теперь горда.
них, хотя они все равно оставались яростными соперниками. Но никогда они
не упоминали стоящую между ними женщину.
даже в сад. Она сидела в кресле, опираясь спиной о подушку, улыбающаяся и
такая милая. На белой руке сияло золотое обручальное кольцо, волосы
старательно причесаны. И она смотрела на заросли отцветающих
подсолнечников, на распускающиеся хризантемы, на георгины.
тоже это понимала. Но оба притворялись, будто сохраняют бодрость. Каждое
утро, проснувшись, он в пижаме шел к ней в комнату.
прижимает рукой то место, где живет боль.
девочкой. И все время не сводила с него голубых-голубых глаз. Но под
глазами темнели болезненные круги, и опять Пола пронзала боль.
думал. От этой нескончаемой боли его лихорадило. Потом, возвращаясь ранним
вечером домой, он заглядывал в окно кухни. Матери там не было; значит, она
не вставала.
страшно:
усталая.
свернувшись как ребенок. Каштановые и седые волосы разлохматились над
ухом.
будто девичьи - теплые, смеющиеся, полные любви и нежности. И Пол
задыхался от ужаса, от тоски и любви.
точно коричнево-серые длинные, тонкие шелковые нити. Голова уютно
примостилась между плеч. Закусив губу, в каком-то забытьи он легко
проводил по ее волосам щеткой и заплетал косу. Казалось, все происходит не
наяву, не укладывалось это в его сознании.
неизменно ловил на себе взгляд голубых материнских глаз. И когда их глаза
встречались, она улыбалась. И машинально он опять принимался за работу, и
из-под его рук выходила красота, но он не отдавал себе в этом отчета.
настороженно блуждали, точно он упился до зеленых чертиков. Обоих
страшило, что рвутся скрывающие их друг от друга покровы.
преувеличенным интересом судила и рядила о всяких чепуховых новостях. Все
оттого, что оба уже пришли в то состояние, когда вынуждены всерьез
заниматься пустяками, чтобы не поддаться главному, страшному, что означало
бы конец самой личности каждого. Они боялись и оттого держались
легкомысленно и весело.
ее постепенно крепко сжимался в одну неумолимую линию. Исполненная
решимости умереть, так и не издав вопль, что рвался из глубины ее
существа, она не давала себе поблажки. Никогда не забыть сыну эту
замкнутость, выражение безмерного одиночества в ее неделями упрямо
стиснутых губах. Прежде, если ей бывало легче, она говорила о муже. Теперь
он ей стал ненавистен. Она его не простила. Не выносила его присутствия.
Некоторые воспоминания, самые для нее горькие, с такой силой ожили в ней,
что она не сдержалась и рассказала сыну.
глаза вдруг навертывались слезы. Он бежал к станции, а слезы скатывались
на дорогу. Нередко он не мог продолжать работу. Перо застывало в руке. Он
забывался, уставясь в одну точку. А когда приходил в себя, его мутило,
руки и ноги дрожали. Он ни разу не задумывался, что же это с ним творится.
Разум не пытался ни разобраться в этом, ни понять. Пол просто покорялся и
закрывал на все глаза; пусть идет как идет.
но едва ли когда-нибудь о смерти. Она знала, это приближается. Ничего тут
не поделаешь. Но не станет она ни унижаться, ни мириться с этим. Как
слепую, с крепко сжатыми губами и невидящим взглядом, ее толкали к дверям.
Проходили дни, недели, месяцы.
и в залив Робин Гуда, и в Шэнклин, - сказала она. - Ведь не каждому
удалось побывать в этих чудесных местах. Как там чудесно! Об этом я и
стараюсь думать, а не о чем другом.
вдвоем, непреклонные, упрямые, безмолвные. Наконец он шел в свою комнату
лечь - и застывал в дверях будто парализованный, не в силах двинуться с
места. Сознание выключалось. Казалось, неистовая непостижимая буря
опустошает его. Он стоял покорный, не задаваясь никакими вопросами.
от морфия, а тело, казалось ей, сожжено дотла. Но все равно и она и сын
бодрились. Зачастую, особенно если дома были Артур и Энни, Пол не замечал
матери. С Кларой он виделся редко. Проводил время обычно в мужской
компании. Бывал при этом находчив, деятелен, оживлен; а потом вдруг
бледнел, глаза на испуганном лице казались темней и лихорадочно блестели,
и тогда приятели смотрели на него опасливо и недоверчиво. Иногда он шел к
Кларе, но она была с ним холодна.
близости, отчего она отдалялась от него, что-то противоестественное. Она
стала его пугаться. Он был такой тихий и, однако, такой странный. Она
боялась того мужчины, который не был в эти минуты с нею, того, которого
ощущала за этим мнимым возлюбленным; то был кто-то зловещий, и он вселял в
нее ужас. Теперь он ужасал ее. Словно ею овладевает преступник. Он хотел
ее, был с нею, а ей казалось, она попала в лапы самой смерти. И лежала в
ужасе. С ней был отнюдь не возлюбленный. И она почти ненавидела его. Потом
ненадолго в ней просыпалась нежность... Но жалеть его она не осмеливалась.
Пол навещал его там иногда, Клара очень редко. Между мужчинами завязалась
своеобразная дружба. Доус поправлялся очень медленно, казалось, он очень
слаб, казалось, окончательно вверился Морелу.
нежности, а Пол едва помнил, что она рядом. В вагоне он смотрел в окно и,
когда Клара с ним заговорила, вздрогнул. Ни о чем определенном он
не-думал. Просто казалось, ничто для него не существует.
однообразные?
Однако сидеть вот так, держа ее за руку, все же утешение. Клара была
недовольна и несчастна. Пол не с нею, она для него ничто.
мрачное море.
гнать из жизни на смерть, точно скот на бойню, тащить за шиворот. А
материнскую родню подталкивают сзади шаг за шагом. Они упрямое племя и не
хотят умирать.
священник. "Подумайте! - сказал он ей. - В ином мире с вами будут ваши
родители, и сестры, и сын". А она говорит: "Я давно живу без них и могу
без них обойтись. Мне живые нужны, не мертвые". Она даже и теперь хочет
жить.
какие-то слова.