широковатом, с провалившимися глазами. Она всегда немного косила, и прежде
это даже шло к ней, придавало ей невольное милое кокетство. Но теперь -
это было почему-то ночами - ее тяжелый, косой взгляд исподлобья вдруг
пугал меня. Она садилась в постели, прямая, смугло-бледная, с косами,
переброшенными на грудь, и молчала, молчала - никакими силами я не могла
уговорить ее лечь. Однажды это случилось при Сане, и он долго не мог
придти в себя - так она напомнила ему мать.
такими тяжелыми, как Саша, но я научилась. Это было трудно, потому что
Саша почти не спала или засыпала и сразу же просыпалась, и нужно было все
время следить за дыханием.
Я помню один такой день, четвертый с тех пор, как я переселилась в
больницу. Она хорошо спала ночь и утром проснулась и сказала, что хочет
есть. Она выпила чаю с молоком и съела яйцо и, когда мы стали закутывать
ее, чтобы проветрить палату, вдруг сказала:
на меня с удивлением.
ладно? Ты была больна, а теперь ты поправляешься, и все будет прекрасно.
когда я ароматическим уксусом вытирала ей лицо и руки. Потом принесли
маленького, и мы стали рассматривать его, пока он ел, широко открыв глаза,
с серьезным бессмысленным выражением.
было в этом профиле - хотя ему было всего десять дней, у него был уже
профиль. Но мне казалось, что он похож на Саню, - не на свою мать, а
именно, на моего Саню: он так отчаянно, решительно ел!
и сидит здесь, в этой комнате, а его от меня скрывают. Я его вижу, а Марья
Петровна говорит - его нет.
что его от меня скрывают. Господи, я опять забыла, ведь ты его почти не
знаешь!
Только в конце июня выйдет из дока.
"Пушкине", и Саша сказала, что ей тоже кажется, что хорошо.
была против, когда он занялся скульптурой. Но у него это есть и в рисунке.
гостях и тетя Даша сказала про меня: "Ничего, понравилась. Такая красивая,
грустная. Здоровая".
внук, такое событие!
врачи вот еще недавно велели ей лежать чуть не полгода. Мы с Петей часто
ездим в Энск, почти каждое лето.
дыханием. Но все-таки со вчерашним днем не сравнить! Ей было гораздо
лучше.
награжден орденом "Знак Почета".
Саше гораздо лучше. И вот что произошло в приемной: вместе с Петей
какой-то молодой человек в косоворотке и кепке дожидался конца обхода. Я
знала его по виду, потому что он часто одновременно с нами приходил в
клинику по утрам. Мы знали, что фамилия его больной Алексеева и что у нее
тоже держится высокая температура: на всей доске только у нее и у Саши. И
вот, когда я стояла с Петей в приемной, вдруг вышла сестра и быстро
сказала ему:
торопливо надевать халат и все не мог попасть в рукава, пока, наконец,
нянечка не накинула ему халат на плечи, как пальто.
так побледнел, что я невольно схватила его за руки.
сердечные лекарства и сказал, что мы вообще "слишком пичкаем Сашу
лекарствами". Уходя, он сказал, что на днях читал о замечательном новом
средстве против воспаления легких - сульфидине, недавно открытом учеными.
что к вечеру ей обычно становилось хуже. Я читала, держа книгу под самой
лампочкой, стоящей на кроватном столике, и набросив на абажур косынку,
чтобы свет не беспокоил больную. Накануне Саня прислал мне несколько книг,
и я читала, как сейчас помню, "Гостеприимную Арктику" Стифансона. Мое
участие в экспедиции было окончательно решено, и именно как геолога. Через
несколько дней я должна была явиться к профессору В., который был назначен
руководителем научной части. Конечно, я не собиралась скрывать, что пока
еще знаю о Севере очень мало. Книги, которые прислал Саня, непременно
нужно было прочитать, потому что это были основные книги.
увидела, что она лежит с открытыми глазами.
вытереть их о подушку.
Почему его не пускают? Какое они имеют право его не пускать? Они думают,
что я его не вижу? Вот же он, вот, вот!
кислородной подушкой...
когда она могла дышать без кислородной подушки. Температура падала, и уже
ни камфара, ни дигален не действовали на сердце. Она лежала с синими
пальцами, и лицо становилось уже восковым, но все еще что-то делали с этим
бедным, измученным, исколотым телом.
что снова была ночь, когда один из врачей, какой-то новый, которого я
прежде не видала, осторожно вышел к нам в коридор из палаты. Мы стояли в
коридоре. Саня, Петя и я. Нас зачем-то прогнали из палаты. Он остановился
в дверях, потом медленно направился к нам.
гражданской панихиде в Академии художеств и думала, что едва ли Саше при
жизни говорили и половину того хорошего, что о ней говорили после смерти.
бледное лицо было едва видно между цветами. Все обращались к ней почему-то
на "ты" и говорили, что она была "прекрасным художником", "прекрасным
советским человеком" и что "внезапная смерть бессмысленно оборвала" и так
далее. И так далеки были эти речи от мертвого торжественно-строгого лица!
Больше нечего было делать - после такой ежечасной, ежеминутной работы,
работы самой души, которая всеми силами стремилась спасти близкого
человека. Теперь я была свободна. В каком-то оцепенении я стояла у гроба.
Саня стоял рядом со мной, но я почему-то видела его то ясно, то как в
тумане. Не отрываясь, он смотрел на сестру, и у него было усталое, злое