принял участие в бою, и тут, счастливая, торопилась постичь, что ее
ненаглядный любимый Митюша и жив, и цел. И долго еще ласкала и целовала
уснувшего.
Восемь дней продолжался грабеж Московской волости. Меж тем слухачи
доносили, что уже собравший полки князь Владимир Андреич стоит в
Перемышле, в одном дневном переходе от Москвы, а через Оку уже
переправились рати рязанского князя Олега во главе с Владимиром Пронским,
идущие на помощь Дмитрию. То, чего опасался Ольгерд, совершалось.
Приходило, дабы не потерпеть поражения, спешно заключать мир. Иначе он
рисковал очутиться со всем войском в окружении московских сил на чужой и
враждебной земле, среди сырых снегов, грозных для конницы при недостатке
лошадиного корма.
на этот раз.
сумрачно-молчаливого на сей раз шурина. - Я не могу погубить всю свою
дружину под Москвой! Мне досыти хватило немцев! Спроси Кейстута, легко ли
было нам устоять! И кто из русских князей мне помогал? Ты не мог! А кто
мог?! Я защищаю не только себя, я и вас защищаю от немцев! Без меня они
давно бы уже взяли и Псков, и Новгород! Да, да! А что творите вы, что
творит твой Алексий? Не твой?! Но и не мой! Почто не помогаете мне
поставить своего митрополита на земли Литвы? Я уже написал о том
патриарху! Патриарх дружен с Алексием? Тогда я стану просить папу о
присыле латинских попов! Мне надоело, что из подвластных Литве княжеств
церковное серебро уходит в Москву! Что Алексий подговаривает моих вассалов
к измене, что он не оставляет в покое мою жену, что он... - Ольгерд
задохнулся, понял, что наговорил лишнего. На лбу в него вздулась и не
опадала толстая жила, темная кровь прихлынула к лицу.
брата. Михаил молчал, хмуря брови и низя сверкающий взгляд.
- требуют, чтобы ты увел свои войска из захваченных московских волостей и
воротил полон. Я согласил на то!
полками! Против них, да ежели еще подойдут нижегородцы и владимирцы, нам
не выстоять!
наедине с братом.
виделось, что он уже очень стар. Напившись и обтерев усы ладонью, Ольгерд
поднял глаза на брата. Выговорил медленно:
Великий умирает. Близит борьба за польский престол! Надо не упустить
Волынь. И... быть может, Мазовию! Нынче нам нужен вечный мир с Москвой. Я
предложил Дмитрию выдать мою дочь за его двоюродного брата, Владимира
Андреича.
копыт, чавкал под копытами коня.
поваленный, втоптанный в землю тын... Чьи-то чужие кони у коновязей. Везде
проезжают, торочат коней, ровняют ряды. Армия готовится уходить, и скоро
придут те, кто жил здесь (ежели они живы, ежели это не тот повязанный
арканом мужик в криво нахлобученной шапке, не те вон бабы, что тупо ждут,
когда их погонят в Литву), армия уходит, и в испакощенные, пустые деревни
воротят русичи. Кто-то, натужась, будет подымать забор, кто-то повезет
вновь лесины, начнет пахать, сеять... До нового нахождения ратных, до
нового разора. И не окончит сия беда, пока на Руси не станет единый
великий князь! И никакие соглашения с Дмитрием ему не помогут. Кто-то один
из них должен взять вышнюю власть на Руси!
свернутую трубкой грамоту. Михайло читает, не слезая с коня. Под
Волоком-Ламским тверичи разбили московскую рать, убили воеводу Луку
Акатова и многих людей, <которые опроче стяга ходили>, - проще говоря,
грабителей, следующих за каждым войском... Надобно отводить полки и вновь
начинать все сызнова!
люди - как кровь.
в Орду.
иных не доводили и до Москвы. Вот почему в Натальиной деревне оказались
оставлены четыре тверские коровы и несколько телят, которых и разобрали по
усадьбам. Правда и то, что брали захваченный скот с некоторой опаскою.
Пастух Казя так прямо и сказал:
Михайло повалит как раз через наши волости!
скотину, раненную в вымя копьем. Вымя сочилось кровью и подсыхающею
сукровицей, и когда Маланья села доить, корова, испуганная и измученная
болью, взбрыкнула ногами, опрокинув подойник и задев Маланью по лицу. Ну и
досталось же ей! Хорошенько привязавши к столбу, прикрутив морду к самому
дереву, Маланья схватила жердь и стала охаживать корову по кострецу и
бокам. Корова, обезумев, ревела, уже непрерывно вскидывая и вскидывая
копытами, и Маланья, уставши, переломав жердь, отвалилась наконец.
Дрожащая всем телом, расставив ноги врозь, корова с налитыми кровью
глазами следила за своею мучительницей. <Резать? - думала меж тем Маланья.
- Куды ее теперь?>
дом переговорить с хозяином-бочаром и, услышав жалобный рев, удары и
ругань, взошла в хлев.
нее зашлось, и, не думая даже, а просто - жаль стало избитую скотину до
слез, предложила сменять ее на вполне здоровую нетель, доставшуюся ей,
Наталье.
обмысливала, прикидывала, как и в чем обманывает ее госпожа.
перерешив так и сяк, попробовав вновь подступиться к корове (та стала тут
же суматошно и безостановочно взбрыкивать), Маланья наконец махнула рукой:
достала ржаную горбушку, дала понюхать корове, и так, приманивая и
понукая, и повели увечную животину на боярский двор.
наконец, что обмен далеко не безвыгоден для нее - мясо-то до снегов, да
без соли, куды и девать! И скоро-скоро, не передумала бы Наталья, потащила
телушечку со двора. А Наталья, заведя и напоив корову, присела около нее,
только тут уразумев, за что взялась и что ей предстоит содеять.
она видела дым и огонь, обоняла жуткий для нее запах крови, потом ее
гнали, нещадно избивая, куда-то сквозь снега в гурте незнакомых, собранных
отовсюду животных, потом какой-то мужик охлопывал ее по бокам, больно
раздаивал набухшее, затвердевшее вымя, вел за собою. Был новый двор, новая
хозяйка и новые травы на лугу, и она уже успокоилась было, но тут вновь
пришли ратные люди, и железное долгое стрекало ранило ей вымя, и снова ее
гнали куда-то, и только что избивали, и что будет теперь, она уже не
ведала. Не ведала и того, что прежние, самые первые ее хозяева были Услюм,
покойный деверь нынешней хозяйки, и Услюмова жонка, угнанная в полон, и
что теперь она вновь попала к своим, к родне хозяина, перейдя из
московских в тверские и из тверских в московские руки... И что еще лето
спустя, гостя у тетки, Услюмов отрок Лутоня подойдет к ней и скажет:
И станет гладить ее, а она, притихнув и втягивая носом чем-то неведомым
знакомый ей дух, будет тревожно и жадно облизывать его языком... И так
никто и не узнает истины!
думает. Наконец, повелев дочери принести пойла, идет составлять ведомую
только ей мазь, куда входят и редкие травы, и барсучье сало, и пчелиный
мед, а потом медленно, дабы не испугать животное, станет, сперва едва
касаясь, а потом сильней и сильней, намазывать и растирать вымя, а потом
(корова стоит, вся дрожа, на напряженных ногах, но не лягается, не
вскидывает задом) начнет разминать залубеневшие соски, выдавливая из них
густые творожные колбаски. Подойник пока ни к чему, доит Наталья прямо на
землю, да и какой подойник, ежели буренка то и дело дергается, поджимая к
брюху то одну, то другую заднюю ногу, и тогда Наталья отстраняется, и
долго гладит корову, и чешет ее за ушами, и снова терпеливо разминает
тугие соски.
молоко, из четвертого - и тут корова вновь начинает бешено вскидывать
задом - давится какая-то творожная дрянь пополам с кровью. И Наталья,
откидываясь, отирая вспотевший лоб, передыхает и вновь и вновь тянет