Сигизмунд умолк, подхватил с другой стороны. Еще несколько человек
подбежали, протянули руки. Заплакала женщина, увидев обезображенное
лицо. Кто-то начал длинно и злобно ругаться, проклиная рыцарей Тьмы.
обитает королевский лекарь. Я шел рядом, поддерживая свисающую руку.
Обрубок правой руки почернел, распух, от него смердящий запах, сравнимый
только с тем, что падает с неба.
накинутом на голое тело халате. Он ахнул, узнав Гендельсона, вельмож
такого ранга знают все. Когда Гендельсона занесли, я сказал лекарю:
запах лекарств. Гендельсона освободили от одежды, положили на стол. По
всему телу чернело сожженное до углей мясо. Лекарь начал покрывать его
вязким желе, похожим на вишневый клей. Я ощутил сильный запах, немного
резковатый, но бодрящий, прочищающий голову, как запах нашатыря.
плотно притертой крышкой. Оттуда вырвалось лиловое облако. Пятерня
лекаря нырнула туда, я смотрел, как он покрывает черной вязкой жидкостью
обрубок руки. Запах стал еще сильнее, неприятнее.
налито кровью. Гендельсон непонимающе смотрел в потолок. Я сказал
быстро:
талисман... ты вернулся... с победой...
что он... выживет.
заботливо поддерживал меня, что-то верещал довольно и беспечно,
хвастался и все хватал меня за плечи, под локти, вел, не давал упасть.
На площади к моему коню подходил торопливо Дитрих. Его раскачивало, на
исхудавшем лице глаза ввалились так, что могли упасть вовнутрь черепа.
милость, я приехал, когда он порвал повод и все крушил в конюшне!.. Я
решил, что с вами беда, уговорил оседлать и нагрузить вашими доспехами.
Он как будто понял, дал одеть седло и навьючить мешок... а потом прыгнул
прямо, будто стены и не было... там и сейчас каменные глыбы лежат.
человеческой в нашем Зорре.
болезненная для глаз рябь от мелких тел, тысячами застилающих солнце.
Мыши метались, сшибались, воздух был полон мелкой удушливой шерсти, что
мириадами крохотных иголочек оседает на землю. Щели между каменными
плитами уже забило этой рыжеватой чернотой.
ожидании. От неумолчного писка, едва слышного, но из тысяч и тысяч
злобно ощеренных пастей, начинало звенеть в ушах. Я спросил:
Мы молимся, мы устраиваем крестные ходы, даем обеты... но, похоже, вся
эта мразь ждет некоего слова, чтобы обрушиться на Зорр... Слышишь,
ликуют, предвкушая победу!
одолели черных рыцарей, отдали талисман, вернулись с победой... но для
дьявола это не победа? Так какой же удар меча будет для него заметным?
золотые волосы трепало ветром. На бесконечно милом лице были страх,
смятение, отчаяние, боль - все это я увидел сразу, ибо, чувствую, у меня
самого еще та морда лица.
бледное лицо. Чистый взор, одухотворенный лик, сердце сжалось,
вскрикнуло от боли и рухнуло в бездонную черную пропасть. Ей уже все
сказали... Сейчас она вбежит к нему. Увидит обожженное лицо и пустую
глазницу. Увидит страшные раны, обрубок правой руки...
отчаяние, крик, мольба, просьба спасти, что-то сделать, изменить весь
этот мир... Бесконечно долго мы смотрели друг другу в глаза. Я вбирал ее
всю, ибо в страшном прозрении абсолютно отчетливо зрел, что это наша
последняя встреча.
мириадов крохотных летунов, словно их опалило огнем. Черную тучу
беснующихся зверьков медленно отодвигало на Юг, их теснила прозрачная,
но исполинская ладонь. Заблистали тысячи и тысячи искорок, летучие мыши
натыкались на магический щит и сгорали. Небо открывалось синее-синее.
Брызнули золотые широкие лучи, чистые, радостные, праздничные. По городу
зазвенели ликующие крики.
вспыхнули отраженным светом солнца. Взвился ветерок, погнал перед собой
в сторону городских ворот клубы мелкой рыжей шерсти. Воздух быстро
очищался от смрада.
молился. Из-под плотно сжатых век выкатилась слеза. Неисповедимы пути
господа, услышал я страстные слова, неисповедимы! Никогда не узнаем, что
освободило Зорр.
его стенам.