голого всклокоченного Асмохат-та, невесть зачем высунувшегося из шатра с
мечом в руке - и со вздохом принялся одеваться.
Единорог, укладываясь поверх шкур и задумчиво мерцая обнаженным клинком. -
Правда, ни тебе подставки, ни угла своего - хотя к походной жизни я уже
привык. Зато интересно. Шаман этот опять же... Ну что, Асмохат-та будущее
смотреть будем?
еще...
Единорогом, а через него - и мной, так что я торопливо освободил Дзю из
мехового плена и весьма удивился его первым словам.
ориджитов шаманами делаешь?! Глупый ты, совсем глупый, ничего у тебя не
выйдет, да?!.
брать учишь! Думаешь, я слепой, не вижу?!
споре не принимавшим и потому свистевшим довольно-таки безразлично. -
Дышать учу - правильно! Стоять учу - правильно! У нас этому детей учат! А
я ваших оболтусов учу...
по-кабирски, и Но-дачи согласно сверкнул, плашмя опускаясь ему на плечо.
праведным гневом.
глупые шулмусы зовут Асахиро-эцэгэ, ориджитов учит! - обратился он ко мне.
ударить в грязь лицом перед Асмохат-та, и у них более-менее получалось;
для первого раза даже более, чем менее. Ноги они со временем напрягать
перестанут, а то, что грудь на вдохе не выпячивают - это Асахиро молодец,
быстро сумел...
так... Кстати, о шаманах. Куш-тэнгри, скажи на милость, а где остальные
служители Безликого? Что-то я здесь, кроме тебя, ни одного не видел!
ушли.
шулмусов. - Они что, не хотят встречаться с Асмохат-та?!
Выбирать не хотят. Встреть они вас, пришлось бы им выбирать: Джамуха или
Асмохат-та. Вот они и решили выждать.
увидеть будущее. Будущее Шулмы - моей родины.
мягкоруких видели, горящие шатры из камня, добычу, рабов видели... Потом
гурхан Джамуха мне руку своим мечом разрезал. С тех пор я ничего не вижу.
У отдельных людей - вижу. У всей Шулмы - не вижу. Ни добычи, ни рабов, ни
побед. Другие видят, а я - нет. Я вижу чешуйчатую руку, простертую над
Шулмой. И в день твоего прибытия, Асмохат-та, она сжалась в кулак.
выше. Желто-зеленая степь, рассеченная голубыми клинками рек, на
юго-востоке ограниченная Кулханом, на юго-западе упирающаяся в горы - и
всю Шулму затягивала неясная дымка, в просветы которой я иногда видел
копошащиеся орды муравьев, снующих по своим муравьиным делам.
какое-то одно, известное им место, и я понимал - вот она, ставка гурхана
Джамухи Восьмирукого, вот он, зародыш кровавого похода во имя истины
Батин!
превращаясь в зыбкое светло-багряное марево, и меня словно плетью
хлестнуло - такую ярость, такую злобу и страх сотен тысяч людей источал
этот странный туман, эта кровавая пелена, так часто застилавшая глаза
воинов Шулмы!
когда открыл глаза - подо мной был Круг священного водоема, свободный от
испарений душ человеческих, напоенных злобой, вскормленных расчетливой
яростью воинского ремесла, растлеваемых умелой хитростью
Джамухи-батинита... и робкие змеи красной пелены, заползавшие в этот круг,
светлели и растворялись, впитанные нами; растворялись, перерождаясь,
возвращаясь в мир спокойной уверенностью... зыбкие змеи Шулмы, шипя,
умирали в круге Кабира, давая жизнь новому, неизведанному... и огонь
Масуда противоестественным образом сливался с водой Мунира, ярость - с
радостью, ремесло - с искусством...
границе с ним все уплотняется, сгущается, накатывается гневный вал цвета
дымящейся крови, грозя захлестнуть Круг приливом древней истины, приливом
Сокровенной Тайны, и я падаю, падаю, падаю...
Единорога.
видел ли он хоть что-нибудь.
пойдет на нас.
свой выбор.
будущее?
будущее. Это - настоящее. Это - зародыш будущего. Будем смотреть дальше?
дышит мне в затылок; и ярость смотрит мне в лицо.
чьей руке шипит, полосуя воздух, короткая Чинкуэда, Змея Шэн.
легкий панцирь, но не настолько легкий, чтобы не ощутить дрожь Единорога,
сомневающегося - пробьет ли он эту защиту или не стоит рисковать, работая
наверняка; вижу шаровары черного шелка (не кабирской ли работы?), вижу
мягкие сапоги с острыми носами, вижу...
Джамуха не сможет, никогда не сможет успеть увидеть, как лезвие Единорога
на треть погружается в горло гурхана степей...
убил его.