Чтение 96–й страницы книги ~Нечистая сила~

вора-домушника. Страшились поднять с панели пьяного... "Поднимешь, в зубы
накостыляешь, а потом окажется, что это сам министр". Маклаков, подлинный
мистификатор, являлся в участки то под видом адъютанта градоначальника, то
бабой-просительницей, то тренькал шпорами гусарского поручика. Гримировался
- не узнаешь! Голос менял - артистически! Петербург хохотал над полицией, а
сам автор этого фарса веселился больше всех. Озорная клоунада закончилась
тем, что царь сказал Маклакову:

- Николай Алексеич, пошутили, и хватит... Я прошу вас (лично я прошу!),
окажите влияние на газеты, чтобы впредь они больше не трепали имени Григория
Ефимовича..

Обывателю не возбранялось подразумевать, что Распутин где-то существует,
но он, как вышний промысел, всеобщему обсуждению не подлежит.

Натянув на прессу намордник, Маклаков вызвал к себе Манасевича-Мануйлова,
которого отлично и давно уже знал по общению с ним в подполье столичных
гомосексуалистов.

- Ванечка, ты больше о Распутине не трепись, золотко.

- Коленька, ты за меня не волнуйся...

Влюбленная Пантера совершала немыслимые прыжки и, покорная, ложилась
возле ног императрицы, облизывая ей туфли. Царь отверг резолюцию Коковцева,
который о Маклакове писал: "Недостаточно образован, малоопытен и не сумеет
сыскать доверие в законодательных учреждениях и авторитет своего ведомства".
Но что значит в этом мире резолюция? Бумажка...

****

Ванечка зашел на Невском, дом ј 24/9, в парикмахерскую "Молле", владелица
которой Клара Жюли сама делала ему маникюр. Между прочим, болтая с неглупой
француженкой, Манасевич-Мануйлов краем уха внимательно слушал разговоры
столичных дам:

- Теперь чулки прошивают золотыми пальетками, так что ноги кажутся
пронизанными лучами утреннего солнца.

- Слава богу, наконец-то и до ног добрались! А то ведь раньше только и
слышишь: глаза да глаза... Как будто, кроме глаз, у женщины больше ничего и
нету.

- А Париж уже помешался на реверах из черного соболя.

- Ужас! Следует быть очень осторожной.

- Неужели опять обман?

- Да! От белой кошки берут шкуру, а от черной кошки берут хвост.

Продается под видом egalite "под нутрию"!

- С ума можно сойти, как подумаешь... За какого-то зайца под белку я
недавно отдала двадцать рублей.

- Вам еще повезло! А я за собаку под кошку - пятнадцать и была еще
счастлива, что достала...

- Главное сейчас в жизни - это муфта.

- Да. В нашем жестоком веке без муфты засмеют!

- Мне один знакомый молодой человек (так, знаете, иногда встречаемся...
как друзья!) рассказывал, что скоро в Сибири перестреляют всего соболя, и
тогда мы будем ходить голыми.

- Уже ходят! Недавно княгиня Орлова, урожденная Белосельская-Белозерская
(та самая, которую Валентин Серов писал на диване, где она на себя пальчиком
показывает), вернулась из Парижа... Вы не поверите - ну, чуть-чуть!

- Как это, Софочка, "чуть-чуть"?

- Атак. Прикрыта. Но... просвечивает.

- Конечно, ей можно! У нее заводы на Урале, у нее золотые прииски в
Сибири. А если у меня муж в отставке без пенсии, а любовник под судом, так
тут при всем желании... не разденешься.

- Ну, я пошла. Всего хорошего. Человек!

- Чего изволите?

- Подними мою муфту. Еще раз - до свиданья.

- Счастливая! Вы заметили, какой у нее "пароди"?

- Это старо. Сейчас Париж помешался на "русских блузках".

Конечно, в одной блузке на улицу не выйдешь. К скромной блузочке
необходимо приложение. Хотя бы кулон от Фаберже!

- В моде сейчас крохотная голова и длинные ноги.

- Об этом давно говорят. А к очень маленькой голове нужен очень большой
"панаш" из перьев райских птиц... Человек!

- Чего изволите?

- Вынеси шляпу... не урони. Ремонт очень дорог...

Ванечка небрежным жестом оставил Кларе Жюли пять рублей за маникюр и
помог одной даме надеть шубу (из кошки или из собаки - этого он определить
не мог), прочтя ей четверостишие:

Последний звук последней речи

Я от нее поймать успел,

Ея сверкающие плечи

Я черным соболем одел.

Дама оказалась знающей и мгновенно парировала:

Настоящую нежность не спутаешь

Ни с чем. И она тиха.

Ты напрасно бережно кутаешь

Мне плечи и грудь в меха...

Действуя по наитию, Ванечка подошел к телефону.

- Здравствуй, Григорий Ефимыч, - сказал приглушенно. - Не узнал? Это я -
Маска... враг твой! Я прямо от Маклакова, он к тебе хорошо относится.

За что? Не знаю. Он сказал: "Ванюшка, только не обижай моего друга
Распутина..." Встретимся?

- Да я в баню собрался, - отвечал Распутин, явно обрадованный тем, что
Маклаков к нему хорошо относится.

- Ну, пойдем в баню. Я тебе спину потру.

- Соображай, парень... Я же с бабами!

- Соображай сам: я уже столько раз бывал женщиной, что меня твое бабье
нисколько не волнует. К тому же я еще и женат.

- Ладно. Приходи. Я моюсь в Ермаковских.

- Это где? Бывшие Егоровские?

- Они самые. В Казачьем переулке... у вокзала.

Распутина сопровождали семь женщин (четыре замужние, две овдовевшие и
одна разведенная). Гришка тащил под локтем здоровущий веник, так что подвоха
с его стороны не было. Пошли в баню с приятными легкими разговорами.

Ванечка семенил сбоку, слушая. Неожиданно Распутин спихнул его с панели,
сказав:

- А меня, брат, скоро укокошат... это уж так!

- Кто? - спросил Ванечка, испытав зуд журналиста.

- Да есть тут один такой... Ой и рожа у него! Не приведи бог... Я вчера с
ним мадеру лакал. Человек острый...

Интересно было другое. На углу Казачьего переулка стояла грязная
баба-нищенка, и Распутин окликнул ее дружески:

- Сестра Марефа, а я мыться иду... Не хошь ли?

- Руль дашь, соколик, тогда уступлю - помоюсь.

- Трешку дам. Пива выпьем. Чего уж там! Причаливай...

Из соображений нравственного порядка я дальнейшие подробности опускаю,
как не могущие заинтересовать нашего читателя. Но хочу сказать, что после
бани Распутин платье баронессы Икскульфон-Гильденбрандт, пошитое в Париже на
заказ, отдал нищенке, а знатную аристократку обрядил в отрепья сестры
Марефы.

- Горда ты! - сказал ей. - Теперича смиришься...

При выходе из бани заранее был расставлен на треноге громадный ящик
фотоаппарата, и Оцуп-Снарский (тогдашний фоторепортер Сувориных) щелкнул
"грушей" всю компанию Гришки с дамами.

- Вот нахал Мишка! - сказал ему Распутин без обиды. - Доспел-таки меня...
ну и жук ты! Пошли со мной мадеру хлебать...

****

Под видом интервью, якобы взятого у Распутина, Ванечка со всеми
подробностями описал этот Гришкин поход в баню. Борька Суворин "интервью"
напечатал в своей газете, за что, как и следовало ожидать, Ванечку потянули
на Мойку - в МВД.

- Это же подло! - сказал ему Маклаков. - Я дал слово государю, что
Распутина трогать не станут, ты дал слово мне, что не обидишь его, и
вдруг... сходил и помылся! Ты меня, Ванька, знаешь: шуточки-улыбочки, но и в
тюрьму могу засадить так прочно, словно гвоздь в стенку, - обратно уже будет
не выдернуть.

- Ну что ж, - согласился Манасевич, - травлю Распутина я позже всех
начал, мною эта кампания в печати и заканчивается...

Влюбленная Пантера проглядывал списки чиновников своего министерства и
напоролся на имя князя М.М.Андронникова.

- Как? - воскликнул. - И этот здесь? Самое странное, что ни один из
столоначальников не мог подтвердить своего личного знакомства с Побирушкой.

- Знаем, - говорили они, - что такой тип существует в России, но упаси
бог, чтобы мы когда-либо видели его на службе. Маклакова (даже Маклакова!)
это потрясло:

- Но он уже восемнадцать лет числится по эмвэдэ. Мало того, все эти годы
исправно получал жалованье... за что? Неужели только за то, что граф Витте
когда-то внес его в список?

Стали проверять. Все так и есть: на протяжении восемнадцати лет казна
автоматически начисляла Побирушке жалованье, а Побирушка получал его, ни
разу даже не присев за казенный стол.