еще и (безусловно) расчет на расслабленность дареным мне счастьем прово-
дить брата. Помягчевший, Я вдруг встрепенусь и сам, мол, потеку водой к
ним навстречу, как потек к ним мой брат Венедикт Петрович, запел голосом
отца, воск в их руках, заплакал. (Они рассчитывали еще и на родство С на
одинаковость слома.)
честной торопливостью:
нувшего признания.
зигзагом оказалась в обнимку с грубой уличной толпой, застряла там на
минуту, случайность.
можно, те же, что и с поющим Венедиктом Петровичем). ТСюда. Смотрите сю-
да!У С вскрикнул и навел ладонь на мои глаза. Во мне замерло, но и
только. Я молчал. Он медленно подносил ладони к моему лицу, не сводЯ с
менЯ взгляда. А слева (еще медленнее) ко мне приближался, обходЯ стол,
Иван Емельянович.
глазами.
сдающийсЯ в плен. Правда, вяло, вялыми рывками, как марионетка, а все же
Я подымал и подымал их, пока мои ладони не вышли вверх, за голову. В го-
лове стал туман. Но не сплошняком. Сквозь пелену коеРчто пробивалось.
туннель, из туманной пелены) та улица с вереницей вставших машин, вспых-
нули краски, ленты, воздушные шары из окон машин, фата, пищалки, свист-
ки, действо пестрой мещанской свадьбы и... та вульгарнаЯ пляшущаЯ баба в
каске пожарника. ГыРгыРгы, скалилась она. А Я высвобождалсЯ из гипноти-
ческого тумана. ГыРгыРгы. Я медленно опускал руки. Туман ушел.
мальчишки с жвачкой, из глубины рта вовне выступает припрятанный белый
пузырь). Губы разошлись шире. Пузырь лопнул обоим им прямо в лица С Я
улыбался.
лось. Не прошло. И тогда оба (неискусные фокусники) возмутились и стали
менЯ же винить.18
С Где это вы ходили так долго?
остались попросту в дураках.
улыбаться. И ведь к этому шло. Так издалека и загодЯ (и довольно тонко,
ведь как тянули!) подготовленное ими психоаналитическое самораскрытие
пациента едва не превратилось в ничто, в фарс.
уже через несколько минут сумел, спасаЯ ситуацию (и лицо), менЯ взвин-
тить, сумел, как у них это называлось, С раздергать пациента. Вдруг пря-
мым текстом Иван Емельянович стал объяснять мне (объяснял как объявлял),
что любой и каждый , кто в буйном припадке вопит про окно пятого этажа,
про нож и про Тбессловесную ночную совестьУ (вот, оказывается, что Я
выкрикивал, когда везла ТскораяУ), С этот кричащий человек либо уже
убил, либо собираетсЯ убить, готовЯ себе впрок смягчающее обстоя-
тельство, мол, он не убийца, а шиз. Но вы никакой не шиз. Вы С это вы! С
вот так нажимно винил, бросал мне в лицо (раскачивал мое ТяУ) опытный
психиатр, разом раскрываЯ себЯ С но и менЯ тоже.
(Про Удар они могли знать только от одного человека.)
пал в больное. Т...Брата! Убогого брата выспрашивали! нашли у кого спро-
сить! Разве вы врачи? С вы стукачи! суки!..У С взвился, завопил Я в от-
вет, тут же, увы, им поддавшись и из своей водянистости напрямую перес-
какиваЯ в истерику. И с каждым вскриком (сказали бы шахматисты) упускаЯ
выигрыш в хорошей позиции.
взорвались! Раздражены были не мной С своей неудачей. Они мне не могли
простить своего худосочного гипнотического опыта: их пациент, их подо-
печный, обношенный подголадывающий старикан стоял себе и после всех их
усилий улыбался, как ребенок, как двум обманщикам.
врачейРпсихиатров словами.
уровне человеческого общениЯ С крикливо и базарно (и, Я бы сказал, с ка-
койРто минуты совсем бездарно). Кричали, стоЯ у самых дверей кабинета.
Я, как вошел, там у дверей и стоял. Там они со мной заговорили, подсту-
пили ко мне С там же Я руки поднял под их гипнозом. Там же (теперь все
трое) мы кричали. А с той стороны кабинета в приоткрытую дверь то загля-
дывала медсестра Адель Семеновна, то С в испуге С прятала вновь свой лик
(с родинкой) за срез двери. Страшно, когда трое мужчин кричат.
показал Холину рукой, мол, хватит, хватит, закончили С все Ясно!
главврач Иван Емельянович отвернулсЯ от меня, как поставивший точку.
Крупнотелый, большой, он двинулсЯ тяжелыми шагами к своему большому сто-
лу и сел со вздохом, как садитсЯ человек, завершивший наконец сегодняш-
нее дело.
своим заботам).
чить вас...
нЯ переводят в Первую палату. Там мне лучше...