Кленовский и И. Елагин -- быстро и по заслугам завоевали себе в эмиграции
имя.
формации. Елагин, возможно, талантливей Кленовского. Он находчив, боек,
размашист, его стихи пересыпаны блестками удачных находок. Но все
опубликованное им до сих пор так же талантливо, как поверхностно, почти
всегда очень ловко, но и неизменно неглубоко. Каждая строчка Кленовского --
доказательство его "благородного происхождения". Его генеалогическое древо
то же, что у Гумилева, Анненкова (видимо, опечатка, следовало -- Анненского.
-- Е.В.), Ахматовой и О. Мандельштама. И. Елагин -- в противоположность
Кленовскому -- один из "не помнящих родства", для которых традиция русской
поэзии началась с "Пролеткультом" и Маяковским. Вероятно, Елагин читал и,
возможно, по-своему любил тех поэтов, от которых как "законный потомок"
ведет свою родословную Кленовский. Но на его творчестве пока это не
отразилось"*.
о давно покойном Анатолии Штейгере, Г. Иванов вновь вернулся к Елагину:
много менее Елагина одарен. Но "реальная ценность" стихов Штейгера все-таки
несравненно выше. Штейгер создал законченные произведения искусства, "то,
что сотворено и не подлежит изменению". Стихи же Елагина, при всем их
внешнем блеске, покуда лишь вексель, правда, размашисто выписанный на
крупную сумму..."*
1922 года за поэта признать отказывался), Г. Иванов между делом сообщил
читателю, что Елагин талантливей чуть ли не всех "новых", но глупо хвалить
одного поэта в ущерб всем другим, -- а такая тенденция в эмигрантской
критике всегда была, -- да только ли в эмигрантской? В процитированной
статье, кстати, Г. Иванов впервые привлек читательское внимание к творчеству
Николая Моршена, чей первый сборник вышел еще ох как не скоро -- в 1959
году. Между тем Г. Иванов, обозвав елагинские стихи "векселем на крупную
сумму", в 1955 году писал о нем в частном письме Роману Гулю: "...все-таки
очень хорошо. Таланту в нем много"*.
бывшие супруги Матвеевы дожидались визы на въезд в США. Вновь предоставим
слово свидетельнице тех лет -- Татьяне Фесенко:
но, пожалуй, по своему возникновению самая удивительная из всех книг
Елагина. Эта недооцененная и критиками, и самим автором веселая и остроумная
комедия-шутка "Портрет мадмуазель Таржи" писалась в страшное время -- в
период насильственной репатриации, которая грозила всем "ди-пи" -- бывшим
советским гражданам.<...>
комиссий, и вот именно тогда зазвучали задорные и забавные строки Елагина,
вызывавшие улыбку на хмурых лицах, а позже послужившие доказательством
разностороннего таланта их автора, давая ключ к пониманию его характера. В
своеобразном варианте "разговора у театрального подъезда", изданного на
правах рукописи, напечатанного на отдельном листке, вложенном, согласно,
согласно моему опыту, только в экземпляры комедии, подаренные друзьям,
Елагин, обращаясь к заокеанскому "залетному гостю", говорит:
Елагина, -- однако раньше, чем были опубликованы процитированные выше строки
Татьяны Фесенко. Выходивший в Москве журнал "Современная драматургия" (1990,
No 3) с разрешения вдовы поэта -- Ирины Ивановны Матвеевой -- перепечатал
пьесу целиком; к публикации была приложена моя довольно большая статья о
драматургии Елагина. Позднее Роман Виктюк снял по пьесе телевизионный фильм,
который цензура довольно долго не пропускала на экран; лишь после кончины
СССР 30 декабря 1991 года состоялась телепремьера, и с тех пор пьесу,
ставшую фильмом, видели миллионы зрителей. Внимательный читатель может
увидеть, насколько целостно связана эта единственная елагинская пьеса с его
же поэтическим творчеством. Мир елагинской поэзии сам по себе предельно
театрализован, тема сцены появляется в десятках стихотворений, а маленькая
поэма "Нечто вроде сценария" полностью соответствует своему заглавию:
мир до такой степени был бы "размещен" на сцене. В 1978 году Елагин прислал
мне в виде автографа свои "последние стихи" -- это было нынче ставшее почти
хрестоматийным стихотворение о Гамлете -- "Вверху хрусталем и хромом..."
Быть может, это вообще одно из лучших русских стихотворений о театре. И
Шекспир появился тут не красного словца ради, мир по Елагину -- театр сам
себе.
В ноябре 1977 года он писал мне: "Вообще мне близок человек на фоне
современности. Я, прочтя стихи, должен чувствовать эпоху, когда они
написаны. Если человек пытается писать "вне времени", то он для меня и "вне
вечности"". Здесь важна не только стержневая идея творчества, выстроенного
Елагиным "во времени, а не в пространстве", -- важны слова "на фоне". Проще
говоря, по Елагину, прежде, чем сочинять, нужно расставить декорации.
попросту назван в тексте. На дворе то ли 1890 год, то ли 1930-й -- тут уж
читатель волен сам домысливать, но обязан помнить: время тут возможно не
любое, а такое, когда нет войны, нет голода. Притом вероятней из двух
предложенных дат вторая, на нее указывает двухсоттысячный тираж газеты, в
которой появляется "роковая" статья одного из героев газеты (Жака),
приводящая в финале пьесы к общему ликованию и двум свадьбам. А вот на дату
написания (конец голодных сороковых годов) указывает в пьесе скупость
средств, коими постановка ее может быть осуществлена. Всех-то декораций:
мансарда для первых двух актов, комната домовладельца -- для третьего.
Актеров нужно пять: на роль героя-любовника Клода; на роль его романтичной
невесты; далее, по законам жанра, следует пара комическая: журналист Жак и
его возлюбленная Фантин; ну, и сам г-н Таржи.
первой секунды своего появления до конца акта, -- а во втором акте она
появляется в пальто, сплошь изукрашенном фиалками. Эти фиалки -- настоящая
подпись мастера в уголке картины. Перед нами римейк, проще говоря,
переделка, "вторичный подход к теме" -- перед нами созданная русским поэтом
в Германии, в лагере "ди-пи"... "Фиалка Монмартра", версия прославленной
оперетты Имре Кальмана. Ничто не случайно: когда весной 1948 года президент
Трумэн подписал закон о "ди-пи" и начался широкий въезд "перемешенных лиц" в
США, а сами "перемещенные лица" ждали "у моря погоды", т.е. визы, сочиняя
римейк уже вошедшей в классику жанра оперетты, Елагин попросту уже вошедшей
в классику жанра оперетты, Елагин попросту заполнял время ожидания.
Эскапистской душе поэта, понятно, хотелось куда-нибудь в довоенный (сколько
раз в истории это слово меняло значение, сколько раз было символом чего-то
хорошего, чего-то ушедшего) Париж.
советском телевидении Роман Виктюк, не было. В Собрание сочинений 1998 года
пьеса оказалась включена после долгих сомнений, обуревавших не составителя,
но вдову Ивана Венедиктовича: не повредит ли эта буффонада сложившейся
репутации Елагина как серьезного поэта? Решили: не повредит -- хотя бы
потому, что пьеса уже попала на телеэкран. К тому же "веселый" жанр,
существовавший в творчестве Елагина параллельно с серьезным, в Собрании
сочинений ничем больше не был представлен, и "Портрет мадмуазель Таржи"
служил тому некоторой компенсацией. Тем более, что отдельное издание пьесы в
1949 году было вообще одним из последних "дипийских" изданий. По
свидетельству отпечатавшего "Портрет мадмуазель Таржи" Ю. Сречинского, книга
нигде не продавалась. Да и кто бы стал покупать? Свою часть тиража
(половину) Елагин хранил оригинально: подложил вместо четвертой ножки под
собственный колченогий диван. В США с его багажом кое-какие экземпляры
переехали, и один из них осенью 1989 года подарила мне вдова поэта, с чего,
собственно говоря, началась даже не вторая, а первая жизнь пьесы: до
публикации в "Современной драматургии" она была известна лишь некоторым
коллекционерам и друзьям Елагина.
Матвеевы с маленькой дочкой отправились на военном транспорте "Генерал Балу"
в Нью-Йорк начинать новую жизнь, -- на палубе этого транспорте, кстати,
познакомилась с Елагиным Валентина Синкевич. Об этом путешествии Елагин
обстоятельно рассказал в третьей, последней части своих поэтических
мемуаров, поэме "Нью-Йорк -- Питсбург", где о многом повествуется с
исчерпывающей полнотой, но только не о личной жизни поэта.
вышла замуж за поэта, прозаика и литературоведа Бориса Филиппова, но и с ним
брак продлился менее года. На книге 1953 года "По дороге оттуда" Елагин
проставил посвящение -- "О.А." -- Ольге Анстей. Семья не восстановилась, но
дружба между Елагиным и Анстей сохранилась до конца, до смерти Ольги в
Нью-Йорке 30 мая 1985 года. Осенью 1986 года, незадолго до собственной
смерти, Елагин дал на радио "Голос Америки" интервью, где сказал: "Я сейчас
собираю стихи покойной Ольги Николаевны Анстей -- поэта, по-моему,
значительного, с таким тихим и приглушенным голосом, поэта редкого у нас, в
ее стихах очень много религиозного сознания, религиозного чувства, такого
"нутра", которое не свойственно нашему поколению, не говоря уже о том, что
она просто мастер стиха. И мне хотелось бы издать ее сборник, я как раз
занят тем, что подбираю стихи и готовлю к печати. Не знаю, удастся ли мне".
Не удалось: у самого Елагина смерть стояла на пороге. Впрочем, "Собрание
Мацумото Сэйте
Прозоров Александр
Каргалов Вадим
Акунин Борис
Конюшевский Владислав
Круз Андрей