я обрадовалась, найдя, что он почти не переменился за год. Но сейчас, в
сумерках, что-то орлиное, мрачное стало заметно в его осунувшемся лице с
высоко поднятыми бровями.
сил я трачу, чтобы забыть о ней. Я стараюсь вспомнить ваши доводы и нахожу
тысячи возражений, которые вам и Андрею показались бы, вероятно, просто
смешными. Каждое утро я задаю себе урок - не думать о ней. Я разорвал
единственную фотографию, которую привез с собой из Москвы, а потом целую
ночь составлял ее из кусочков и клеил. Вот, взгляните.
Прелестное, задумчивое лицо с нежным овалом, с тонко очерченным, немного
припухшим ртом смотрело на меня с портрета. В сумерках трудно было заметить,
что портрет был разорван и склеен.
познакомили с одной женщиной, и мне показалось. Это очень хорошая женщина,
умная и простая...
И он назвал знаменитого ростовского врача, который приезжал в зерносовхоз к
Репнину. - Я ей говорил, что Глафира Сергеевна всю жизнь требовала, чтобы я
перестал быть самим собой. А она спрашивает: "Она хотела этого для себя? Или
для вас?"
вас не ученого, а карьериста. Ох, Митя, вы всегда понимали ее слишком
сложно! Ведь, в сущности говоря, Глафира Сергеевна - простой человек. Она
надеялась, что вы отдадите все силы своего ума и души тому делу, которое
кажется ей самым важным: устройству удобной, легкой, великолепной жизни. А
вы погрузились в изучение вирусной теории происхождения рака - весьма
запутанный вопрос, не имеющий к легкой жизни даже самого отдаленного
отношения. И все это стало так заметно, когда она...
показывать гостям альбом с газетными вырезками, в которых хоть раз упомянута
фамилия Крамова.
фонарей, изогнувшуюся на повороте и уходящую в темноту вдоль бульвара...
У СТАРЫХ ДРУЗЕЙ
газетам. Старые друзья не забыли обо мне, писали, хотя и не особенно часто.
Я знала, что к зерносовхозу подведена железнодорожная ветка, что снимают
теперь 15-17 центнеров зерна с гектара, что липки вдоль проспекта Коммуны
подросли и стали, как писал Бородулин, "типичными, нормальными липами". Меня
давно тянуло в зерносовхоз, где были проведены такие трудные, но хорошие
годы.
исчез... Куда? Этот вопрос на все лады разбирался в зерносовхозе. Почему
перед своим исчезновением он часто бывал в Сальском райздраве? Почему,
встречаясь с друзьями, горячо осуждал недостаток хороших фельдшеров в
зерносовхозе, без которых, по его мнению, поставить медицинское обслуживание
на должную высоту было невозможно? И все объяснилось, когда Репнин вернулся
с молодой женой, некой М. Спешневой, которая стала работать фельдшером в
медпункте зерносовхоза.
пишу я тебе, дорогая Таня, - так начиналось письмо, - что хочу известить о
самой большой перемене, которая только может быть в моей жизни. Но и потому,
что Данила Степанович, так же как и я, хочет, чтобы ты первая узнала об
этом. Тебе одной он рассказывал о своем чувстве, и ты одна можешь оценить,
что, если бы я не встретилась с ним, для меня навсегда осталась бы закрыта
дорога к личному счастью".
соглашалась "сыграть свадьбу", Насилу умолил, и Андрей, вдруг загоревшись,
решил, что ближайший отпуск мы непременно проведем в зерносовхозе. Но первый
ближайший не состоялся, а второй я провела в Крыму. Зато когда стало
известно, что совещание по фагу состоится в Ростове, я написала Репниным и
получила в ответ длиннейшую телеграмму, в которой подробно сообщался новый
маршрут - из Ростова в "Гигант", а из "Гиганта" по новой железнодорожной
ветке в "Зерносовхоз-5" - и высказывалось твердое убеждение, что на свете
нет такой силы, которая заставила бы меня и на этот раз не сдержать
обещание...
насколько я могла припомнить, доктор Дроздов, заведующий Сальским
райздравом, некогда раскинул свой изолятор. Теперь здесь, в глубину по обеим
сторонам дороги, стояли домики, одноэтажные, со сверкающими на солнце белыми
железными крышами, и в одном из них жили Данила Степаныч и Маша. Но, подойдя
к палисаднику, в котором горделиво покачивались высокие конопели, я увидела
не хозяина и не хозяйку, а худенькую пожилую женщину, стриженую, с кудрявыми
волосиками на маленькой, как у ребенка, головке. Женщина развешивала на
веревке белье и оживленно беседовала - очевидно, сама с собой, потому что в
палисаднике, кроме нее, лишь разгуливали с глухим кудахтаньем куры. Это была
Мавруша - старенькая сожительница Павлы Кузьминичны - Машенькиной мамы.
Говорила я Даниле Степанычу, что сегодня приедут гости дорогие! Заходите же
в дом! Поцеловаться-то можно?
назвать просто чистой, потому что она была уже какой-то пречистой - с
сияющим белым полом, по которому было страшно ходить, со скатерками,
накидочками, дорожками, лежавшими решительно везде, где только можно было их
положить, и с попугаем в клетке, который, увидя нас, закричал: "Никак нет,
ваше благородие!" - обнаружив тем самым, что его сознательная жизнь началась
в дореволюционное время.
секрету говорят, что надежда хотя есть, но самая малая, и нужно, говорят,
приготовиться ко всему, а она услышала и спорит, что у вас, дураков, малая,
а у меня большая, и вы смотрите, как бы прежде меня концы не отдать. Так и
сказала. Мне на Машеньку было больно смотреть, как она ее мучила: "Плохая,
плохая, не любишь мать, плохая!" А плохая-то со всего света докторов
позвала, только и слышишь: "Мавруша, чайник согрей!" А чайник как на грех
распаялся, его Павла на керосинке забыла, я прибежала, а носик-то уже на
полу лежит. И такой славный чайничек был, мне его одна чиновница подарила, я
тогда еще в Новочеркасске жила...
нетрудная. И, успокоив старушку, которая порывалась пойти вместе со мной, я
отправилась к Машеньке на медпункт.
подъезда дома, в котором помещалась моя "лекарня". - Может, больницу? Как
пройдете проспект Коммуны, направо - метеостанция, а налево - больница.
полуразвалившаяся хата, должно быть служившая чабанам приютом в ненастные
дни. Теперь, пройдя к саду, обнесенному невысоким забором, я увидела три
белых домика, соединявшихся дорожкой, вдоль которой росли кусты. По дорожке
шла девушка в косынке, в белом халате и держала в руках никелированную
коробку - медсестра, а поодаль на скамейках сидели люди в халатах - больные.
маленькими - каждый в десять окон, - когда я подошла к ним поближе. "Роддом"
- прочла я на одном из них, и мне вспомнился разговор с директором,
упрекавшим меня за то, что я выписала "выставку-лубок по охране материнства
и младенчества", не рассчитав, что самому младшему из жителей зерносовхоза
было не меньше 16- 17 лет. Небось пригодилась теперь моя выставка, если не
заменили ее давным-давно другой, побогаче!
диванчике в приемной и приготовилась ждать. Впрочем, ждать долго не
пришлось: точно такая же, как пять лет назад, только, может быть, немного
бледнее и тоньше, Маша вышла из кабинета и принялась с озабоченным лицом
считать больных, - как видно, торопилась домой. Меня она тоже хотела
сосчитать, всмотрелась, негромко вскрикнула: "Таня!" - и бросилась ко мне.
ты мне помогала?
Мацумото Сэйте
Шилова Юлия
Лукьяненко Сергей
Лукьяненко Сергей
Куликов Роман
Лукин Евгений