Чтение 96–й страницы книги ~Сто полей~

безрукого, убили. Бог, однако, на них разгневался: Хаммара Кобчика рассек
на две половинки, а советника, говорят, поразил безумием.

Кто-то заметил:

- В этом деле, видать, и Арфарра-советник не без греха.

На него цыкнули:

- Не говори, чего не знаешь! - Кречета оттого и убили, что он был с
Арфаррой-советником за народ.

У курятника всем желающим раздавали битую птицу.

- А живого куренка можно? - потупясь, осведомился сыщик.

Получил живого куренка, сунул его под мышку и сказал:

- Эх! Жалко, что не свинья! А ну, пошли отсюда!

Когда Даттам со своими людьми и со спутниками нашел мертвецов, Киссур
Ятун понял, что Даттам был прав, и что Ванвейлен заманил брата в ловушку и
хотел убить Ванвейлена.

Даттам, однако, узнал симптомы отравления эфиром, и сказал:

- Погодите. Этот человек в таком состоянии, что вряд ли он мог за
последние сутки кого-то убить... и во всем этом деле слишком много
неясностей. Как Марбод и Эльсил попали сюда, в подземный храм? Мы - по
пути, а они как?

Даттам велел нести Ванвейлена в королевский замок, в свои покои: он
опять перебрался в место, с его точки зрения, наиболее безопасное и
наиболее близкое к центру событий. Спешно послал за Сайласом Бредшо.

Положение еще больше запуталось, когда в храме Виноградного Лу нашли
Неревена...

Даттам ходил из угла в угол около постели Ванвейлена. Над постелью
висел огромный ковер из голубых и розовых полос.

Ванвейлен спал. Что-то он скажет?

Даттам подошел к окну и отогнул занавеску.

В замковый двор въезжал советник Арфарра. Перед конем стелили дорожку
из цветных квадратов, пели мальчики, люди были расставлены в надлежащем
порядке, как фигурки для "ста полей". На Арфарре был длинный бирюзовый
плащ, затканный золотыми шестиугольниками и пчелами меж веток и листьев.
Из-под плаща едва выглядывал зеленый монашеский паллий. На поясе у Арфарры
висела круглая яшмовая печать. Такие плащи полагалось носить отправленным
в провинцию чрезвычайным посланцам государя Великого Света.

Даттам обернулся от окна и увидел, что глаза Ванвейлена открыты, хотя
и безумны.

Даттам поговорил с Ванвейленом полчаса, велел своим людям не пускать
в покои даже муху, не только Арфарру, и спустился вниз.

Церемония встречи только что закончилась. Даттам вдруг со злорадством
сообразил, что никто не осмелился нарушать заведенного чина и сообщать
дурные вести: и жертву боги не примут, и советник Арфарра обидится за
традицию.

Даттам подождал, пока советник распутает последний из церемониальных
узлов, увлек его в сторону и сказал:

- Если вам еще не сообщили: в храме Виноградного Лу лежит Неревен, и
в спине у него - кинжал Белого Эльсила. Если хотите, можете вытащить.
Далее: Неревен перед смертью рассказал Кукушонку все о вас, об экзархе, о
засаде в Золотой Горе, и даже о том, что вы его тоже велели убить. Далее:
советник Ванвейлен жив, а Хаммар Кобчик подох, и хотя Ванвейлен изрядно
надышался эфира - Кукушонок его спас, потому что Кукушонку очень
понравился рассказ Неревена о последнем разговоре между вами и
Ванвейленом.

Даттам развел руками и сказал:

- Это, собственно, все.

И это действительно было все, что Ванвейлен рассказал Даттаму.

- Из этого следует, - продолжал Даттам, что вы через два дня
вернетесь в империю, а вот дамба ваша останется на месте.

И поскакал со двора.

Даттам ехал Мертвым городом. Но Мертвый город был теперь ложным
именем - весь застроен домиками и усадьбами, а в промежутках - палатки,
землянки, котлы.

Даттам ехал и думал, что хорошая повивальная бабка может принять роды
и у мертвеца. Шодом Опоссум, Киссур Ятун - тоже вполне нормальные люди.

В замке стоял стон и крик, и еще точили оружие. Киссур Ятун встретил
Даттама с плачем, провел его к столам, составленным посреди двора. Мертвый
Марбод Белый Кречет был по-прежнему дьявольски красив. Эльда-горожанка,
овдовевшая второй раз за два месяца, сидела у окна в той же нарядной юбке,
и никто не осмеливался велеть ей переодеться.

- Она думает, что он еще оживет, - шепнул Киссур Ятун.

- Я тоже так думаю, - сказал Даттам.

- Вы были правы, - сказал Киссур Ятун, - удержав меня от того, чтобы
убить Ванвейлена. Обвинитель Ойвен предложил прекрасную идею: судить убийц
публично, его и Арфарру. Против империи надо бороться ее собственным
оружием!

Даттам внимательно оглядел Киссур Ятуна и сухо сказал:

- Друг мой! Вас кто-то обманул. В империи не бывает публичных судов,
- только публичные казни.

- Ну все равно! Клайд Ванвейлен еще не очнулся?

Даттам, однако, не расслышал последнего вопроса и спросил:

- А где обвинитель Ойвен?

Обвинитель Ойвен говорил в серединной зале, и Даттам долго и
внимательно слушал его из-за колонны.

Киссур Ятун стоял рядом и глядел, нет ли каких упущений в убранстве:
челядь крепила красные траурные ленты к рукоятям мечей, развешанных по
стенам, раскрывали окна, чтоб духи ходили свободно.

- А что это, - спросил Даттам минут через двадцать -
"делопроизводитель"?

Киссур Ятун молчал озадаченно, потом сказал:

- Ну, - писец, секретарь... Как это вы не знаете? Брат мой был прав,
надо поделиться властью с горожанами, пусть действительно, помогают.

Даттам послушал и спросил опять:

- А что, говорят, ходили к Золотому Государю и тот напророчил городу
гибель, если будет рыпаться. Обвинитель Ойвен не боится гнева богов?

Киссур Ятун обиделся даже:

- Если, - сказал он, - бог и разгневается, то из-за лиц более
достойных, чем судейский крючок.

Даттам страшно осклабился в полутьме и сказал:

- Да. Я всегда думал: если за что кара божья и падет на эти места, -
так это за вашу бесовскую гордость. И это будет ужасно смешно, если боги
покарают вас за обвинителя Ойвена.

Даттам попрощался с мертвецом и уехал, пообещав известить немедленно,
если проснется Ванвейлен.

Уже вечерело. По всему Мертвому городу зажигались костры, пели,
варили ужин. Особенно много костров было в удобном старом русле. Даттам
ехал, не торопясь и спокойно дыша.

- Вы что-то выяснили? - спросил его монах-спутник, отец Адрамет.

- Да, - рассмеялся Даттам, - я выяснил, что мне больше всего не
нравится в замысле Кукушонка.

Вечером во дворец явилась делегация граждан Ламассы. Возглавлял
делегацию обвинитель Ойвен.

Обвинитель Ойвен был, в целом, счастлив. Он был верным учеником
Арфарры и всегда знал, что интересы богатых и бедных в городе
противоположны. Теперь он, однако, обнаружил, что они могут быть
объединены в благородном деле защиты независимости, и, что еще важнее,
объединить эти интересы должен он, Ойвен.

Он не мог простить ни советнику Арфарре, ни советнику Ванвейлену двух
вещей: того, что это Ванвейлен, а не Ойвен выступал от городского
сословия; и того, что советник Арфарра запретил ему иметь собственную
охрану. Что приказ исходил от Арфарры, а не от Ванвейлена, - в этом
гражданин обвинитель ни мгновения не сомневался.

Теперь у Ойвена была собственная охрана. Он думал о том, что, если бы
Даттам вздумал бить его по щекам сейчас - нашлось бы кому заступиться.

Услышав о случившемся в Золотой Горе, Ойвен позвал к себе сыщика Доня
и сказал тому, что, если хоть одна балка в городском доме советника через
три часа будет цела - пусть Донь пеняет на себя. Услышал о разграблении
дома и окончательно уверился, что Ванвейлен заманил Марбода Кукушонка в
ловушку, потому что мнение народное не может ошибаться. Его, однако,
чрезвычайно раздражала косность, с которой народ пытался отрицать участие
Арфарры в этом деле.

Итак, обвинитель Ойвен стоял перед Арфаррой-советником.

Он заявил, что Марбод Кукушонок убит, но дело его живо. Что граждане
Ламассы и свободные люди страны требуют суда над убийцами Белого Кречета.
Что выборный совет при короле-вассале еще более необходим, чтобы сохранить
древнюю автономию городов, и что до того, как соберется выборный совет,
власть должна принадлежать комиссии по его избранию, составленной из
рыцарей и граждан Ламассы, с ним, Ойвеном, в качестве делопроизводителя.

Идея комиссии была личной идеей Ойвена, и он особенно гордился словом
"делопроизводитель", потому что и в замке Кречетов, и в городской ратуше
не нашлось охотников на должность с таким названием.

Советник Арфарра слушал молча. На нем был тяжелый, бирюзовый с
золотыми пчелами, плащ государева посланца. В руке он держал золотой
гранат. Курильницы из золоченной бронзы за его спиной имели форму крыльев.
Над его головой вставал огромный купол, расписанный с точным соблюдением
традиции, Небесным Городом, Садом, Океаном и Свитком, и советнику Арфарре
не нравилась эта роспись за ее противоречивость. Потому что, хотя в боге