всегда б ему помог, в любой момент,
Вильгельмова! пропела Лена в унисон с Арсением: значит, слушала поэму
не более чем вполуха. А и чего бы он хотел? Зачем затеял читать это
здесь?! Точно что юный психиатр, призывающий на Невском к покаянию.
Только психиатр не обращал внимания на номера очереди за автомобилями.
Тысяча триста четырнадцать! Ольховский! Фу, слава Богу! И пошли
выбираться из совсем уж поредевшей толпочки. Так вы, надеюсь,
дочитаете? Дочитаю, скривился Арсений. Куда же теперь деваться. Но
неужели вас не шокирует мой воинствующий атеизм? А по-моему, как раз
здесь атеизма гораздо меньше, чем вам кажется. Со всею убежденностью
пророка = я говорю: не существует Бога? вопросительно процитировал
себя Арсений. Когда с убежденностью пророка, ответила Вильгельмова,
все получается в Его имя. Даже социализм? снова вопросил Арсений.
Убежденности Там было хоть отбавляй. Впрочем, вы по вере эксперт, вам
виднее.
выкрикнул Арсений. Тысяча триста тридцать!.. Так на чем мы
остановились? Про то, как между ними не склеивается разговор. Да,
действительно:
протащила в распах отороченного искусственным мехом жакета.
Смотрите-ка, как бьется сердце, прижала к низу не стесненной лифчиком
груди. Никакого сердца Арсений, разумеется, не услышал, зато от
прикосновения тылом кисти к некогда упругой, но и теперь еще вполне
сексапильной выпуклости ощутил шевеление в брюках.
нарисовать. У меня дедушка, между прочим, тоже погиб в лагерях. Соратник
Дзержинского, член партии с девятьсот девятого года. Я, знаете, оформляла
как-то спектакль в Уфе, и образным решением было: мученик. Или Ангел, я не
знаю точно. Белые стены, как два крыла, витраж над дверью - голова, и
книзу, по лестнице, - длинный красный ковер: поток крови. А поверх всего -
вместо потолка - эдакий белый нимб, опутанный колючей проволокою. Почти как
у вас. Спектакль, конечно, не про наши лагеря, про Чили. Я думала:
оформление зарубят, спектакль закроют. Ничего. До сих пор, кажется, идет.
Проглядели намек. Долго я буду вертеть сигарету?! Вы мне огня подать
можете?
спички кончились, и вместо едких вопросов о страдальце-дедушке,
всепрощении и христианстве пустился в оправдания: я, видите ли,
оставил сегодня утром зажигалку в одном доме. И вот... пожал плечами,
сделал выражение лица. У любовницы, ехидно утвердила Вильгельмова,
тоже, казалось, забыв о своем христианстве навсегда. У знакомой,
солгал зачем-то Арсений, и не в том было дело, что не хотел унижать
Лику словом любовница, а в том, что отмежевывался от нее, предавал,
так, во всяком случае, почувствовалось. А далеко она живет? Как вам
сказать... Правдиво. Если правдиво: прилично. На Каширке. Одна? Одна,
снова солгал Арсений. А зачем вам это надо? Поехали за зажигалкой,
ответила Вильгельмова. Нельзя же всю ночь без огня мучиться. У Арсения
оборвалось внутри. Я сейчас прикурю у кого-нибудь, засуетился он.
Сейчас прикурите, припечатала, не оставляя надежды, Лена, а потом? И
чаю заодно напьемся. Ваша знакомая (так, вразрядку, художница слово
знакомая и произнесла) чаем напоить может? Поздно ведь, Лена,
залепетал Арсений, неудобно. А по-моему, Вильгельмова торжествовала,
ничего! Ей, пожалуй, приятно будет. И занимательно. Вот я, например,
очень развлеклась бы, развлекалась художница, если б ко мне кто ночью
приехал пить чай. Если, разумеется, не любовник с дамою. Но ведь вы
сказали: знакомая? Выждала, не опровергнет ли собеседник сам себя, и
добавила: и потом, Арсений, стоит ли отказывать, когда вас просит
женщина? Если это даже просто ее каприз? Вы подумайте. Кстати, я
правильно произнесла ваше имя?
что на Каширке! Повез бы к себе и сказал, что дома никого нету. Хотя
она, пожалуй, увязалась бы со мною и в подъезд. Характер неудержимый.
Трезвонить бы начала, соседей перебудила. Еще хуже бы вышло! Зачем
вообще было поминать проклятую зажигалку! Ну кончились спички и
кончились. Ладно, слово не птица, бормотал и бормотал он, не допуская,
что можно просто, безо лжи, без объяснений художнице отказать. К Лике
так к Лике. Заодно посмотрим, как там наш Юрочка перемогает горе, и
вдруг, хоть идея насчет Юры самому же казалась бредовою, пришедшей в
голову ради красного словца, увлекся ею, явственно увидел друга в
постели любовницы, даже от обиды слезы выступили. Чем хуже, тем лучше!
Давно пора кончать бесконечную бодягу с несчастной, но благороднейшей
алкоголичкою Леокадией Степановной д'Арк! Итак, в предполагаемой
ночной поездке виновной оказывалась Лика, и на душе Арсения сразу
полегчало: если вы, Лена, так настаиваете... Я ни на чем не настаиваю,
улыбнулась художница. Я предлагаю увеселительную прогулку, род
пикника. Где ваша машина? У меня, конечно, машина была, но... виновато
развел Арсений руками. Ну вот, видите: род пикника на собственном
транспорте. А перекличка когда? не очень активно схватился Арсений за
последнюю соломинку. Что, еще перекличка будет? А вы думали! Еще и не
одна! Вы, Лена, видать, в очередях не стаивали! Вильгельмова сморщила
личико: дескать, вот еще!
как-то рассосался по углам. Когда перекличка? спросил Арсений,
которому уже почти что хотелось ехать к Лике, у случайного черта. В
пять! Еще вагон времени! заметила Лена, высветив на электронных
часиках красные цифры: 2.54. Так что никуда вы не денетесь. Садитесь,
распахнула дверцу ступки. Поехали.
Шилова Юлия
Конюшевский Владислав
Самойлова Елена
Шилова Юлия
Володихин Дмитрий
Никитин Юрий