчаяннее, он медлил и ничего не предпринимал. Такова уж была
его натура: хотя он и ясно представлял себе возможные трагические
последствия своего бездействия, но так мучительно снова искать, к кому
обратиться, не навлекая на себя опасности. Ведь доктор выпроводил ее, и
совет Шорта ничего не дал!
раздумывая, у кого теперь просить помощи. Так трудно об этом спрашивать.
Просто невозможно. Да и кого спросить? Кого? На все это нужно время. А
между тем дни проходили - и у Роберты и Клайда было достаточно времени,
чтобы обдумать, как же поступать дальше, чего каждому требовать от
другого, если Роберта останется без врачебной помощи. Роберта все торопила
и торопила Клайда, если не словами, то выражением лица и настроением во
время работы. Она твердо решила, что не должна, не может быть покинута в
этой борьбе. С другой стороны, она видела, что Клайд ничего не делает.
После своих первых попыток он решительно не знал, что и как предпринять. У
него не было друзей, и поэтому в надежде получить нужные сведения он мог
бы лишь мимоходом заговаривать то с одним, то с другим о своих
затруднениях, как о каком-то воображаемом случае. И в то же время, как ни
было это нелепо и легкомысленно, Клайда по-прежнему влекло в тот веселый
мир, где жила Сондра. По вечерам, по воскресеньям его приглашали то туда,
то сюда, и он шел, несмотря на Отчаянное состояние и настроение Роберты,
потому что в гостях можно было забыть о неотступном, грозном призраке
катастрофы. Если б только он мог выручить Роберту! Если б мог! Но как? Без
денег, без друзей, без более близкого знакомства с медицинским, или,
точнее, с особым подпольным миром, где черпали знания о тайнах пола,
скажем, рассыльные из отеля "Грин-Дэвидсон". Правда, он написал Ретереру,
но ответа не было, так как Ретерер переехал во Флориду и письмо еще не
дошло до него. А здесь все, кого он лучше знал, были связаны либо с
фабрикой, либо со светским обществом: с одной стороны, были люди слишком
неопытные и опасные, с другой - слишком чужие и тоже опасные, и ни с кем
из них он не был настолько близок, чтобы довериться им и рассчитывать, что
они сохранят его тайну.
Конечно, Роберта не позволит ему долго бездействовать: ведь скоро всем
станет известно ее положение. Подчас Клайд по-настоящему терзался и, как
утопающий за соломинку, хватался за всякую, чаще всего мнимую, надежду.
Так, например, когда один из мастеров на фабрике однажды случайно
упомянул, что работница его отделения "попала в беду" и ей предложили
уйти, Клайд тут же спросил мастера: а что, по его мнению, такая девушка
могла сделать, если б не хотела ребенка? Но тот, столь же неопытный, как и
сам Клайд, сказал только, что ей, вероятно, пришлось бы пойти к врачу,
если бы она знала подходящего, или уж "довести дело до конца", - и, таким
образом, Клайд не подвинулся ни на шаг в своих познаниях. В другой раз в
парикмахерской обсуждали происшествие, о котором сообщила местная газета:
одна девушка подала жалобу в суд на некоего бездельника за нарушение
обещания жениться. "Уж поверьте, - сказал кто-то, - не стала бы она
судиться с этим малым, если б не было для этого причины". Клайд
воспользовался случаем и спросил:
если она его не любит?
заявил мудрец парикмахер. - Во-первых, это против закона. Потом, тут нужна
куча денег... Ну, а без денег, сами знаете, и шагу не ступишь.
подумал, что это очень верно. Будь у него деньги - хоть несколько сот
долларов, - кто знает, может быть, удалось бы уговорить Роберту, чтобы она
уехала куда-нибудь одна и сделала операцию.
Роберта тоже говорила себе, что нужно действовать, - нельзя больше
полагаться на Клайда, если он будет так медлить. Никто не может шутить или
мириться с такой грозной опасностью. Это значило бы жестоко обмануть ее,
Роберту. Очевидно, Клайд не понимает, как ужасно это будет и для нее и для
него самого. Нет, если он не поможет ей, - а он сначала твердо обещал
помочь, - тогда пусть не надеется, что она выдержит неминуемую катастрофу
одна. Никогда, никогда, никогда! Клайду хорошо, ведь он мужчина, занимает
неплохое положение, не он, а она оказалась в этой ужасной западне - и не в
силах выбраться одна.
Роберта окончательно убедилась, что ее худшие подозрения справедливы. И
она не только всеми возможными способами постаралась показать Клайду свое
невыразимое отчаяние, но на третий день написала ему, что решила в этот же
вечер снова отправиться к доктору в Гловерсвил, несмотря даже на его
первый отказ: слишком уж ей нужна помощь! Она спрашивала, не может ли
Клайд проводить ее, и, поскольку сам он ничего не сделал, он немедленно
согласился, хотя в этот вечер его ждала Сондра. Он чувствовал, что это
важнее всего остального. Он извинится перед Сондрой, сославшись на работу.
и бесплодный разговор, который свелся к объяснениям, почему именно Клайд
все еще ничего не сумел сделать, и к комплиментам Роберте за ее решимость
действовать самостоятельно.
потом рассказала ему, что ее состояние не изменилось, что она измучилась
от страха; он выслушал ее, но не подал никакой надежды, хотя, конечно, мог
сделать то, о чем она просила. Это было против его правил.
предчувствием неминуемой беды и всех связанных с нею ужасов и несчастий,
что даже не могла плакать.
молчание, даже не пытаясь хоть чем-то утешить Роберту. Он не знал, что
сказать, и больше всего боялся, как бы она теперь не потребовала от него
чего-нибудь такого, чего ему не позволит выполнить безденежье и более чем
неопределенное положение в ликургском обществе. Но Роберта почти ничего не
говорила на обратном пути. Она сидела неподвижно и смотрела в окно, думая
о том, что она совсем беззащитна и ее положение становится с каждым часом
все ужаснее. Чтобы оправдать свое молчание, она пожаловалась на головную
боль. Ей хотелось остаться одной, подумать еще, решить, что делать дальше.
Она должна что-то предпринять. Это она знала. Но что? Как? Что она может
сделать, как спастись? Она чувствовала себя, как загнанный зверь, который
вынужден бороться не на жизнь, а на смерть. Она думала о тысяче
маловероятных или просто неосуществимых способов спастись - и каждый раз
возвращалась к единственному решению, которое представлялось ей
действительно возможным, единственно разумным и надежным: этим решением
был брак. Почему бы Клайду не жениться на ней? Разве она не пожертвовала
для него всем вопреки своей воле и своим убеждениям? Он настоял на этом. В
конце концов, кто он такой, чтобы ею пренебрегать? Действительно, по
временам, особенно с тех пор, как пришла эта беда, Клайд в страхе, как бы
из-за всего этого не рухнули его мечты и планы, связанные с Сондрой и
Грифитсами, вел себя так, что Роберта не могла не понять: его любовь
мертва, и он озабочен ее несчастием не ради нее самой, а лишь потому, что
оно может повредить ему, Клайду. Чаще всего это безмерно пугало ее, но
иногда и возмущало, и понемногу она пришла к мысли, что, оказавшись в
таком отчаянном положении, она вправе потребовать того, о чем и не мечтала
бы при обычных обстоятельствах, - даже брака, раз нет другого выхода. А
почему бы и нет? Разве ее жизнь не так же ценна, как его? И разве Клайд не
связал добровольно свою жизнь с ее жизнью? Так пусть он постарается помочь
ей теперь, а если это не удастся, пусть принесет последнюю жертву -
единственную, которая, видимо, может ее спасти. В конце концов, кто все
эти светские люди, с которыми он так считается? Как может он требовать,
чтобы она в такую критическую минуту пожертвовала собою, своим будущим,
своим добрым именем только потому, что он заинтересован в этих людях! Они
сделали для него не так-то много, - уж конечно, меньше, чем она. Он убедил
ее уступить ему, а теперь она ему наскучила, и только поэтому он покидает
ее в такой тяжелый час? В конце концов, каковы бы ни были его отношения с
людьми, которыми он так дорожит, разве не признают эти люди, что она
вправе поступить так, как она вынуждена поступить?
визита к доктору Глену. В иные минуты на лице ее под влиянием тяжких
мыслей вдруг появлялось столь несвойственное ей вызывающее, решительное
выражение. Она крепко стискивала зубы. Решение принято. Клайд должен на
ней жениться. Она заставит его, если другого выхода не будет. Она должна!
Должна! У нее семья, мать. А что подумают Грейс Марр, Ньютоны, все, кто ее
знает? Какой ужас, и стыд, и горе ожидают всех ее родных - отца, братьев,
сестер! Невозможно, невозможно! Этого не должно и не может быть. Трудно ей
будет настаивать, зная, как много значат для Клайда его надежды на
будущее. Но что же, что ей остается делать?
накануне они провели вместе весь вечер), Клайд получил новую записку, в
которой говорилось, что вечером он опять должен быть у Роберты. Ей нужно с
ним поговорить. В тоне записки было что-то вызывающее и требовательное,
чего никогда не бывало раньше в ее письмах к нему. И сразу он с тревогой
подумал, что это новое настроение, если его не удастся рассеять, легко
может оказаться гибельным для него; и ему пришлось принять кроткий вид и
согласиться: он пойдет и выслушает все ее соображения или жалобы.
она не была ни разу за весь последний месяц, - это его немного удивило: он
ожидал увидеть ее в слезах. Но Роберта казалась настроенной более
Херберт Фрэнк
Перумов Ник
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Шилова Юлия
Махров Алексей