никогда не снимающий черной полумаски.
халифа был раб Ахмази. По приказу халифа евнухом стал. И иногда, в самых
тайных своих мечтах, представлял мальчишка, как он сам оскопляет владыку
Аль-Барада. Руками придворных лекарей, которые подчиняются не халифу, а ему,
Ахмази!
прознает.
о мести нереальной. Мечтал о славе недостижимой. Мечтал о почете и уважении.
О том, что перестанут травить его мальчишки из прислуги. Настоящие
мальчишки, которые, когда вырастут, станут мужчинами. И, может быть, даже
воинами халифа.
Неслыханное дело! Ox как боялся эльфа Ахмази! И как хотел хотя бы раз
поговорить с ним, с живой легендой, воплощенной смертью, красноглазом дэвом,
таким же далеким от мальчика-скопца, как халиф. А может, и дальше. Потому
что воин этот вызывал в мальчишке куда большее преклонение, чем молодой,
изнеженный - ненавистный? - владыка.
копытами разнесла деревянную загородку денника и поранила обе задние бабки.
Ну, нелюдь ведь тоже не человек. Вот и лошадь - не лошадь. Не зря же Марджей
ее звали. По имени матери Икбер-сарра. Если, конечно, правда, что тот в аду
родился, от Марджи и Мариджа. Конюхи ее боялись. Они, которые с детства за
лошадьми ходили. Которые коней породистых лучше, чем людей, понимали. Этой -
боялись. И хозяина ее боялись. И рассказать боялись. И скрывать было
страшно.
буйствовать, металась по деннику, храпела, прижимая уши, на любого, кто
осмеливался подойти к ней.
конюхи, не решаясь подойти и успокоить лошадь.
А Ахмази убежать не успел. Сжался, стараясь слиться с досками. Знал: горячий
на руку, эльф не простит недосмотра. И разбираться не будет - прибьет
первого, кого увидит.
вошел в денник, где металась испуганная, злая, от боли совсем потерявшая
голову Марджа.
с чьим другим нельзя было спутать этот низкий - казалось, стены подрагивали
- голос:
гляну, где болит. Дай, не бойся. Вот. Вот, молодец. Хорошая девочка.
послушно позволила эльфу осмотреть кровоточащие ссадины на бабках.
справедливого гнева Секиры.
И обернулся.
сомнений не осталось - он. Именно он. Евнух-недоросль. Случившийся на свою
беду в конюшне, когда взбесилась Марджа.
На полке мази разные. Выбери черный горшочек с серой крышкой. И зеленый
кувшин с отбитой ручкой. Тащи сюда. Понял?
красноглазый дэв, который, наверное, таких вот мальчишек ест на завтрак. Но
смысл сказанного ускользнул. И как назло некому было спасти от чудовища.
улыбнулся. И Ахмази сдуло с загородки. Таких клыков он не видел даже в снах,
после того как выслушивал на ночь несколько страшных сказок, что
рассказывали друг другу красавицы в гареме.
улицу, а отправился послушно в указанный закуток. Горшочек и кувшин там
действительно имелись, хотя и непросто оказалось отыскать их на заставленной
множеством мазей и настоев полке.
меньше, чем капризной старой Жайсане, матери халифа, которая вечно
жаловалась на немощь и болезни.
подать, полоски ткани, пропитанные мазью, слушал, как Секира разговаривает о
чем-то с кобылой то на муэлитском, то на других, незнакомых, странно
звучащих языках. Слушал. И, набравшись смелости, спросил:
лошадью, как будто она понимает?
посмотрел наАхмази и прорычал;
меня попрятались, понял, пацан? Ахмази не понял. Но на всякий случай кивнул.
понимает, что зла ей никто не хочет. С ней говорить надо. Не важно что.
Важно - как. Так с детьми несмышлеными говорят. И с женщинами... - Он
осекся. Молча взял у мальчишки очередную полоску ткани. Туго перебинтовал
поврежденную бабку.
лепешки. Лошадь захрустела, закивала головой. - Отнеси на место. - Он кивнул
Ахмази на горшочек и кувшин.
жизнь во дворце приучает к подобной осторожности. Заспешил обратно, смутно
надеясь, что успеет выйти из конюшни сразу вслед за нелюдем, чтобы видели
все: он, Ахмази, не испугался. И остановился, едва не споткнувшись, когда
понял, что эльф поджидает его у денника.
трубку. - Пойдем. День у меня сегодня свободный, у тебя, я вижу, тоже. Не
сочтешь за труд со стариком на рынок прогуляться?
ему прямо в руки.
Только сперва, если не возражаешь, я конюхам выволочку устрою. Да отправлю
плотника разыскать. Подождешь?
скопца.
мальчишку-раба, да еще и евнуха. Взял и все.
быть друг без друга не смогут. Будет Свет и будет Тьма, и все в мире выберут
ту или иную сторону, ибо невозможно не сделать этого. Будет Свет и будет
Тьма, и забудут все, что так было всегда, и схватятся в битве между собою".
кроме Джэршэ. Он говорил не о Свете и Тьме, но о Пламени и Мраке. Зато Тьму
и Свет поминал частенько Секира.
толпились, не помня очередности. Когда-то - когда? - понял Ахмази, что
действительно равны противостоящие друг другу Силы. А потом, позже, понял
еще и то, что не противостоят они. Что нелюди и люди сами придумали войну
Света и Тьмы, Пламени и Мрака. И что далеко не все народы верят в то, что
война эта идет.
нет - это очевидная истина. Так же как не может быть жизни без смерти.
Откуда же тогда война? И зачем было придумывать ее?
каждое слово. Запоминая. Сопоставляя. Делая выводы.
Ахмази рассказывал, торопясь, взахлеб, спеша поделиться прочитанным. И
слушал Секира. Внимательно слушал. Очень приятно рассказывать, когда слушают
так. Редко-редко, но бывало, что прерывал нелюдь поток слов и эмоций,
рвущийся из парня. Спрашивал. Уточнял.
рассказывает, Эльрик знает и так. Но исчезало подозрение так же, как
появлялось.
трактовал прочитанное друг-подопечный, было для нелюдя ново и необычно. И
интересно. Да.
Ахмази. Горько так вырвалось. - Ничего. Один из смотрителей гарема или
придворный писец... Знаешь, как я мечтал когда-то, что буду воином! Буду
покорять города. Захватывать сокровищницы. Брать пленных, и всех, даже самых
знатных, обращать в рабов. И чтоб боялись меня и почитали, как халифа. А те,
кто обижал когда-то, спали бы вместе с собаками и свиньями.
Роллинс Джеймс
Сертаков Виталий
Прозоров Александр
Володихин Дмитрий
Березин Федор
Шилова Юлия