Чтение 95–й страницы книги ~За все наличными~

в ее устах везде к месту -- гуляли они поистине по-барски, по-купечески --
ка-ра-шо! Так, как об этом иностранцы читали в старых русских романах:
шампанское лилось рекой, пели и плясали цыгане и оркестр до утра играл по
заказу Аргентинца.

Проснулся он утром от холода в своей машине на стоянке хавтановского
ресторана. От денег, что принес он Боре-киллеру, в карманах осталось всего
двести долларов. Аргентинец, стараясь припомнить подробности вчерашнего
застолья, машинально глянул в зеркало заднего вида и не узнал себя --
сатанинская ночь не прошла бесследно. Глаза глубоко ввалились, под ними
появились мешки и тяжелая синь, как-то по-мертвецки обострились скулы,
поросшие жесткой щетиной. Когда он попытался поправить прическу, заметил,
как у него дрожат руки. И тут он вспомнил, что вчера окончательно проиграл
квартиру и жизнь, и стало ему так жаль себя, семью, свой дом, что он
заплакал навзрыд, как не плакал никогда с давних детских лет.

В таком подавленном состоянии он просидел в машине час, может, два,
возвращаться домой в подобном состоянии физического и душевного разлада было
нельзя -- сегодня воскресенье, вся семья в сборе. Да и возвращаться на
Кутузовский не хотелось, он не был готов к тому, чтобы сообщить домочадцам,
что не сегодня-завтра придется оставить эти роскошные апартаменты. Сегодня,
даже с жуткого похмелья, он наконец уразумел, в какой тупик себя загнал,
теперь и самоубийство, еще вчера спасительное для семьи, для дочерей,
потеряло всякий смысл. Как говорится, пойман за руку: хотел убить того, кому
проиграл, а это западло, об этом любая шпана скажет. Впрочем, то, что он
проиграл легендарному Македонскому, в миру Александру Солонику, наверное, и
самоубийство не отмыло бы, тот своего никому не уступит. Выходит, как и
говорил Хавтан, он действительно попал под паровоз.

Стоять у "Золотого петушка" было нелепо, и Аргентинец, немного
очухавшись, поехал куда глаза глядят. Наверное, он отправился бы к
Георгию-Эйнштейну, но тот снова сменил квартиру, и патрон не знал его нового
адреса. И вдруг в усталом мозгу Городецкого мелькнуло имя старого кореша --
Тоглар. После сегодняшней ночи они сравнялись с Фешиным в несчастье, и
Аргентинец развернул машину на Кутузовский. Городецкому повезло, Тоглар был
дома и тут же на звонок открыл дверь. Но какие же разительные перемены
произошли с ними с того дня, когда Аргентинец успокаивал своего друга,
который извелся после побега своей жены Натальи. Они словно поменялись
ролями, и вместо "здравствуй", как и в прошлый раз прозвучало: "Что
случилось? На тебе лица нет!" Только спрашивал на этот раз хозяин дома.

-- Беда у меня, Костя, большая беда, -- только и успел сказать
Городецкий и от расшалившихся нервов снова заплакал, как и в машине.

Даже с похмелья Городецкий увидел, что Тоглар воспрянул духом, выглядит
как прежде, спокойно и с достоинством, в доме снова чисто и уютно. Он даже
подумал, может, Наталья, часом, вернулась, но быстро отринул эту мысль --
просто Тоглар вышел из кризиса.

Как и в прошлый раз, Тоглар провел своего друга на кухню и, понимая,
что тот нуждается в срочном "лечении", быстро накрыл стол на двоих, решив
составить Аргентинцу компанию. По-русски в одиночку не опохмеляются, нужна
солидарная душа, ведь отходить надо не только физически, но и душой. Выпили
по первой молча, вяло зажевав кусочком колбасы. Потом почти сразу и по
второй, и только после этого Городецкого прорвало:

-- Попал я, Костя, крепко попал. Хату проиграл, а теперь еще и жизнь.

Тоглар слушал молча, не перебивая, и лишь подливал по ходу печальной
повести рюмку за рюмкой. Аргентинец поведал и о проигрыше в Барвихе, и о
том, как нанял киллера, чтобы убить того, кому задолжал, даже свое желание
уйти из жизни не скрыл. Рассказал и про Борю-киллера, которого уже нет в
живых, и о Хавтане, подыскавшем ему надежного человека. Все в деталях, не
спеша, только Александра Михайловича не назвал ни по фамилии, ни по кличке,
просто сказал, что проиграл одному крутому человеку из молодых, которого
Тоглар знать не может. Признался и в том, что целый месяц искал четыреста
тысяч и не мог найти, как приходил и к нему за деньгами, но, увидев тогда
Тоглара совершенно убитым, конечно, о проигрыше ничего не сказал.

-- Когда у тебя стрелка назначена с ним? -- деловито спросил Тоглар,
выслушав историю Городецкого.

-- Завтра утром. Я должен прийти к нему с документами, и мы поедем
переоформлять квартиру.

-- Ты не горюй, еще не вечер, -- успокоил Фешин.-- Мне кажется, я знаю,
как сохранить твою квартиру. Ты должен всего четыреста тысяч? Мы их ему
найдем. Дадим в два, в три раза больше, только пусть подождет недели
две-три.

-- Он уже не верит ни одному моему слову и потребует серьезные гарантии
или залог, -- заволновался Городецкий, надежда вновь забрезжила перед ним,
хотя и верилось в нее с трудом.

-- Ну, гарантии мы ему дадим, -- заверил Тоглар.-- Если мое имя для
него ничего не значит, я попрошу Дантеса или Сапера, чтобы подтвердили мои
гарантии. Впрочем, я могу под залог предложить ему свою хату, наверное, она
его устроит.

-- Ты что, совсем с ума сошел? Ты сам всю жизнь был бездомный, а теперь
из-за меня ставишь ее на кон. Не надо, как-нибудь выкручусь, -- ответил,
трезвея, Аргентинец.

-- Ты за меня не беспокойся и за хату не переживай,-- впервые улыбнулся
Тоглар. -- Тут затевается одно дело, оно решит и твои, и мои проблемы. Я
ведь знаю, что значит квартира для тебя, да и для твоей семьи. А сейчас
давай выпьем еще раз, и я расскажу тебе о своем плане, может, мне и твоя
помощь понадобится. -- И Тоглар предложил тост: за дружбу, за друзей, за
братанов!

Выпили и стали закусывать жирной селедкой и соленьями с базара.
Аргентинец оживился, почувствовав проблеск надежды, он знал, что Тоглар слов
на ветер не бросает. "Не зря же я сюда сердцем, душой тянулся. А может,
божья рука меня к нему направила?" -- даже как-то суеверно подумал
Городецкий, готовый выслушать любое предложение хозяина дома. Тоглар сразу и
перешел к делу.

-- Чтобы ты приободрился, взял себя в руки и поверил, что твоя проблема
разрешима, я вынужден открыть тебе одну важную и опасную тайну. -- Тоглар
испытующе смотрел на Городецкого, и тот кивнул, что он -- весь внимание. --
Так вот, "чехи" выкрали меня не для того, чтобы я подделывал гарантии
солидных банков и изготавливал нужные бумаги за подписью первых лиц
государства и крупных компаний, хотя я и это делал, когда надо было. Задача
передо мной была поставлена другая... учти, Аркаша, это я открываю тебе
одному... Я должен был сделать идентичный по всем параметрам доллар. Условия
были созданы для этого первоклассные: я получал все, что запрашивал, вплоть
до консультаций у нужных мне ученых и участия в моих экспериментах лучших
лабораторий. Признаюсь, мне даже польстило такое предложение: я -- против
могучей финансовой империи США. Мне давно хотелось как-нибудь напакостить
американцам по большому счету -- за стремление переделать весь мир на свой
лад и мерить все своим аршином, а точнее, долларом. В этом, не скрою, была
моя личная корысть. И ты знаешь, мне это удалось! Когда в Ростове я сказал
тебе, что увел у "чехов" казну, я не соврал, но я взял деньги, которые сам
же и изготовил, и унес столько, сколько смог!

-- Но это же фальшивые деньги! -- вконец отрезвев, разочарованно
произнес Городецкий -- надежда, поманив его пальцем, глупо хихикнув,
упорхнула вновь.

-- Так-то оно так, да не совсем. Вот уже больше года я трачу эти деньги
по всему миру. Да и "чехи" повсюду ими расплачиваются, мешками в банки
завозят, и ни одного прокола. Я сделал такие, какие от меня требовали, --
настоящие, их называют супербанкнотами.

-- Ну, ты даешь! Действительно художник! Вот это класс! Утер все-таки
нос этим спесивым янки, я рад, поздравляю! -- И Аргентинец от души пожал
руку Тоглару.

-- Я человек умеренных запросов, -- продолжал Тоглар, -- того, что
вывез из Чечни, должно было хватить до конца жизни, но женитьба внесла
коррективы в мои планы. Как я горевал, ты видел. Долго на судьбу обижаться
не мужское дело, надо жить дальше, ведь теперь у меня появился интерес, дело
для души и сердца -- живопись. Но все мои планы, чего ни коснись, требуют
денег, и я решил еще раз тряхнуть стариной.

-- Ты хочешь снова печатать деньги? -- испуганно спросил Аргентинец,
ему не хотелось прыгнуть из огня да в полымя.

-- Нет, что ты, -- рассмеялся Тоглар, -- на это ушло три года и
миллионы долларов, не считая покровительства чеченского государства. Снова
мне такого дела не поднять. Кроме того, кураж весь вышел, интерес пропал, а
без этого браться бесполезно, да и зачем, мне ведь много не надо. Я решил
прогуляться в Чечню, наведаться по старым адресам и взять часть того, что
мне причитается. Уже недели две вплотную этим занимаюсь, кажется, обмозговал
все до мелочей, и время на меня работает, говорят, со дня на день война с
Чечней начнется.

-- Это точно, -- прервал его взволнованный Аргентинец. -- Я ведь в
Барвихе в последнее время катаю, а там высокие чиновники только об этом и
талдычут да еще те, кто уже успел нажиться на этом...

-- На носу Новый год, -- как о давно решенном продолжал Тоглар, -- это
время для меня самое подходящее, но с войной было бы удобнее -- получилось
бы под шумок. Мне нужно побыть там день, от силы полтора дня. Все должно
произойти быстро, неожиданно и, конечно, тщательно организовано.

-- Я пойду с тобой, -- по-молодецки азартно выпалил Аргентинец и
приосанился.

Тут серьезно говоривший Тоглар не выдержал и от души расхохотался:

-- Ах, Аркадий, ты бы посмотрел на себя в зеркало. Все, поезд ушел,
отходили мы свое. Я иду от безысходности, мне никто ничего на блюдечке не
принесет. Нет, ты уж дома оставайся, но помочь ты мне можешь.

-- Как? -- теперь растерянно спросил Аргентинец.

-- Я все продумал, рассчитал, но один я не справлюсь. Мне нужны еще
два-три человека, но гораздо моложе меня, бывшие десантники, спортсмены,
хорошо знающие оружие и ведающие, на что идут. А главное, чтобы можно было