каким я привыкла его видеть.
ожиданьям, знойный, как в июне, - пастырь наш созвал с пастбища своих овец и
вознамерился вести их в обратный путь. Но нам предстояло отмахать целую
лигу, потому что ферма, на которой мы завтракали, стояла далеко от Виллета;
дети устали от игр; многие пали духом при мысли о кремнистой, раскаленной и
пыльной дороге. Но профессор это предвидел. Сразу же за фермой нас ждали два
поместительных экипажа, из тех, какие обычно нанимают для школьных
экскурсий; всем нашлось место, и час спустя мосье Поль в полной сохранности
доставил своих подопечных на улицу Фоссет. День прошел приятно; он был бы
еще приятней, если б не легкая тучка, на минуту омрачившая его ясную лазурь.
вместе с мадам Бек. Чуть не битый час они бродили по главной аллее, серьезно
беседуя. Он казался расстроенным, но на чем-то настаивал, она возражала,
убеждала, не соглашалась.
вернулась в комнаты, оставя своего родича Поля бродить по саду, я сказала
себе: "Он назвал меня утром "petite soeur". Если б и вправду он был моим
братом, неужто я не побежала б сейчас к нему спросить, какая у него на душе
забота? Бедный! Как печально прислонился он к дереву! Он нуждается в
утешении, я знаю. Мадам не может утешить, она умеет только пенять. Что же
мне делать?"
зашагал по саду. Двери carre были открыты; я подумала, что он хочет, по
своему обыкновению, полить апельсинные деревца в кадках. Однако, дойдя до
самого входа, он резко повернул и направился к стеклянной двери старшего
класса. Там-то, в старшем классе, и сидела я, наблюдая за ним, но мне
недостало смелости спокойно дождаться, когда он переступит порог. Он
повернул так внезапно, так быстры были его шаги, весь вид его так странен.
Трусливая часть моего существа одержала верх, и, услышав, как хрустит под
его ногами гравий и как шуршат при его приближении кусты, - я выскочила из
класса и метнулась прочь что было духу.
я стояла одна и с безотчетным замиранием сердца слушала, как он прошел по
классам, изо всех сил хлопая дверьми. Я слышала, как он ворвался в столовую,
где учениц томили сейчас lecture pieuse*. Я слышала, как он произнес:
спуститься и, наконец, осуществить свое самое горячее желание - то есть
увидеть его, подойти к нему и заговорить, - фальшивый голос мадемуазель
Сен-Пьер как ни в чем не бывало ответил:
мадам Бек, завладела им, распекла, довела до входной двери и наконец
отпустила.
собственного моего поведения. Я же сразу поняла, что именно меня он ищет,
что я нужна ему. А мне - разве не был он нужен? Отчего я убежала? Что унесло
меня с его пути? Он собирался мне что-то сказать, он шел ко мне это сказать,
я рвалась его выслушать, и вот - уклонилась от его откровенности. Стремясь
выслушать и утешить, я считала свое желание неосуществимым, а когда
возможность вдруг представилась, я бросилась от нее прочь, как от горного
обвала.
получила бы в награду, сумей я победить нелепое смятенье и спокойно
подождать две минуты, я обрела лишь мрачные сомнения и терзания
неизвестности.
смогла ли бы я пойти в город за кое-какими покупками.
списком разных мелочей - шелковых, шерстяных ниток и прочего, - потребных
ученицам для вышивания, и, облачившись соответственно пасмурной погоде,
которая грозила дождем, я взялась уже за дверную ручку, когда голос мадам
вновь призвал меня в столовую.
внезапная идея, - я кое-что еще вспомнила, но, боюсь, не злоупотребляю ли я
вашим великодушием?
гостиную, вынесла оттуда хорошенькую корзиночку, наполненную прекрасными
парниковыми плодами, розовыми, сочными, соблазнительно уложенными на
зеленых, будто восковых, листьях и бледно-желтых цветах какого-то неведомого
мне растения.
под стать вашему туалету, не то что грязная какая-нибудь поклажа. Окажите
милость, оставьте эти фрукты в доме у мадам Уолревенс и поздравьте ее от
меня с днем ангела. Она живет в Старом городе, в нумере третьем по улице
Волхвов. Боюсь, вам это покажется далеко, но в вашем распоряжении весь
вечер, так что спешить некуда. Если не поспеете к ужину, я велю оставить для
вас еду, а не то Готонша сама для вас расстарается, ведь вы же ее любимица.
Вас не забудут, моя милая. Да! Еще одно (она снова меня задержала):
непременно отдайте корзину мадам Уолревенс в собственные руки, только ей,
смотрите же, и чтобы не вышло какой ошибки, она, знаете ли, такая
щепетильная. Adieu! Au revoir!
и шелковые нитки всегда ужасная тоска, но наконец я справилась с заданием. Я
выбрала образцы вышивок для туфель, выбрала закладки, и шнурки для
колокольчиков, и кисточки для кисетов. Покончив со всей этой чепухой, я
выбросила ее из головы, и мне осталось только доставить фрукты имениннице.
города и нисколько не обескураживало, что на вечернем небе проступила черная
туча, покраснела по краям и стала постепенно наливаться пламенем.
напряжения сил, и я всегда подчиняюсь ей с неохотой; ливень же и снегопад
или град требуют только покорности - терпи и жди, пока промокнет до нитки
твое платье. Зато перед тобой расстилаются чистые, пустынные проспекты,
расступаются тихие, широкие улицы; город цепенеет, застывает, как по манию
волшебной палочки. Виллет превращается в Фадмор{379}. Так пускай же хлынут
ливни и разольются реки - лишь бы мне сперва отделаться от своей корзинки.
донестись в такую даль) пробили без четверти шесть, когда я достигла
указанного мне начальницей дома. Это была даже и не улица; скорее нечто
вроде бульвара. Здесь царила тишина, между широких серых плит проросла
трава, дома были большие, очень старые с виду, а над крышами виднелись купы
деревьев, означая, что позади раскинулись сады. Дремлющая тут старина,
очевидно, изгнала отсюда все деловое и бойкое.
Церковь, темные обветшалые башни которой высились над округой, была славным
и некогда процветающим храмом Волхвов. Но богатство и слава давно расправили
золоченые крыла и улетели прочь, предоставя древнему гнездовью либо стать
приютом Бедности, либо уныло, пусто и одиноко влачить бремя грядущих зим.
величиной чуть не с пятифранковые монеты, я нигде не заметила никаких
признаков жизни, исключая увечного и согбенного старика священника, который
проковылял мимо меня, опираясь на посох и олицетворяя упадок и старость.
перед только что захлопнувшейся за ним дверью и позвонила, он оглянулся и
посмотрел на меня. Он нескоро отвел взгляд; быть может, облик мой, не
облагороженный преклонными годами, и моя корзинка показались ему здесь
неуместными. Я и сама, признаться, немало бы удивилась, случись мне сейчас
увидеть на пороге круглолицую, розовую горничную; но мне отворила совсем
старенькая старушка в допотопном крестьянском уборе, равно безобразном и
пышном, с длинными рюшами кружев ручной работы и в сабо, скорее похожих на
какие-то утлые ладьи, чем на обувь, - и я совершенно успокоилась.
случалось мне встречать более брюзгливый вид. Она едва ответила на мои
расспросы о мадам Уолревенс. Кажется, она так и вырвала бы у меня из рук
корзинку, не подоспей к нам священник, услужливо подставивший мне ухо.
надобно увидеть самое мадам Уолревенс и передать ей фрукты в собственные
руки. В конце концов, он понял, однако, в чем суть моего поручения, которое
долг предписывал мне неукоснительно выполнить. Обратясь к престарелой
горничной не по-французски, но на особом наречии граждан Лабаскура, он
убедил ее впустить меня на негостеприимный порог, сам препроводил наверх в