хороводе все называли Архат... Брата из той, последней жизни!.. Мы с ним
вместе обороняли седловину гор с юго-запада - оттуда наступали дарвины...
- Кто это - дарвины? - завороженно спросил Зимогор, вспомнив Мамонта.
- Дарвины? - он задумался, пожал плечами. - Не знаю. Их так брат называл.
Наверное, враги гоев... Архат спросил, болит ли у меня нога. Я сказал,
болит, в детстве порвал связку, в футбол играли, но потом зажило... А он
тогда говорит, у тебя не связка порвана, в бедре сидит дарвинский
наконечник.
- Ты был ранен в той, последней жизни? Он посмотрел исподлобья, пошевелил
больной ногой.
- Нет, не я был ранен, мой брат. Ему в ногу попала желтая стрела. Желтая
стрела! Это значит, с отравленным наконечником. Ее не выдернуть, как
обыкновенную. Дарвины к желтым стрелам делали наконечники с заусенцами,
чтобы нельзя было вытащить за древко. Посмотри, там есть заусенцы?.. Архат
умер через полчаса на моих руках... А я должен был немедленно извлечь из
него, вырезать этот проклятый наконечник! Расширить рану ножом, чтобы
пролезли пальцы, и достать. И подождать немного, пока кровь не вынесет
попавший яд... Я не смог сделать этого, не решился. Мне стало страшно!
Дарвины обмазывали наконечники смолистым ядом, и если взять его рукой,
через некоторое время умрешь сам. В той жизни у меня не хватило мужества...
Я не смог, и Архат умер через полчаса, когда лавина дарвинов пошла на
приступ, началось сражение... А потом его тело унесли и предали огню,
вместе с наконечником. И я двадцать три года назад родился с ним...
Представляешь, это инородное тело зачалось вместе со мной, родилось, жило
во мне, росло вместе с моей плотью, а я думал, что болит порванная когда-то
мышца...
- Ты же понимаешь, этого не может быть! - закричал от собственного страха
Олег и встряхнул лейтенанта. - Прекрати болтать! Ты бредишь! Закрой рот!
- В этом все и дело! - он вдруг засмеялся. - Я бы тоже не поверил...
Воспитание было соответствующее. Но увидел хоровод гоев... Ты постарайся
понять. Это не бред. Посмотри, доказательство в твоих руках. Ты земной, а
не земноводный! Дарвины не выдерживают здесь одного дня. Они бегут!.. И
теперь я знаю, почему у меня этот солдатик дезертировал! Он был типичный
дарвин! Его корежило, ломало, глаза из орбит лезли, как от базедовой
болезни! Я знаю, тебе здесь хорошо, и ты не зря ходишь в котловину и сидишь
там, как больной. Тебя же мучает тоска!.. А я вот попал на праздник и вслед
за Водящим взошел к огню... Потом был хоровод, бесовские пляски... Это
дарвины так называют наши танцы. Они называют так все, что невозможно
осмыслить с точки зрения примитивного разума, что идет вразрез с их
представлениями о мире! И наконечник этот- какая-нибудь дьявольская метка,
если исходить из логики дарвинов... Архат сказал, с меня снимается
проклятие. Наконечник выйдет из ноги, потому что я вернулся туда, где
получил его. А потом, на празднике все прощается, если вслед за Водящим
взойдешь к огню... Там такой огонь горел! Звезд доставал... Знаешь, когда
было тестирование... поступал в школу КГБ, там был один каверзный вопрос...
Я на многие ответил неправильно, а запомнил этот. Спрашивали: где ощущение
боли - в ране или в сознании? Я ответил - в сознании. А оказывается, в
материальном мире боль должна быть только в ране...
Лейтенант лежал с закрытыми глазами, кажется, думал, вспоминал, и вот
шевельнул губами, готовый ответить, но так ничего и не сказал. Еще с минуту
Зимогор ждал, слушая его дыхание, пока не понял, что Перцев спит. Причем
как наказанное, наплакавшееся и теперь умиротворенное дитя, - только
изредка всхлипывал, когда делал глубокий вдох...
* * *
Зимогор спустился к речке, тут же перескочил ее по камням и ступил в мрак
кедровника. Птицы уже почти не пели, лишь изредка раздавалось тревожное
сигнальное посвистывание или стрекот, когда Олег хрустел сучьями, натыкаясь
в сумерках на сбитые когда-то ракетными ступенями вершины деревьев. А
вообще-то можно было идти неслышно, под ногами пружинил толстенный хвойный
покров, на котором не росла трава. С кедров, как и днем, падали созревшие
шишки: стремительный шелест по веткам, затем приглушенный, но сильный удар
о землю, где-то, невидимые, суетились и работали бурундуки.
Пока он шел через лес, заря погасла, в котловине сразу же потемнело, и на
светлом еще небе высыпали звезды. Он почти точно вышел на место, где был
утром; свет звездного неба высинил заросли травы, пронизал их голубоватыми
лучами. Бог весть чем источаемыми, а легкий туман, пеленой висевший над
поверхностью этого циклопического луга, почему-то отливал сиреневым.
Зимогор отыскал на опушке кедр с огромными корневищами, под которым сидел в
прошлый раз, встал и прислушался.
С шорохом падали шишки, иногда сыпали дождем, сбиваемые легким верховым
ветерком, шуршали бурундуки, мыши, птицы, и весь этот незримый мир жил как
бы сам по себе, не имея никакой связи с реальностью. Он откашлялся, чтобы
проверить, есть ли голос, слышит ли иные звуки, кроме этих самодовлеющих в
ночном чреве Манорайской котловины - и ничего не услышал.
Тогда он собрался с духом и негромко позвал:
- Конырев!
Нет, голос был, и звук вылетал изо рта, потому что на той стороне луга
откликнулось негромкое эхо. Или показалось...
Зимогор сделал несколько шагов по траве и понял, что ходить по этому лугу
не так уж и трудно: стебли легко раздвигались, осыпая на голову зрелое
семя, и тут же смыкались за спиной. Сквозь туман небо казалось ближе, а
звезды- крупнее и ярче. Хотел крикнуть еще раз и вдруг подумал, что это
глупо - ходить среди ночи и звать.
Он оглянулся назад, поймав себя на мысли, что боится далеко заходить в
траву, и все-таки пошел, испытывая ребяческое чувство искушения опасностью.
Трава, эта бамбуковая роща, лишь тихо шелестела и позванивала семенными
коробочками над головой, а внизу еще было сыровато от дождя и, вероятно, от
этого пахло крепко заваренным чаем. Вверху же, смешавшись с головками трав,
светились звезды, и тогда он вспомнил, что бояться тут совершенно нечего -
невозможно потеряться, если над тобой чистое, звездное небо. Зимогор
покрутился на месте и обнаружил, что стоит под Млечным Путем и идет по
нему: искристая, мерцающая туманность перечеркивала небо точно по курсу.
Он шел в какой-то бездумной радости и уже никого не искал, довольствуясь
только движением по ночным травяным дебрям, не заботился ни о времени, ни о
том, сколько уже прошагал. Идти по звездам оказалось так просто и надежно,
что он с мальчишеским удивлением поражался этой легкости, ибо никогда еще в
жизни не ходил по ним, больше доверяясь компасу или даже собственным
интуиции и опыту. Заросли мягкого шелестящего кипрея чередовались с
проволочно жестким гигантским зверобоем, метлообразной душицей, кустарником
золототысячника и островами медвежьей пучки - настоящего леса из толстых
трубчатых стволов. Зонтики с семенем по размерам напоминали настоящие зонты
и при легком прикосновении обрушивали на землю щекочущий лицо дождь зерен.
Минуя эти острова, он умышленно тряс растения и тихо смеялся...
Потом он уловил сладковатый запах дыма и прибавил шагу, продираясь сквозь
тропические заросли. Он был не тревожный, а, скорее, приятный - похожий на
тот, когда в городе жгут осеннюю листву, но само присутствие дыма выдавало
близость человека и будоражило сознание. Олег попробовал бежать и тут же со
всего размаха полетел на землю, отброшенный встречным ударом в грудь и
голову. Перехватило дыхание, перед глазами закружились звезды, и на
какой-то миг он потерял сознание, поскольку вдруг стало легко, отступила
боль, и он поплыл в невесомости звездного пространства.
Однако в следующую минуту земная тяжесть чуть не раздавила его, легкие не
работали, ощутимо трепетали в груди, и бесполезно было по-рыбьи хлопать
ртом - воздух не продавливался в гортань. Казалось, еще чуть, и наступит
смерть, если не сделать хотя бы одного глотка - уже глаза выдавливало из
глазниц! Он зажал рот руками и усилием воли потянул носом - получилось, но
теперь невозможно стало выдохнуть, грудь распирало, а он все вгонял и
вгонял свинцовый воздух, пока он не вырвался обратно с хрипом и мокротой,
будто из дырявого меха.
Несколько минут Олег ползал на четвереньках, кое-как раздышался и встал на
ноги. Изумленный, он поискал на ощупь противника в одной стороне, в другой
- под руки попадала суховатая, ломкая трава. Потом вспомнил - нет
противника! Есть сопротивление среды...
Уверенный в этом, он сориентировался по Млечному Пути и только сделал три
шага, как вновь наткнулся грудью на что-то монолитное и твердое, под руками
чувствовался металл - толстый стальной столб, наискось вогнанный в землю.
- Почему? - вслух спросил он. - Зачем здесь поставили железный столб?