Жар колеблет видимый мир.
Как все качается и скрипит!..
Он стоял спиной к ней и смотрел в окно.
– Пока вам везет, – сказал он, а может быть и не он, потому что Аннабель не видела его лица. – Но это ничего не значит. Яппо запускает креатур, герноты их уничтожают, убито уже больше ста, не знаю, сколько точно. Это все выдохлось, как выдыхаются все неудачные наступления. Вы можете пройти еще сто миль, можете дойти до столицы, можете ворваться во дворец, даже можете убить несчастного короля Германа… Не изменится ни-че-го! Потому что территория, которую по привычке называют Альбастом, давно не Альбаст. Альбаст умер, и из шкуры его сделали механическое чучело. И думать надо не о том, как вдохнуть жизнь в то, что уже не может быть живым, а о том, как уничтожить его, потому что опасность неоспорима, и в этом я с Яппо согласен полностью.
– Что делают герноты с трупами убитых креатур? – спросила Аннабель почему-то мужским голосом.
– Закапывают в землю – что же еще? – пожал плечами человек у окна.
– И Яппо это, конечно, знает… – сказала Аннабель. – Может быть, он умнее, чем мы о нем думаем.
– Возможно. Возможно, ты и прав. Да, такой вариант мне в голову не пришел бы…
– Помнишь, ты говорил как-то, что верующие считают, будто Бог создал окаменелости, когда творил мир, чтобы у людей возникла иллюзия бесконечного прошлого? А не кажется ли тебе, что сейчас мы разглядываем некую окаменелость, которая призвана создать иллюзию бесконечного будущего? А на самом деле…
Человек у окна заинтересованно обернулся, и Аннабель с ужасом узнала его…
без верха и низа без
трения и тепла без луны
руками изготовления тип
наискось полный пламени
лава раскаленная лава там
бунтарей и благ день гнева
до костей и кровь кровь
полная железа осталась
неподвижно парить в вере
и синь озер
взъяренная
обитатели рая
МЕРТ
Солнце клонилось к вершинам истонченно-высоких сосен, длинной шпалерой выстроившихся вдоль старой имперской дороги. Туда же, к тем же соснам, катил фургон, запряженный четверкой разномастных лошадок. Аннабель дремала на сложенном ввосьмеро ковре. Ей было холодно и неуютно в новом обличии. Стареющая акробатка с вялым лицом, жилистыми ногами, сухой, как солома, волосней и похожими на пустые мешочки грудями. Жонглер и клоун Берт спал, лежа на животе и уткнув лицо в скрещенные руки. Генерал превратился в огромного – гора мускулов – горбуна-негра, а улан стал человеком-змеей, тонким, гибким, способным завязаться узлом. С новыми личинами они получили новые имена, новые характеры и даже новые воспоминания – все было учтено.
Они бежали из Кикоя, охваченного волнениями. Деревенский маг Дило, по прозвищу Чернотел, сплотил вокруг себя несколько тысяч фанатиков, которые повырезали гарнизоны в главном городе провинции, Хтооге, и двух городах поменьше: Сапре и Альше. Не дожидаясь, когда гнев гернотов обрушится на мятежников, все незаинтересованные люди побежали из Кикоя. Позади, по слухам, начинались эпидемии, пожары, необъяснимые умертвил и выход из земли чудовищ. Бродячие циркачи стремились к торговому городу Эствель, где скоро будет ярмарка и можно будет заработать. А денег надо много, потому что одни звери съедают столько, что можно прокормить двадцать человек…
Зверей было четверо: горный лев и львица, усмиренные и послушные, серый худой медведь, умеющий все, и удав. Аннабель испытывала неловкость перед зверьми – слишком уж суровая шутка обрушилась на ни в чем не повинных настоящих циркачей. Успокаивало совесть одно: так циркачи оказывались в гораздо большей безопасности, чем в людском своем обличии.
Имена от них перешли захватчикам: Аннабель звалась Стеллою, Берт – Адамом, генерал – Пальмером, а улан – Иппотропом. С именами перешли привычки и мелкие давние отношения…
– Ты мошной впредь не тряси, – дребезжащим тенорком ввинчивал Иппотроп Пальмеру, и тот согласно кивал пегой головой. – А то вишь, какой ще-едрый. За общий-то счет. Хошь чего – меня спроси или вон Стеллу. Мы – понимаем. А ты, дурак здоровый – не понимаешь.
– Подумаешь, чего я там переплатил – три монеты. Пить хотелось, вот и все. А дешевле он не давал… – оправдывался Пальмер за провинность недельной давности.
– Вот, говоришь, три монеты. А на эти три монеты, глядишь…
– Тпру-у-у, черти! – лениво сказал Пальмер, и мерный рокот окованных железом колес по щебенке мгновенно смолк. Стелла приподнялась на локте. Сворачивая с имперской дороги, к ним направлялись два десятка всадников…
19. ЛОТ
В дверь постучали.
– Заходите, – сказал Лот.
– Не спите еще? – на пороге стоял Меестерс. – Если хотите спать, говорите, не стесняйтесь.
– Хочу, но все равно не усну, – сказал Лот.
– То же самое и у меня, – вздохнул Меестерс. – Вы не думайте, я не буду надоедать вам каждый вечер. Это у меня просто на новых людей тяга. Привыкну – перестану замечать. Устали сегодня?
– Да. Перегруз получился. Слишком много фактажа.
– Зато теперь вы, наверное, все понимаете.
– Пока еще ничего не понимаю. Не обработал.
– А-а… Вам не холодно, кстати?
– Жарко. Но, если хотите, выключите.
– Нет-нет, что вы. Пришел в гости и распоряжается…
– Я просто люблю прохладу. Зимой сплю с открытым окном.
– Это я уже знаю. Я о вас, наверное, вообще все знаю. Вас это не смущает?
– Пожалуй, нет. Особо стыдных вещей я за собой не помню.
– Это, наверное, неплохо – не помнить о себе стыдных вещей… Я, к сожалению, никогда не смогу испытать такого чувства. За сорок лет работы накопилось всякое. Иногда мне странно, что я все еще жив.
Лот сочувственно кашлянул. Интересно, зачем он пришел, подумалось ему. Просто излить душу? Или еще раз прощупать? Или ненавязчиво внушить что-нибудь, или расположить к себе?..
Или без цели? Он с сомнением посмотрел на Меестерса. Вряд ли такие люди делают хоть что-нибудь без цели – даже снимая пушинку с рукава, просчитывают – на автопилоте – сорок три варианта возможных последствий…
Меестерс понял этот взгляд по-своему.
– Я догадываюсь, что вас беспокоит. Внезапное доверие, да? Это так не по-нашему, против всяческих традиций… Ну, допустим даже, что вы агент. Все равно, чей. Хотя, мне представляется, вы именно тот, кем назвались: санитарный врач, прошедший в свое время Каперскую зону и в своих исследованиях глубоко проникший в суть проблемы. В самостоятельных исследованиях. Подчеркиваю. Так вот, даже если вы агент, скажем, Конторы, или Корпуса, или иностранной разведки, или инопланетной… Нам это не то что не страшно – мы это приветствовали бы. Потому что нам противостоит нечто такое, что требует слияния сил. Но вы, к сожалению, не агент… И крысиные гонки продолжатся. И мы будем вцепляться друг другу в глотки – в стремлении не допустить противника к финишу первым, а еще лучше – не допустить вообще. Хотя и лабиринт построен не нами, и несемся мы по нему не по собственной воле, и что нас ждет на финише – не догадываемся…
– Зачем же меня держали в подвале? Проверяли? Если вам все равно – кто?
Меестерс помолчал. Похоже было, что простой вопрос поставил его в тупик.
– Все религии, вы знаете, построены на борьбе добра со злом, – заговорил он другим, безразличным, уставшим голосом. – Две трансцендентные силы, Бог и Дьявол. Непрерывная борьба. Ад и рай, наслаждение и страдание. Я как грубый материалист произвожу все из нейрофизиологии, из центров поощрения и наказания. Их взаимодействие проецируется на внешний мир, и в результате – все вышеперечисленное в миллиардах оттенков. И вот мне, грубому материалисту, приходится допускать существование во внешнем мире каких-то подобных… я не знаю, как сказать? Центров? Они не имеют локализации. Короче, чего-то аналогичного по функциям… нет, тоже вру. Допустим, существуют и Бог, и Дьявол, но ни тот, ни другой не есть добро и зло в чистом виде, они вообще внеморальны, внеоценочны, у них есть какие-то свои интересы, своя борьба, людей они используют в этой борьбе, но сами люди им глубоко безразличны… Причем и Бог, и Дьявол существуют самодовлеюще, но – лишь в сознании людей. Как описание процессов реального мира. И вот эти процессы становятся все более интенсивными, более сложными, запутанными – и тут в них начинает вмешиваться человек… Вы еще не отключились?
– Нет, – сказал Лот.
– Это вмешательство странно, не вполне самостоятельно и абсолютно нерационально. Человек выступает ни на чьей стороне – и даже не на своей, что парадоксально лишь на первый взгляд. Он вообще пока не догадывается, что ввязался в чью-то борьбу.
– И все-таки – причем тут я?
– Были подозрения, что вы действуете не по своей воле. Если позволите, я не стану говорить, откуда они взялись.
– Так. Ну, и?..
– Не подтвердились.
– А, понял. Вы меня исследовали, пока я спал. Помню, были такие странные сны…
– Знаете, Лот, вы удивительно уравновешенный человек. Я удивлен.
– Нет, – сказал Лот. – Я нервный и неуверенный в себе тип. Мне стоит больших усилий держаться так, как я держусь.
– Все равно. У вас здорово получается. Хотите, я доскажу, что начал? Немного осталось.
– Хочу.
– Вы сегодня увидели все, что можно увидеть. Многого, конечно, не поняли – не спец. Ничего. Понимаете, это все частности. А в целом – мы пытаемся разобраться в той самой борьбе Бога и Дьявола. Выяснить цели, средства, механизмы. Понять наш интерес. Суметь защититься. Если успеем, конечно…
– Бог и Дьявол… – Лот произнес слова медленно, пробуя языком. – Как я понял, вы употребляете эти термины не в метафорическом смысле?
– Нет. Именно как термины. С другой стороны, вы понимаете, весь наш мир – это одна большая метафора…
– И – обладающие теми способностями, которые им приписывает молва?
– В части власти над живой природой – да.
– Всемогущество?
– Практическое всемогущество. Может быть, имеющее границы – но я этих границ не знаю.
– Всеведение?
– Абсолютное.
– Как насчет всеблагости?
– Я бы сказал – всебезразличие.
– С обеих сторон?
– Может быть, есть какие-то оттенки отношений. Но, опять же, я их не знаю.
– Так… А человек?
– Человек становится почти всеведущ и готовится к всемогуществу. Думаю, это вы уже поняли.
– Но подождите. Бог и Дьявол – они существуют в сознании человека или в окружающем мире?
Максимов Альберт
Березин Федор
Роллинс Джеймс
Белов Вольф
Самойлова Елена
Махров Алексей