Чтение 96–й страницы книги ~Тотальная война~

Леону уточнять не требовалось. Он молча протянул Максимову
"Калашников". Взамен Максимов отдал пистолет.

Максимов не оглядываясь пошел по тропе к лагерю.

Первый труп, как и рассчитывал, нашел через двадцать метром. Это был
мужчина средних лет. Птицы уже успели основательно поработать над ним. Спина и
ноги были сплошь исклеваны. В прорехах потемневшей от сукровицы майки влажно
блестела разодранная плоть. Затылок был расклеван до белой кости.

Максимов распутал жгут и закрыл себе лицо, как хирургической маской.
Сквозь влажную ткань дышалось труднее, но это была единственная защита.

Подсунул ствол под голову трупа, как смог, развернул к себе лицом.

Падалыцики еще не успели обглодать лицо. Оно вздулось и потемнело,
налилось трупной одутловатостью, но все еще можно было рассмотреть, что это
европеец.

Явных следов насильственной смерти, на первый взгляд, не было.

На пожухлой траве отпечатался отчетливо видный след волочения - две
борозды на сухой земле. Максимов пошел по следу и быстро понял, никто мужчину
насильно не волок, он полз сам. Полз долго, из последних сил царапая земли,
пока не затих, предоставив солнцу добить себя.

Максимов пошел к лагерю, чувствуя спиной слабые . удары ветра.

"Труп почти свежий. Три- четыре дня, не больше, - рассуждал он. - Со
словами Юко сходится. Непонятно только одно: почему лагерь ликвидировали без
выстрелов? - И вообще, могли бы спалить к чертовой матери, имитируя нападение
неизвестных бандитов".

Он знал ответ, просто пытался чем-то занять себя, пока не убедится, что
угадал. Ответом был черный флаг над лагерем.

Второй труп - молодой женщины - лежал в пяти метрах от палатки.
Трепавший его стервятник даже не стал взлетать, увидев Максимова. Просто
хлопнул крыльями. Зло покосился на человека, перебрал лапами, устраиваясь
поудобнее.

Максимов вошел в квадрат, образованный четырьмя палатками.

Никого. Только тяжелый трупный запах.

Сидевший на навесе стервятник гортанно вскрикнул, испугавшись
неожиданного появления человека с оружием в руке. Громко захлопал крыльями и
тяжело взлетел в воздух.

Вокруг все вдруг наполнилось движением и нечеловеческими мерзкими
криками.

Максимов рефлекторно метнулся в сторону, кувырком прокатился по земле,
распластался, описал дугу стволом автомата.

Из палаток, как стая растревоженных гусей, вырвались стервятники.
Хлопали крыльями, волоча хвосты по пыли, тяжко подпрыгивали, ложась на ветер.

Он успел заметить, что грудь и шеи птиц лоснятся от липкой жижи. Едва
сдержался, чтобы не дать очередь вслед взмывающим в небо тварям.

Стервятники, возмущенно клокоча, закрутили в небе карусель, явно не
собираясь'далеко отлетать от сытного стола.

Максимов встал, отряхнулся. Туже затянул платок. Из-под распахнутых
пологов палаток пахнуло такой трупной вонью, что сразу же сперло дыхание.

В темноте палаток от жары трупы успели вздуться и потемнеть. Сложно
было определить, мужчина перёд тобой или женщина. Максимов, борясь с тошнотой,
заставлял себя смотреть, схватывая малейшие детали. Проанализировать можно и
после. Сейчас главное - увидеть и запомнить.

Большой навес служил столовой и кухней. Длинный стол был пуст. В котлах
чисто. После последнего приема пищи всей экспедицией никто ничего не готовил,
даже не нашлось грязной посуды. Вся она, чисто вымытая, лежала в ящиках,
укрытая от песка и пыли.

Под малым навесом, служившим кабинетом и штабом экспедиции, он нашел
профессора Миядзаки. Опознать его удалось только по нашивке на нагрудном
кармане куртки.

Профессор сидел, скрючившись, в шезлонге, ткань которого так
пропиталась трупным ядом, что сделалась пергаментно-шершавой. Отлица
практически ничего не осталось. Страшно скалились белые зубы сквозь исклеванные
до десен губы. В пустых глазницах засохла темная слизь.

Рука свешивалась к земле, черные отекшие пальцу указывали на блокнот,
занесенный пылью.

Максимов ногой отбросил блокнот в сторону. Подошел, стволом стал
листать страницы.

Профессор вел дневник четким каллиграфическим почерком. Лишь на двух
последних страницах иероглифы превратились в дрожащие каракули. Единственное,
что смог прочитать Максимов, было короткое слово на английском, повторяющееся
раз за разом.

- Что-то вроде этого я и предполагал, - пробормотал он.

Антрикс - сибирская язва. В худшем варианте - легочной форме - три дня
на все. Первый - легкое недомогание, напоминающее начало гриппа. Второй - жар и
ломота во всем теле валят с ног. На третий легкие превращаются в кашу, и
захлебываешься собственной кровью.

"Это в том случае, если ребята, вскрыв могилу, докопались до
биологической бомбы, ждавшей своего часа. Такое случается. А если применили
вирус из военных лабораторий, то все могло кончиться за одни день, - подумал
Максимов, обводя взглядом мертвый лагерь. - Когда поняли, что умирают, было уже
поздно. Только и успели, что флаг поднять, предупреждая живых".

Он вернулся к столу, за которым сидел профессор.

Бумаги и карта были придавлены камнями. Все было густо запорошено
мелким песком.

Маленькая ящерка разлеглась прямо на панели спутникового телефона.
Стрельнула в сторону, едва на нее упала тень.

- Ну и что нам скажет хвалёная японская техника? - вслух спросил
Максимов.

Надавил стволом на клавиши.

Телефон был в исправном состоянии. Судя по записям в памяти аппарата,
последний входящий звонок пришел в шесть утра. Исходящих не было.

Максимов продолжал нажимать кнопку, пока не убедился, что связь лагеря
с внешним миром оборвалась в одиннадцать часов вечера предыдущих суток. Шла
серия исходящих звонков, по пять минут каждый. После этого - тишина. Последний
входящий - в десять вечера, продолжительность разговора - десять минут. Номер
звонившего тот же, что и в шесть утра сегодня.

"Юко, - сделал вывод Максимов. - Не соврала. Миядзака поручил ей
встретить нас и попросил перезвонить позже, уступив телефон сотрудникам для
личных нужд. Но после одиннадцати уже никто к аппарату не подошел".

По утрамбованной тропе прошел к месту раскопок.

Обычный вид. Яма. Ряд тентов вокруг. Аккуратно сложенные инструменты.
Люди закончили рабочий день и больше никогда сюда не вернулись.

Максимов заглянул в раскоп.

На самом дне темнел прямоугольник с ровными краями. Достаточный, чтобы
вместить в себя тело крупного мужчины. Наверное, оттуда и пришла в лагерь
смерть.

"Надо уходить", - решил Максимов.

Назад прошел мимо профессора. Задержался у стола.

Долго смотрел на спутниковый телефон. В палатку, где размещался радист
со своей аппаратурой, войти было невозможно - все залило трупной жижей,
вытекшей из восьми раздувшихся тел. А здесь, на открытом ветру месте, вполне
можно было проверить догадку.

Решившись, Максимов ударом приклада расколол трубку. Из развалившегося
корпуса наружу вывались крохотные детальки и осколки электронной платы.
Максимов ударил еще раз, целясь в нижнюю часть, где размещался микрофон.

И увидел то, что больше всего не хотел увидеть. Явно лишнюю деталь. Ни
цветом, ни размерами не подходящую к остальной начинке трубки. Стальной
цилиндрик с мелкой сеточкой крохотных отверстий на торце.

Увидев, что на сетке остались следы белого порошка, Максимов отпрянул,
прижав платок ко рту.

Побежал прочь, стараясь дышать как можно реже.

Смерть, невидимая, но неотвратимая была повсюду. Белым ггорошком,
смешавшись с пылью, висела в воздухе.

Леон, несмотря на запрет, вышел из машины. Не утерпел. Прошел к трупу
на тропе.

- Еще одну премию решил заработать, стервятник, - зло прошипел
Максимов.

До Леона оставалось метров сто, и слышать Максимова он не мог. К тому
же тот был полностью поглощен своим ремеслом: раскрыл чемодан с аппаратурой и
готовился к съемке.

До зуда в пальцах захотелось дать очередь ему под ноги, но Максимов
сдержался.

Снял платок. Держа навесу, поднес зажигалку. Пламя лизнуло ткань.

Леон выпрямился, закрывшись рукой от солнца, стал следить за действиями
Максимова.

- У тебя запасной камуфляж есть? - крикнул Максимов.

- Да, - после паузы ответил Леон.

- И слава богу, - прошептал Максимов.

Уронил горящий платок в траву. Она сразу же затрещала, стала чернеть и
жухнуть. Огонь из-за яркого солнца казался бесцветным.

Максимов сорвал с себя всю одежду, бросил в огонь. По камуфляжу сначала
поползли черные змейки, потом проклюнулись красные язычки. Серый удушливый дым
потянулся вверх.

"Запасной обуви не взял, а жаль, - подумал Максимов. - Ладно, бог даст,
пронесет".

Он по очереди поднес кроссовки к огню, окуная в горячий дым. Держал,
пока хватало терпения выносить боль в пальцах.

- Ма -а-кс! - донесся крик Карины.

Максимов вскинул голову.

Солнце застило глаза, он разглядел только нечеткий контур ее фигуры
рядом с машиной.

В следующую секунду "уазик", взревев мотором, развернулся, подняв