причем князь Роман в 1205 г. пал в бою, а его соперники, черниговцы и
суздальцы, установили контакты с папой и поддержали Новгород в его борьбе с
Ливонским орденом, стоявшим на стороне Гогенштауфенов. Папа,
воспользовавшись ситуацией, послал на Русь доминиканских миссионеров, но
Юрий II выслал их за пределы своего княжества, так что от этих союзов
большого вреда не было.
Людям подобных фаз этногенеза всегда кажется, что они подошли к порогу
счастья, что они около завершения развития, которое в XIX в. стали называть
прогрессом. И в какой-то мере это правильно. Если понимать под прогрессом
движение вперед по ходу времени, то после вечерней зари наступают голубые
сумерки, а за ними надвигается черная ночь. Однако эта последняя фаза
современниками из виду упускается, вероятно, по причинам эмоциональным.
Древние русичи исключением не были. Им, как римлянам эпохи Каракаллы,
византийцам - современникам Исаака Ангела, китайцам династии Южная Сун и
древним персам, благоденствовавшим в империи Ахеменидов, представлялось,
что "украсно украшенная" Русская земля будет процветать до скончания мира,
причем для поддержания этого благополучия от обитателей ее не потребуется
никаких усилий.
И как легко они забыли жуткий разгром Киева в 1203 г., уничтожение земли
Рязанской, которую великий князь Всеволод в 1208 г. "положил пусту", и
девять с лишним тысяч трупов на берегах реки Липицы! Все это им казалось
прошлым, о котором можно не вспоминать, чтобы не портить себе настроения.
Жить стало легко и приятно, а главное - свободно, потому что Руси ничто не
угрожало, а значит, можно было расслабиться и не думать о судьбе своего
Отечества. Это блаженное состояние продолжалось 20 лет. За это время
рязанские князья, пришедшие на выручку своим союзникам - половцам, дабы
отразить сельджукский десант в Крыму в 1222 г., потерпели сокрушительное
поражение. Снижение пассионарного напряжения этнической системы, конечно,
не благо, но при наличии достаточной материальной базы и обилии природных
ресурсов можно поддерживать процветание страны и народа очень долго. Ведь
продержались же Комнины в Византии, окруженной с трех сторон врагами, целый
XII век! Но, правда, там было одно обстоятельство, крайне важное для
финальных фаз этногенеза, - отработанная и слаженная духовная культура -
православие, очищенное от ересей и пережитков древних культов, поэтому
византийский утес принимал удары бурных волн: с востока - сельджуков, с
запада - норманнов, с севера - печенегов и венгров - и устоял.
На Руси византийская культура одержала победу, захватила командные позиции,
но укорениться в массах не успела. Да и сами князья, и их бояре не забыли
верований своего народа и собственного детства. Культура Древней Руси была
блестящей, но рыхлой, а вокруг Руси клубились чужие и враждебные
вероучения. Короче, кризис пассионарности и кризис мировоззрения в XII в.
на Руси совпадали. Пассионарность этноса - это двигатель корабля, а
культура этноса - это руль. Кораблю необходимо и то и другое.
Больше всего отозвалась дивергенция на славянском мире. Его разорвало на
две части. Западные славяне слились с "христианским миром" Европы, южные
подчинились Византии, а восточные вобрали в себя разноэтничное население от
Карпат до Волги, смешались с ним и сделались вторым центром православия, а
точнее - двоеверия, оказавшегося цементом, скрепившим многие этносы в
суперэтническую систему, культура которой до сих пор вызывает восхищение.
Итак, вследствие раскола этнического поля славянство как этноисторическая
целостность исчезло, оставив потомкам реликт - славяноязычие - и
воспоминания о былом. В XII в. Русская земля сама превратилась в
суперэтнос, где славянский элемент был ведущим, но не исключительным.
102. В ЛУЧАХ ВЕЧЕРНЕЙ ЗАРИ
Славянская Древняя Русь и Византия были ровесниками, ибо возникли от одного
пассионарного толчка. Находились они в разных географических зонах, имели
разных соседей, и хозяйственная база у них была разной, но фазы этногенеза
совпадали, с расхождением в пределах законного допуска. В первой трети XII
в. Владимир Мономах и его сын Мстислав Великий, подобно Алексею и Иоанну
Комнинам, решили все политические задачи, стоявшие перед Киевским
государством. Древнее язычество было сокрушено как у вятичей на Оке, так и
у половцев на Донце и Днестре. Полоцк был присоединен к Киевской державе. С
Византией пришлось заключить мир, так как последнее столкновение на Нижнем
Дунае закончилось очередным поражением. Выяснилось, что гораздо выгоднее
иметь друзей, нежели врагов. Блестящая культура, спасенная в Византии
Комнинами, широкой струей текла на Русь. Она легко воспринималась, и могло
показаться, что Киев стал культурной колонией Константинополя. Однако дело
обстояло куда сложнее.
Политические успехи были достигнуты не вследствие пассионарного избытка в
Киеве, а за счет спада пассионарности в прочих городах, из которых Киев
высасывал энергичную молодежь, но, конечно, не всю. А в столице, как в
любом большом городе, темпы аннигиляции были гораздо выше. Такой
энтропийный процесс неизбежно должен был привести к сближению
энергетических уровней столицы и уделов, и тогда преимущество столицы
исчезало, поводы для единения страны терялись, что сулило в недалеком
будущем распад политической системы даже при сохранении этнического и
идеологического единообразия. В социальном аспекте этот процесс называется
"феодальной раздробленностью", но при рабовладении и капитализме было бы то
же самое. Старость системы - явление природы, и от нее никуда не деться. А
этнос - система, как организм или сверхновая звезда, и также подвластен
законам природы. Несколько сложнее проблема культуры - феномена
антропогенного. Не пожалеем сил, чтобы прояснить и этот вопрос.
Принято считать, что византийская культура, полученная вместе с
христианством, противопоставлялась "примитивности и анархии строя
славянских племен предшествующего доисторического периода"*2
Так, П. Муратов в 1923 г. писал: "В ряду других народов мы взяли на себя
историческую роль ученичества. Как ученики цивилизации, мы приняли
христианство и, как ученики индустриальной Европы, стараемся теперь усвоить
социальный материализм (! - Л.. Г.). Две русских художественных истории
также обусловлены двумя страдами нашего ученичества: древнего - у Византии
и нового - у Европы XVIII в. ...И древняя Русь, и новая Россия приняли,
каждая в свой черед, чужеземное искусство в тот момент, когда оно достигло
высшей точки развития (Византия Комнинов) или стало даже клониться к
блистательному упадку (Европа XVIII в.). Русская художественная история
никогда не знала поэтому веяний искусства архаического, иначе говоря,
искусства, завоевывавшего свою форму и свои средства выражения. Русь
древняя и новая Россия не участвовали в сложении некоей возникающей
художественной традиции, но как та, так и другая жили великой, уже
сложившейся вне их традицией". Здесь изложена концепция, которая в начале
XX в. представлялась столь несомненной), что стоял вопрос о том, можно ли
вообще говорить о "русском искусстве", а не об "искусстве в России", так
как по этой концепции в ней всегда развивалось только чужое, заимствованное
от других народов искусство, лишь преломляемое по-своему местной средой*3.
Наиболее четко выражена эта точка зрения Н.П.Кондаковым, доказывавшим
"необходимость изучения русско-византийских древностей на основе древностей
Византии как источника важнейших форм личного церемониального убора и
связанных с ним общественных отношений... Самое важное явление
русско-византийской среды есть внутреннее отношение варварского мира к
цивилизации, связь внешняя и внутренняя русской жизни с византийской
культурой и ее гражданским обществом. Эти отношения мы называли внутренними
в том смысле, что их не сразу видно, их открываешь лишь изучением, но раз
они доказаны и приняты в принципе, они ведут, так сказать, внутрь всего
этого внешнего мира вещей, дают нам постигнуть его внутреннее содержание...
Несомненно, жизнь свежей, по своему варварству, национальности в соседстве
с гражданским обществом направляет всю чуткую ее восприимчивость в сторону
заимствования, усвоения, а затем соперничества, и все эти отношения
проникают глубоко во всю народную жизнь, разносимые из города, быта высших
сословий в жизнь села и простонародья. Таково было влияние Византии на
древнюю Русь, пока Византия была ее непосредственной соседкой в Херсонесе,
Тьмутаракани (в XI в.) и пока византийское влияние на Русь приносили
православная Грузия, Галич, берега Дуная, свободные торговые сношения и
сообщения с Цареградом..."*4. Исходя из этих соображений; Н. П. Кондаков
называет вторую половину великокняжеского периода - XI-XII вв. - периодом
русско-византийского искусства*5.
Возражая против изложенной концепции, А.С. Гущин справедливо пишет: "Никем
не может быть, конечно, оспариваем тот факт, что христианское искусство в
древнюю Русь пришло вместе с новой официальной религией из Византии во
вполне сложившемся виде и что на новой почве оно развивалось из этих
заимствованных извне художественных основ... Но есть ли какие-либо
основания рассматривать это заимствованное искусство христианской церкви
как искусство, сразу же определившее общий процесс художественного развития
древней Руси, и связывать с моментом его появления начало всего русского
искусства? Какова была та среда, в которую оно попало и развивалось в
дальнейшем? Насколько обоснованно утверждение о полном подавлении этим
богатым и пышным искусством местного процесса художественного развития?..
Наконец, имеем ли мы право рассматривать процесс развития раннефеодального
искусства в России как процесс сложения "древнерусского" искусства, т.е.
считать, как делалось до сих пор, это искусство продуктом художественного
Сертаков Виталий
Свержин Владимир
Березин Федор
Каргалов Вадим
Суворов Виктор
Распопов Дмитрий