секторов каменоломен, где тянулся на километры заброшенный, давно не
разрабатываемый горизонт. Жученков определил, что место это находится
далеко за пределами каменоломен, оцепленных немцами, и хорошо укрыто двумя
холмами.
нависшего над головой, осыпающегося, слепящего глаза едкой крошкой, было
делом мучительным. Люди работали в полумраке, устроив из обрезков фанеры, а
то и просто из газет защитные козырьки. Работали рьяно, упрямо, яростно, в
душном полумраке, где клубилась разъедающая глаза известковая пыль.
Долговязый дядя Яша Манто и тут, впрочем, находил немало поводов для своих
неизменных шуток.
фанерным щитом шахтерская лампочка и маячила похожая на огромное тощее
пугало тень шеф-повара. - Боже ж мой, сколько на мою голову шишек
достанется! Ведь это буквально на всех хватило бы с запасом.
свободно, я через мой выдающийся рост на каждом повороте определяю
собственной головой прочность камня. Нет, видно, я родился на свет не для
того, чтобы жить под землей, а чтоб ходить под открытым небом с поднятой
головой... Ну, оставим разговор, давайте работать. Учтите, что мы с вами
роем не просто выход. Это выход с того света на этот. Только разобраться в
этой темноте, где тот свет, а где этот, довольно трудно.
кто-нибудь говорил беззлобно, так, больше для порядка:
что один ученый сказал так: "Я рассуждаю - значит, я существую". А я люблю
делать это вслух. А то мы живем в такой темноте, что, пока я не слышу
собственного голоса, я, бывает, даже сам не знаю, живой я или уже кончился.
из забоя каменную осыпь. Проголодавшиеся, потные, облепленные известковой
пылью, от которой начинала зудеть кожа, они шумно являлись на камбуз, где
их встречал тот же Манто.
Яша, уже снявший фартук каменщика и надевший поварской халат.
конец года. Уже полтора месяца выдерживала осаду маленькая подземная
крепость. Положение становилось, правда, с каждым днем все более трудным,
никто этого не скрывал, но все-таки партизаны оттянули на себя специальный
полк гитлеровцев. Более двух тысяч солдат днем и ночью караулили район
каменоломен, страшась новой вылазки партизан. Полтораста фашистов было
перебито во время большого подземного сражения и в других схватках и
вылазках. Немецкое командование продолжало считать, что под землей
скрываются крупные силы партизан.
прокоптившихся, мучимых постоянной жаждой людей, едва насчитывавшая теперь
вместе с детьми девяносто человек. Седьмую неделю не видели эти люди солнца
и звезд. Уже сорок с лишним дней не имели они ни одного глотка свежего
воздуха. Холодный камень был их небом, бессменная тьма давила им на очи,
могильная сырость ломила их суставы. Но они жили здесь, внизу, так, как
решили жить, как требовала их совесть.
как будто, но в то же время во всем отвечающей тем большим, мудрым
привычкам и законам, которым подчинялась его жизнь и там, наверху, до
войны. Шли политзанятия у бойцов, в Ленинском уголке при свете
лампочек-карбидок пионеры рисовали, клеили, переписывали подземную
стенгазету; политрук Корнилов проводил воспитательные беседы. Володю сперва
удивляло, а порой даже обижало, что Корнилов был так требователен и
пунктуален во всех занятиях, не прощал малейшей провинности в подземной
службе, бранил за пустяковое опоздание или самую мелкую неаккуратность.
Потом Володя понял, как важно было здесь, под землей, в потемках, точно
следовать всем правилам, которым подчинялась та большая, залитая солнцем,
свободно дышавшая, просторная жизнь, что была наверху до прихода врага. Он
замечал, что всем - бойцам и партизанам, и придирчивой тете Киле, и злой на
язык Наде Шульгиной, - всем нравилось, что они и тут, под камнем, заживо
замурованные фашистами, ведут жизнь такую, какую полагается вести
обыкновенным советским гражданам. Это сознание наполняло всех ощущением
гордой и упрямой силы: живем, мол, честно, как для нас заведено, и ничего с
нами враг поделать не может, пока мы живы...
по красоте и силе. За это сложили головы и комсомолец матрос Бондаренко, и
старый партизан Иван Гаврилович. Шустов, и Москаленко. А теперь за то же
умирал общий любимец - лейтенант Ваня Сергеев.
подняться, стонал. Что-то пугающее и чужое появилось уже в его осунувшемся
лице. Оно приобрело какие-то черты сходства с хорошо запомнившимся Нине
лицом матроса Бондаренко. И это зловещее сходство, неясное, почти
необъяснимое словами, но с каждым днем все сильнее проступавшее, вызывало у
Нины тяжелое, тоскливое предчувствие...
теперь очень исхудавшую ладонь на ее руку.
такая теплая... Слушай, Нина, - он смотрел на нее беспомощным, просящим
взглядом, - неужели мне конец? Неужели это все?..
он забывался, а Нина вынимала из санитарной сумки свой бывший ученический
дневник, с которым не расставалась по-прежнему, и в графе "что задано"
торопливо записывала:
такой большой, на боку висела сумка полевая, наган. На нем была черная
шапка, он был хорош. Черные брови, как стрелы, глаза блестели, он был полон
желания отомстить врагу... Он подошел к нам, улыбнулся... Мы сказали ему,
чтобы он берег себя, но он почему-то грустно посмотрел на нас. И теперь
очень трудно вспоминать это. Он лежит теперь в постели умирающий, все у
него болит, он хочет жить, и что-то отнимает у него жизнь... Как он
мучается! Сердце разрывается, как мне жаль его... Неужели он умрет? С
каждым днем все хуже его состояние... Днем и ночью мы с Надей Ш. читаем ему
книги, веселим его, стараемся заговорить, чтобы не думал о смерти. Он так
верил, что мы выйдем из этой пещеры, верит и сейчас в освобождение, что
будет жив... А скоро придет смерть. Рука заражена. Заражение дошло до
локтя. Надя и я не отходим от него. Как ласково он называет нас!
Золотенькими ласточками, кровиночками родными... Он хочет видеть нас все
время. Не смыкая глаз, мы сидим около него. Все думаем, что он умрет.
Бедный Ваня, какого друга мы теряем! Неужели он умрет?.. "
надежда была на "объект No 1". Может быть, выйдя на поверхность и
добравшись до Старокрымских лесов, соединившись с другими партизанами,
можно было бы отыскать хирурга и спасти Ваню, если только он доживет до
этого дня.
было пробить новый тоннель и увидеть небо. По приказу командира Манто уже
распределил продукты, расфасовал их, как он выражался, по двадцати кило на
душу и спину, предупредив, что во время перехода отряда на поверхность
"камбуз будет закрыт на учет". Тетя Киля вместе с девушками уже собирала
вещевые мешки.
ли немецких патрулей и караулов в районе предполагаемого выхода. Затем
необходимо было связаться с партизанами Пахомова. Его отряд держался в
Аджи-Мушкайских каменоломнях, далеко от Старого Карантина, в
противоположном конце Керчи.
уперев подбородок в выпуклую грудь, сидел в хмуром раздумье комиссар Котло.
"объекта No 1" и то и дело вытаскивавший из-за ворота колючие крошки
ракушечника, и начальник строительства, он же главный подрывник, Жученков,
и, как всегда, тщательно побритый, с аккуратной белой полоской над
воротником закоптелой гимнастерки Корнилов, и шеф-повар Манто. Все были
тут, и каждый понимал, что оставаться больше в неведении, пробиваться
наверх вслепую нельзя: надо что-то предпринять, нужно уже сейчас выслать
наверх разведку.
на эту сторону к плечу голову, потряс ею, как это делают купальщики,
нырявшие с головой и только что вылезшие из воды.
полны и рот. Не отплюешься.
что это нам необходимо для внутренней побелки, а то мы совершенно насквозь
прокоптились. Так не вечно же нам быть черненькими, пора стать и
беленькими.
сказал:
там шумок поднять, на себя немцев оттянуть, тем самым и от нас внимание
отвлекут. Ну, а мы в это время как раз и двинемся отсюда. И вообще нам
связь с аджимушкайцами крайне нужна.
кулака на стол. - Все правильно, все верно, но не могу я еще раз допустить,
Суворов Виктор
Конан-Дойль Артур
Мурич Виктор
Корнев Павел
Орловский Гай Юлий
Шилова Юлия