- Вот дура баба, - покачал головой купец, - вы уж простите ее, господин
доктор. Она, разумеется, не в себе. Пойдем, хватит орать, тебе лечь надо, -
он взял дочь под локоть и увел ее в спальню.
Через полчаса вернулась Соня. На возке вместе с фельдшером Семеном она
привезла священника. Батюшка был стар и болен, еще не пришел в себя после
надругательства на пустыре, однако ехать к умирающему согласился, взял с
собой все, что нужно для причастия.
Михаил Иванович умирал долго и мучительно. Доктор Батурин пытался облегчить
его страдания, колол морфий. Агония длилась несколько часов. Священник
причастил его. Перед рассветом, перед самым концом, умирающий открыл глаза
и зашептал что-то. Соня склонилась к его губам.
- Сонюшка... брошь... не отдавай никому, сохрани, это все, что есть у
меня...
- Какая брошь, Мишенька? О чем ты?
- Бабушкина брошь с бриллиантом... не отдавай им...
Соня взяла в ладони его лицо, взглянула в глаза, совсем близко, и
произнесла еле слышно:
- Мишенька, у меня будет ребенок, Твой ребенок. Я тебя очень люблю.
Доктор ничего этого не слышал, он как раз вышел в сад, покурить. А когда
вернулся, граф уже не дышал.
Через два дня после похорон в Батурине явился Тихон Тихонович в дорогом, с
иголочки, английском костюме, таком белом, что резало глаза, с тростью
черного дерева в руке, в блестящих белых штиблетах. Он выглядел довольно
странно на фоне запущенного батуринского сада. За спиной у него маячила
огромная фигура его постоянного безмолвного спутника шофера Андрюхи. В
руках он держал огромный букет крупных, как кошачьи головы, багровых роз.
- Чем обязан?-мрачно поинтересовался Константин Васильевич.
- Вот, явился выразить вам благодарность за труды, - кашлянув, сообщил
купец и извлек из кармана красный бархатный футляр овальной формы, с
золотым причудливым вензелем на крышке, - поскольку деньги сейчас дешевы и
ненадежны, решил сделать вам от нашего осиротевшего семейства небольшой
презент на память. Изволите взглянуть?
- Благодарю вас, господин Болякин, но презента я от вас не приму, - покачал
головой доктор.
- Так вы посмотрите хотя бы. Вещь хорошая, стоит дорого. - Он раскрыл
футляр. Там лежали мужские часы-луковица, золотые, с толстенной золотой
цепью.
- Оставьте себе. Мне такие роскошества не к лицу.
- Значит, брезгуете моей благодарностью? - прищурился купец. - Ну, тогда
примите хотя бы цветы. Это для Софьи Константиновны. В наше трудное время
тоже дорого стоят. Специально Андрюху в Москву за ними посылал. Ровно
двадцать пять штук, особый сорт. Есть ваза у вас? Эй, горничная, как тебя?
- У нас нет горничной, - сказала Соня, - у нас только кухарка, но она в
деревню ушла. А цветы я возьму. Спасибо. Но в вазу их ставить не надо. Я их
все равно на могилу отнесу Михаилу Ивановичу.
- А, ну ладно. - Купец еще немного потоптался, несколько раз откашлялся в л
кулак и обратился к доктору: - Я прошу прощения, мне необходимо
переговорить с Софьей Константиновной наедине.
- Извольте, - кивнул доктор, - вы можете пройти в дом. Сонюшка, я буду
здесь, рядом.
- У вас осталась вещь, принадлежащая нашей семье, - сказал купец, когда они
вошли в гостиную, - вещь очень дорогая. Брошь в форме цветка орхидеи с
большим бриллиантом в центре.
- Я не знаю, о чем вы, - тихо ответила Соня.
- Ну не надо, не надо, барышня, - хитро прищурился купец, - я ведь не
бесплатно. Я вам денег дам. Много денег, золотых червонцев. Золото всегда в
цене. Вы уж, будьте любезны, верните брошечку-то. Она не ваша.
- Тихон Тихонович, - покачала головой Соня, - что-то вы путаете. Я не ношу
ювелирных украшений, и никакой броши у меня нет.
- Значит, не отдадите? - вздохнул купец. - Напрасно. Так у вас хотя бы
деньги были бы, вам они очень пригодятся, когда придется все бросать и
уезжать из России. А придется очень скоро, поверьте мне. Если вы надеетесь,
что сумеете такую дорогую вещь продать, то ошибаетесь. Вас обманут, вы с
вашим батюшкой-доктором люди не коммерческие.
В гостиную вошел Константин Васильевич.
- Вот, господин доктор, - обратился к нему купец, - пытаюсь уговорить вашу
дочь вернуть по-хорошему то, что ей не принадлежит. Михаил Иванович,
Царствие ему Небесное, поступил необдуманно, отдал Софье Константиновне
нашу вещь. А она возвращать не желает. Нехорошо. Стыдно. Вы бы поговорили с
ней по-отцовски.
- Соня, в чем дело? - удивился Константин Васильевич. - Объясни, что
происходит?
- Я не знаю, папа. Господин купец требует у меня какое-то ювелирное
украшение, какую-то брошь. Пусть он сам объяснит, что происходит.
- Моя дочь никогда к дорогим побрякушкам пристрастия не имела, - быстро
проговорил доктор.
- Так то не побрякушка. Вещь весьма ценная. В последний раз говорю, отдайте
по-хорошему. Я знаю, она у вас. Больше ей негде быть. Ведь это грех - брать
чужое. Вам должно быть совестно.
- Ладно, хватит, - поморщился доктор, - о грехе и совести я с вами
рассуждать не намерен . дать не намерен. Вы лучше об этом побеседуйте со
своей дочерью.
- Ну, глядите, - тяжело вздохнул купец, - я хотел с вами по-хорошему,
по-соседски, но, видно, не получится. Не такие вы люди.
Купец ушел, не оглядываясь.
- Он наймет бандитов, они перероют весь дом, - задумчиво произнес, глядя
ему вслед, доктор, - эта брошь действительно стоит страшно дорого.
- Папа, ты же ее не видел.
- Она к твоей белой блузке приколота. А блузка валяется на стуле в твоей
комнате. На портрете эта брошь получилась у Миши значительно лучше, чем
твое лицо. Портрет надо убрать подальше, унести куда-нибудь из дома. А
брошь необходимо спрятать. За ней придут и перероют весь дом. Возможно, нас
с тобой тоже станут обыскивать. Купец за этот камень кому хочешь глотку
перегрызет. Миша рассказывал мне историю камня. Он говорил, что это
единственная его ценная вещь.
- Он перед смертью просил не отдавать им брошь. Меня не волнует, сколько
она может стоить. Мы ведь не станем ее продавать, - медленно произнесла
Соня.
Ночью доктор проснулся от страшного шума. В доме ломали дверь. Через минуту
послышался сдавленный крик. Кричал фельдшер Семен. Доктор выхватил из-под
подушки заряженный револьвер, кинулся наверх, в Сонину комнату.
Соня в ночной рубашке сидела, привязанная к стулу. В комнате находились
купец Болякин и его верный шофер-телохранитель Андрюха. Они ожесточенно
рылись в Сониных вещах. Шофер коротким финским ножом вспарывал подушки.
Купец, сидя на полу, перетряхивал нижнее белье. По комнате летели перья.
Доктор направил револьвер на купца. Во всем доме слышались крики, топот.
- Бросьте, Константин Васильевич, - покачал головой купец, - моих людей
здесь слишком много. А помощи вам ждать неоткуда. Власти никакой теперь
нет. Я предупреждал, чтобы вы отдали по-хорошему.
Доктор опустил револьвер. У него перед глазами белело Сонино лицо. К ее