а больше никто нам ничего не сказал.
колен. Тито стал рядом, не выпуская Рэк.
руки и начала упорно, безжалостно, как тисками, сжимать по очереди кончик
каждого пальца; мальчишка корчился и наконец взвыл от боли, но мать сказала
только:
загоню! Я тебе все зубы повыдеру!
сознавалась. Лола начала большим и указательным пальцами выворачивать Рику
веки, и он вопил уже не от боли, а от ужаса.
отрывистым эхом твердили - продолжай, мол, не давай ему спуску, вытяни из
него всю правду!
задыхаясь, давясь слезами, он выкрикнул:
канителиться! Просто бусы!
поднялась.
Виго и подыхай с голоду!
начал дубасить ее кулаком по голове, по плечам но она все кричала:
Рик! - верещала она, точно кролик в зубах у хорька. - Рик, Рик!..
правую руку чуть выше кисти и начал очень медленно, старательно
выворачивать, так что под конец едва не вывихнул плечо; с протяжным воплем
Рик рухнул на колени; наконец страшные клещи разжались, и он уже только
по-щенячьи скулил, затихая. Рэк, которая съежилась на диване, оглядывая и
ощупывая свои синяки и ссадины, опять захныкала с ним заодно. А Маноло,
Пепе, Тито, Панчо, Лола, Конча, Пастора и Ампаро с плохо скрытым угрюмым
страхом на лицах пошли обсуждать во всех подробностях злосчастный поворот
событий: скупо перекинулись словами, обменялись многозначительными кивками и
порешили, что самое лучшее - выпить в баре кофе, пойти, как обычно,
пообедать, а потом устроить на палубе репетицию. Все были взвинчены, вот-вот
вцепятся друг другу в глотку. Выходя из каюты, Лола чуть замешкалась - ровно
настолько, чтобы ухватить Рэк за волосы и трясти, пока та со страху не
перестанет плакать. А когда все вышли, Рик и Рэк в поисках убежища
вскарабкались на верхнюю койку - и полуголые, сбившись в один непонятный
клубок, точно какое-то несчастное уродливое маленькое чудовище в берлоге,
затихли измученные, без сил, без мыслей, и скоро уснули.
Часть III. Причалы
отражались бледной зеленью и золотом в воде и в небесах, пассажиры, которые
весь день томительно слонялись по палубе и напрасно вглядывались в горизонт,
дождались награды: вдали завиднелся Тенерифе, из серых вод темным зубчатым
утесом, неприступной скалистой твердыней возник остров-крепость, подножье
его окутывала дымка, над ним лиловым пологом нависли низкие тучи.
он заговорил негромко, будто боялся спугнуть умиротворенность, что наполняла
в эти минуты обоих. Дженни поразило его лицо, никогда еще она не видела его
таким довольным и сияющим.
мне по душе. Толедо, Авила, но не Севилья. Апельсиновые рощи, кастаньеты и
кружевные мантильи не для меня.
Дженни, - но, конечно, Дэвид, лапочка, это не для тебя. Другое дело - гранит
и песок, лица из самой прочной испанской кожи, горький хлеб, кривые и
корявые стволы олив... край, где даже младенцы до того крепки, что не
нуждаются в пеленках. Я знаю, для тебя это и есть рай - ведь правда?
величественное - толедская сталь и гранит, кожа испанской выделки, испанская
гордость, и ненависть, и жестокость - испанцы единственный народ на свете,
который умеет возвысить жестокость до искусства... Меня тошнит от всего
расплывчатого, от киселя...
услыхала, как печально звучит ее голос, но понадеялась: может быть, Дэвид не
заметит. - Могу ручаться чем угодно, пальмы и цветы найдутся даже на
Тенерифе, и немало влюбленных, и в лунные ночи парни поют девушкам серенады
совсем как в Мексике - тебе это будет очень противно!
которые она так любила, и она сразу успокоилась: ведь сколько бы они ни
ссорились, она все равно готова примириться с ним на любых условиях, да,
конечно, лишь бы только понять, чего же он хочет.
кораблем, сильно взмахивали жесткими, точно жестяными, крыльями, круто, как
на шарнирах, поворачивали деревянные головы, строго осматривая пассажиров,
камнем падали до самой воды и подхватывали отбросы, выкинутые из камбуза.
чего бы съесть, и не разбирают, откуда еда берется.
Дженни.
иллюминатор - и вот он. Тенерифе, и впрямь зубчатая скалистая гряда,
поросшая редкими пальмами, сплошь окутанная бугенвиллеей, и на крутых
склонах, на каменных уступах, точно высеченных резцом, тесно лепятся над
обрывами приземистые квадратные домики Санта-Круса. На причале, на широком
отлогом берегу собрались гурьбой портовые грузчики и ждали, не слишком
надеясь на работу. В их толпу вошли двое полицейских, размахивая руками,
начали оттеснять людей вправо и влево и расчистили посередине широкий
проход. Дженни услышала, как загремела цепь: отдали якорь. Когда она вышла
на палубу, спускали трап. Чуть не все пассажиры были уже здесь и почти все,
готовясь сойти на берег, нарядились как на праздник. Раздался горн к
завтраку, но от борта почти никто не отошел; и тогда хриплый голос
(вероятно, казначеев) принялся орать в рупор мудрые наставления:
завтрак на столе. Во всяком случае, дамы и господа из первого класса, просим
вас очистить палубу: сейчас через верхнюю палубу начнется выгрузка
пассажиров третьего класса. Внимание! Пассажиров первого класса убедительно
просят...
и шагнула было к нему, но ее перехватил Вильгельм Фрейтаг - протянул руку,
мягко преграждая ей путь.
завтракать?
виду.
двинутся.
на нижней палубе у подножья крутого железного трапа; они взвалили на плечи
свои пожитки в разбухших узлах, на узлы посадили детишек поменьше; все лица
запрокинуты кверху в ожидании: вот сейчас дан будет знак, что можно
подняться на простор верхней палубы, прозвучит долгожданное слово и
позволено будет спуститься по сходням и вновь ступить на родную землю.
Каждое лицо по-своему отражало тайную надежду, тревожную радость, безмерное
волнение; каждый подался всем телом вперед, всем существом тянулся вверх - и
ни слова, ни движения, только дыханье толпы сливалось как бы в чуть слышный
стон да ощущалась в ней дрожь еле сдерживаемого напряжения. Невысокий
молодой парень с грубоватым добродушным лицом, отливающими синевой после
бритья щеками и спутанной гривой черных волос вдруг неудержимо кинулся вверх
по трапу, подбежал к борту, упористо расставил босые ступни на досках
палубы, и взор его птицей полетел к селениям и городишкам, что расположились
на каменистом подножье острова и взбирались по его склонам. Юноша
самозабвенно улыбался, круглые простодушные глаза его были полны слез.
Вильгельм Фрейтаг посмотрел на него с завистью - как же он счастлив, что
вернулся домой! Дженни сказала:
нарушением порядка, ринулся к счастливцу, словно готовый его ударить, но
остановился в двух шагах и заорал во все горло: