семьсотпятидесятитысячным экземпляром. Кроме того, к заключению была
приложена справка, что подобных золотых значков было изготовлено около
полутора миллионов штук, но всего десяток попало на галстуки и лацканы.
Остальные хранились до победы на Востоке в ведении Бормана и составляли
часть партийной казны.
на голове корни выпавших волос...
оставался теперь единственным предметом, доказывающим существование
подземного мира "Стоящего у солнца". Возможно, это был параллельный мир или
еще какой-то, если исходить из новомодных теорий, но он был реальный и
осязаемый, как напитавшая шнурок и засохшая кровь Страги.
продрогшего Мамонта.
говорю! Ты что, заболел? Откуда ты вынырнул-то? А ну, пошли!
Страги.- Чтобы Даре сказал: не отправляйте меня несолоно хлебавши... Погоди,
что же еще?.. А, Валькирия! Где Валькирия? Собака привела сюда... Где,
говори! Я был там, на стыке континентов, видел живых и мертвых...
осыпи, стал карабкаться вверх на четвереньках и скоро скрылся из виду, а
Русинов встал и снова полез в воду. Каким бы ни был ирреальным этот мир на
стыке материков, вход в него существовал! Причем где-то рядом! Им
пользовались и Страга, и Варга, когда после лечения внезапно исчезли с
пасеки, и, возможно, сам Петр Григорьевич. Не зря он сидел здесь! Скорее
всего, служил привратником, охраняющим подводное устье пещеры. Здесь можно
было ходить зимой, через прорубь, из которой пчеловод брал воду, и не
оставлять следов...
дыхание. Он понял, что на мелководье не может быть входа: подземная речка
впадала где-то на середине глубокого плеса, потому его гладь была
неспокойной даже в самую тихую погоду. Двигаясь против течения, он забрался
по грудь и услышал, как где-то за пасекой взвыл мотор, и через мгновение
оранжевое крыло дельтаплана замелькало среди высоких прибрежных сосен. В тот
же миг дно выскользнуло из-под ног, однако подводный поток вытолкнул его на
поверхность, а течение вновь вынесло на мелководье. С полубезумным
упрямством Русинов встал на ноги и опять побрел в глубину. На ходу он поднял
тяжелый камень, чтобы не отрывало ото дна, и, забравшись по горло, нащупал
ногой его край. Тело от холода потеряло чувствительность; он не ощущал
давления струй, но зависшую над подводной бездной ногу выбрасывало вверх
вертикальным потоком, чуть не опрокидывая его вниз головой. Перед глазами
вспучивалась поверхность воды- подземная речка была здесь! Оставалось
набрать побольше воздуха и, обняв камень, нырнуть в эту пропасть, но легкие
закупорило, сдавило спазмом гортань. Он потянул носом и, потеряв равновесие,
захлебываясь, пошел вниз головой. Руки инстинктивно разжались, камень
выскользнул, и восходящий поток вытолкнул его на поверхность...
длинные белые одежды, вздуваемые ветром, делали ее призрачной и бестелесной.
Холодная смерть уже сломала волю к движению, сковала мышцы. В ледяной воде
ему стало тепло и мягко, как в пуховой постели. Разве что под животом шуршал
гравий - река выбросила его на отмель и теперь волокла, как бревно. А
умирать было легко и приятно, ибо чудилось, как, не касаясь земли, с высокой
кручи к нему медленно слетает Валькирия- вьются волосы по небу! И
очарованный этой невесомостью, он сам будто бы наливался тяжестью, каменел и
примагничивался к земле. Неожиданный приступ кашля сломал его пополам, изо
рта ударил фонтан воды. Он не удержался на ногах, упал сначала на колени,
потом на четвереньки; где-то в глубине сознания заметалась стыдливая и
беспомощная мысль, что он оказывается перед Валькирией в таком неприглядном
виде, бессильный, жалкий и раздавленный земным притяжением. Изрыгнув воду из
легких, он едва отдышался и поднял слезящиеся глаза...
воинов с поля брани, он увидел Ольгу, сбегающую вниз по берегу в
расстегнутом белом халате. Она безбоязненно пронеслась по мелководью,
схватила за руку:
губами, стала целовать его лицо.- Что ты!.. Тебе почудилось! Вставай! Иди за
мной!
Карна! Не накликай беды!
Поднимайся на ноги!
идти не смог. Тогда она запустила руку под свитер и начала растирать
солнечное сплетение. Русинов чувствовал лишь толчки ее ладони, потом
возникло тепло, в одной точке, будто искрой ожигало...
отставать!
Ольга, не давая ему перевести дух, потянула к бане. Там он повалился на
скамейку, ватный, безвольный и противный себе. Она же, наоборот, стала
веселой и дерзкой.
одежду.- Ты парился когда-нибудь с девушкой, а? Нет?.. С Валькирией? Сейчас
узнаешь, почему передо мной восстают мертвые!
воды...
липнущую к телу рубаху.- Потом ты мне все расскажешь... Боже, посмотри, на
кого похож! Кощей Бессмертный! Одни кости!..
справиться с крупной, лихорадочной дрожью. Ольга помогла ему перебраться на
полок, подложила в изголовье распаренный веник.
уснуть. Когда я разбужу тебя, ты уже будешь здоровым и сильным.
ощущать ее руки. Душа замерла, как бывает, если самолет падает в воздушную
яму, и скоро полное чувство невесомости освободило его от земной тяжести и
холода. Ему начал сниться сон, а точнее, сон-воспоминание, единственный
эпизод из младенчества, который давным-давно опустился в глубины памяти.
Однажды он выбился из пеленок и замерз - был, наверное, месяцев пяти от
роду. Зыбка висела на очепе возле материнской кровати, он чувствовал
близость матери, кричал и никак не мог докричаться; полусонная, она
протянула руку и покачивала его в надежде, что ребенок успокоится. Он уже
кричал так, словно погибал в ту минуту, и, наконец, привел ее в чувство.
Мать взяла его на руки и приложила к груди. Стремительный поток
благодатного, спасающего тепла вместе с молоком проник в рот и охватил все
его существо. Он не помнил вкус молока: в тот миг не был голоден. Эта
великая жажда, нестерпимая тоска по материнской груди, сопровождала его все
детство...
восхитительной, трепещущей энергии. И не было ни стыда, ни ощущения
неестественности происходящего; напротив, его чувство благодарения как бы
вдохновляло Деву-кормилицу, возбуждало в ней неуемную материнскую радость и
восторг.
привычной житейской логике; неверующий, он осознавал божественную суть этого
действа и желал в каком-то неведомом сладострастии единственного - чтобы не
прерывался удивительный сон...
себя.- Ты меня высосешь до дна... Смотри, уже глаза ввалились.
соска во рту и до прилива мощной, будоражащей энергии,- все было явью. Ольга
лежала подле него на боку, как мать-кормилица, и настойчивыми пальцами
обтирала грудь. А вокруг ее глаз действительно образовались бледновато-синие
круги...
младенческой безрассудностью, он потянулся к ней руками, затем отдернул их
и, смущенный, сел. Медальон качнулся и ударил в грудь, окончательно
возвращая его в чувство. Она взяла на ладонь металлическую пластину,
огладила пальцем рельефно выступающее изображение сокола с распущенными
крыльями.