пахали плугом, землю разбивали заступом. Топоры, ножи были у них не
железные, а твердой меди. Мертвых своих они так бросали, без погребения.
За то и пропали сами.
топор она сама видывала. Говорят, что длиннопалые пропали за то, что жили
на степной дороге. И много их было, а всех степняки побили.
быть, и теперь навстречу тянут хазары. День пройдет, другой... Не пристало
воину думать о поражениях. Ратибор перебил свои мысли:
наверное, тоже уходят на небесную твердь.
Малх-ромей говорил чудное. Будто бы прежний ромейский Зевс-бог совсем
никогда и не был на свете. А теперешний Христос-бог был простой человек,
добрый, а не настоящий бог.
Край неба подсвечивало красным, устало поднималась последняя четверть
старой луны. На юге, где степь, полыхнули зарнички - одна, другая, третья.
На небе души младенцев играли с петушками: схватит за хвост, .петушок
рванется и сронит яркое перышко.
богов и живых богов, чей час еще не пришел.
чаша воды. Это голова Ингул-реки. Здесь река питается первой водой,
которую давят из земли каменистые холмы.
или восемь, опять появляются плесы. Здесь второй исток того же Ингула. Как
мать ребенка, из двух грудей поит земля степную реку.
из-под ее левого, восточного склона, рождается Ингулец-река - младшая
сестра Ингула.
вниз, вниз и вверх катилась травяная волна. Ковыль овладел землей. Ближе к
Рось-реке он только гость, здесь степная трава была владыкой других. Не
головки цветов, а зеленые метелки ковыля били в грудь коней. Лес
расступился на версты, ушел в балки. Там деревья берегут несчитанные ручьи
и речки, которые тянут себе на подмогу справа Ингул, слева - Ингулец.
Слобожане наблюдали за птицами. Висят, дробно трепеща крыльями, коричневые
ястреба в поиске полевых мышей и пташек; на краю земли стоят или тихо
переходят дрофы, похожие на всадников; не взлетают серые стрепета -
спокойно вокруг, нет людей.
убегают от всадников, и не видно, чтобы зверь бежал навстречу.
встречали слобожан стаями куликов. С подсыхающих берегов, черная грязь
которых обильна червями - любимой пищей долгоносых, взвивались стаи
длинноногой птицы. И большие, с хорошую крякву, в пестром пере, и средние,
в черно-белом наряде, и мелкие, с воробья, кулики налетали на людей с
жалобным диском. Они вились, едва не задевая за головы нелепо повисшими
лапками, кружились, падали в траву, притворяясь больными, подбитыми.
Куличье сердце исполнено жаркой любви к детям.
уходили от болота. Видная на версты туча птиц выдавала дозор. А кулики
гнались и гнались. Быть может, люди задумают вернуться и примут жертву
родительской жалости к малым.
которых те осматривались, давали знак. Слобожане чаще меняли лошадей,
чтобы быть на свежем коне, если нечаянно придется доверить себя конской
прыти.
слобожане охотились с ходу. Разъехавшись цепочкой, примечали место, где
легли серны. Спущенная тетива посылала стрелу, оперенную диким гусем.
Никто из чужих не видел, как, привстав на стременах, стрелок до уха тянет
тетиву, как, бросив стрелу и глядя на цель, он тотчас, ослабляя тетиву,
прячет лук в налучье, зная, что нет в нем больше надобности. Но кто увидел
бы и стрелка и на диво послушных коней, каменно ждущих приказа всадника, -
о многом бы тот призадумался.
день. Начиная движение с восходом, в середине дня Ратибор назначал привал.
Коней выпаивали, давали кормиться. Стоянки и ночлеги слобожан оставляли
недолговечные следы. Слобожане же встречали широкие заросли сорных трав -
это земля выгорела под большими кострами. В траве валялись черепа и
костяки коней, которых степняки гоняют с собой на мясо.
остатки жилищ напоминали о враге, о сражениях за землю, за жизнь.
отделило от Рось-реки, семерых слобожан. Конскими же копытами всадники
натоптали и все пятьсот верст. Их путь, скрытый упругой травой, лег куда
более змеистым извивом, чем петли речек и ручьев холмистого предстепья,
вырытые водой в упрямой земле.
предел своего похода. Здесь стоял не то исполинский могильник, не то гора,
очень похожая своими крутизнами, своим округлым подножием на могилу. О ней
говорил Всеслав, узнать место было легко. По словам воеводы, отсюда к
западу тек Ингул, налево - Ингулец, и было до каждой реки верст по
двадцать пять. Сторож-гора стояла посередине.
тальником, боярышником и вишенником, рождался ручей. Во влажную долинку
клонились колючие кусты степной розы, желтофиоль свешивала пучки и пучочки
мелких сердечек. Хорошее место для стана.
около привала, неловко переступающих спутанными ногами, крохотных, как
детишки людей. Темный язычок русла ручья то исчезал, то опять открывался.
Он направлялся к востоку. Ратибор не сумел разглядеть Ингулец, глаза еще
не привыкли понимать вещи, измененные небывалым расстоянием.
день легко взяли туриху, мяса хватит надолго. Костер для варки еды
разводили, к середине дня, когда степь одевалась сухой дымкой. В
трепещущей мгле струйка дыма терялась, как в сумерках.
желал доверить другому наблюдение за таинственным Югом.
край земли, где можно рукой коснуться твердого свода небес. Но он привык
видеть свою землю всегда ограниченной рубежом встречи с небесным сводом.
Существование границы было столь же зримо, как берег реки. Как река, время
утекало вместе с солнцем в тайну земного окоема. Где-то, наверно, и
вправду был конец земли, далекий-далекий. Кто туда доходил, тот никогда не
возвращался, как не вставал никто никогда из пепла могилы.
солнца. Медленный подъем светила мнился очевидным выражением беспредельной
силы. Вечером же, после жаркого дня, солнце гасло само, не поглощенное
межой ночи, как бывало на Рось-реке.
света стекали низины. Где-то там они чудесно превращались в пустоту
воздуха. Без видимого перехода земля слабела, стиралась.
в трещинах. Привыкнув к человеку, безвредные змейки на ножках смелели,
бегали по рукам, щекоча кожу когтистыми лапками. После полудня
юго-западная стенка ямы давала тень.
сторожил Юг. Он, как немногие, мог сосчитать восемь звезд Стожаров,
которых ромеи называют Плеядами, и видал в изгибе Ковша не одну, а две
звезды. Острое зрение быстро свыкалось с пространством, он находил Ингул и
Ингулец. Мысль дополняла.
различал в глубинах Юга какие-то движения, менялся цвет теней. Будто бы
там проползали отражения облаков. Он взглядывал на чистое небо.
Таинственное шевеление Юга помогало ждать.
лишь невозможным. В первый же день Ратибор сказал, что будет один на горе.
заснуть. Один и тот же друг-товарищ Мстиша таскал Ратибору воду в конском
ведре. Сшитое из тонкой кожи ведро изнутри растягивалось тремя ивовыми
обручами. Сверху, чтобы воду можно было возить у седла, ведро
затягивалось, как кошель. После полудня Мстиша приносил мясное варево с
листьями щавеля и луком.
отдохнуть.
Шилова Юлия
Самойлова Елена
Андреев Николай
Прозоров Александр
Жюль Верн
Шилова Юлия