Чтение 96–й страницы книги ~Щит и меч~

искристый отблеск. Он заметил также, что, когда Бабашкин отрезал от
расчетных книжек комсостава талоны на получение денежного содержания,
маленькие ножницы, которыми он пользовался, оставляли на корешке книжек
зигзагообразный след.

Все эти сведения, а также образцы клея, которым здесь приклеивали
фотографии к документам, он переправил через тайник в Центр.

Перед тем как выдать курсантам документы, ротмистр Герд собрал группу
для последних наставлений.

Он сказал строго, что ожидает четкой работы. Выдумывать разведданные
бессмысленно: все сведения будут перепроверяться. Всякая попытка
обратиться в НКВД приведет лишь к гибели самого разведчика, немецкому же
командованию нанесет только незначительный материальный ущерб.

Потом он встал и, благостно улыбаясь, предложил:

- Кто испытывает колебания или боится, пусть заявит об этом сейчас.
Вам предоставляется последняя возможность решить, работать с нами или нет.
Если кто-нибудь откажется, ему ничего плохого не сделают. Отправят обратно
в лагерь или в другое место, где работа будет ему по силам.

Герд выждал. Наивных простаков - охотников на такие признания - не
нашлось.

Обо всей этой процедуре Гвоздь был предупрежден Вайсом и
соответствующим образом подготовил двоих заслуживающих наибольшего доверия
людей из своей группы.

За несколько дней до отъезда отбывающих начали обмундировывать. Они
получили теплое белье. Кальсоны белые бумазейные и оранжевые трикотажные.
Сорочки голубые. Джемперы серые, с зеленой каймой на воротнике и рукавах.
Советские портянки, теплые, фланелевые - их разрезали пополам, и они стали
квадратными. Брюки на складе остались только красноармейские -
диагоналевые, а шинелей комсостава РККА и вовсе не было. Сапоги
преимущественно кирзовые.

Гражданские костюмы иностранного покроя: на брюках два задних
кармана, пиджаки однобортные с сильно закругленными фалдами. Сорочки
верхние обычно без воротничков. Иногда их пишивают в мастерской, выкраивая
материю из подола, и это сразу заметно, а если материал полосатый, то
полоски на воротнике получаются не горизонтальные, а вертикальные.

Почти всем выдали серые полотняные полуботинки с черными головками.

Полученную одежду и обувь носить в лагере не разрешается - сразу же
после примерки все должно быть упаковано. Если происходит задержка в
отправке группы, обмундирование сдается обратно на склад с ярлычками, на
которых обозначено, что кому принадлежит.

Все эти мелкие и, казалось бы, совсем незначительные детали, точно
подмеченные Вайсом, имели существенное значение: они послужат уликами для
опознания преступников. Даже то, что немцы не дают своим агентам
возможности обносить одежду, может стать приметой для зоркой
наблюдательности советских людей. Необношенная одежда в годы войны и
лишений - мундир по меньшей мере жулика или дезертира.

Штейнглиц скептически наблюдал за процедурой примерки обмундирования.

До нападения на Советский Союз, в ходе войны с европейскими
государствами, Гитлер придал косвенным военным действиям широкий размах и
вложил в них особое содержание. Он рассчитывал на вольных и невольных
агентов из среды правящих классов этих государств, на их своекорыстное
честолюбие, авторитарные наклонности. Крупнейшие финансисты, промышленники
успешно сотрудничали со своими немецкими партнерами по международным
концернам, обогащаясь за счет независимости своих стран.

До сих пор германское командование основное внимание уделяло не
столько прямым военным действиям,сколько нападению на противника с тыла в
той или другой форме.

Штейнглиц знал: раньше Гитлер начинал войну с деморализации и
дезорганизации пртивника. Отравить, сломить волю противника к
сопротивлению - вот высшая цель тайной войны.

А кто эти так называемые "агенты"? Отбросы. Падаль, которую поставили
на ноги, чтобы, как скот, гнать на укрепления противника, на его минные
поля. Их гибель должна была содействовать выявлению тайных опасностей в
лагере врага, расставленных там ловушек.

Он вспомнил опытных, солидных агентов, завербованных в процветающих
европейских странах. И хотя эти люди и были чужды ему, с ними он всегда
находил общий язык, добивался взаимопонимания. Ведь у них и у него была
общая жизненная цель. Они, как и он, видели свое благополучие в сумме,
записанной на их счету в одном из иностранных банков. И если они изменяли,
то не своим собственным интересам, а своему правительству. В случае
военного поражения изменилось бы только правительство, но не сущность и
цель жизни каждого, кто хочет и умеет делать деньги любыми способами.

А эти?

Ну, убьют, взорвут, предадут агентурные материалы. Но разве они
способны отравить, ослабить волю противника к борьбе, снискать у
каких-либо советских кругов сочувствие, поддержку? Изучая советских
военнопленных, Штейнглиц давно начал подозревать, что политическая
стратегия войны против России была построена на ложной предпосылке, мифе о
существовании в Советском Союзе реальной оппозиции строю и режиму.

Ведь если бы это отвечало действительности, абверовцам достаточно
было бы выявлять среди военнопленных соответствующим образом настроенных
людей. Но увы, все было совсем иначе.

Главный контингент завербованных составляли слабодушные, те, кто,
будучи сломлен лагерным ражимом, предпочел путь к измене дороге в
крематорий.

Еще в начале своей карьеры, работая в уголовной полиции, Штейнглиц
убедился, что лучшие полицейские агенты - это бывшие уголовники. Но они не
нуждались в перевоспитании так же, как и политические агенты абвера,
завербованные в других капиталистических странах. И в этом залог их
надежности.

А эти?

Он презирал их так же, как крупный профессионал-уголовник презирает
тех, кто крадет, понуждаемый только страхом перед голодной смертью.

Штейнглиц молча, насмешливо наблюдал, как агенты примеряют
обмундирование. И даже эта дешевенькая их одежда, лишенная европейского
лоска и шика, вызывала у него брезгливость.

Очевидно, те же чувства испытывал и Лансдорф. Он был знаком с Бенито
Муссолини еще в годы первой мировой войны, когда тот подвизался в качестве
рядового агента "Второго бюро": работал на французскую разведку, не
отказывая в услугах и Лансдорфу, богатому немецкому
аристократу-разведчику, принятому в лучших домах Парижа, Рима, Лондона.
Сам Уинстон Черчилль начал свою политическую карьеру разведчиком, и, как
знать, если бы Лансдорф, будучи знаком с ним в те годы, угадал его
будущее, многое моглобыть иначе... А Гитлер? Не случайно при нем немецкая
разведка достигла такого процветания. Гесс свою диссертацию написал, отдав
годы изучению японской системы тотального шпионажа, и эту систему потом с
колоссальным размахом перенесли на почву рейха.

Случай с курсантом Фазой произвел на Лансдорфа тяжелое впечатление.
Он не сумел разгадать эту сильную личность. Беседа с ним внушила ему
надежду, что этот энергичный, образованный юноша, сын врача, уверовав в
фашистские догмы, сможет выполнить усложненное, с дальним прицелом
задание. И как же он обманулся! И теперь, руководствуясь инстинктом чисто
служебной безопасности, он самоустранился от новых попыток найти среди
курсантов такого блистательного агента, каких ему удавалось вербовать во
многих европейских странах.

Теперь Лансдорф ограничивался докладами ротмистра Герда, требуя от
него не устной, а только письменной информации, чтобы в сучае чего
предъявить специально подобранные документы и уничтожить те, какие могут
свидетельствовать не в его пользу.

И только Дитрих, разъяренный случаем с курсантом Фазой, с необычайной
и, пожалуй, не свойственной ему энергией дотошно следил за всеми этапами
подготовки специальной группы. Так, он заметил, что один из курсантов
небрежно примеряет обувь, а когда кладовщик обратил внимание курсанта на
то, что подметка на одном ботинке как будто отстает, тот сказал
легкомысленно: "А, ладно, сойдет..." И этого было достаточно, чтобы Дитрих
тут же устранил курсанта из особой группы.

Вайс сделал из всего этого вывод, что напряженное внимание Дитриха
становится сейчас особенно опасным и для него самого.

Он вел себя с Дитрихом с подчеркнутой деловитостью и избегал
разговоров, не имеющих прямого отношения к службе.

Попытки Дитриха выведать, какое впечатление на него произвела смерть
курсанта Фазы, Иоганн пресек небрежными репликами:

- Истеричный мальчишка. Боялся агентурной работы, поэтому и удрал.

- Но он отстреливался до последнего патрона!

- От страха перед наказанием за побег. - И добавил с насмешкой: - От
отчаяния. Боялся порки - и все.

Старшиной школьного лагеря был военнопленный по кличке "Синица" -
тяжеловесный, обрюзгший, чрезвычайно властный и беспощадно требовательный
к курсантам.

В годы первой мировой войны он попал в плен к немцам. В тридцатом
году, находясь в составе советской торговой делегации (он имел поручение
купить красители для текстильного производства), остался в Германии.
Получал вспомоществование от белогвардейского центра, доносил в гестапо на
просоветски настроенных эмигрантов. Заброшенный агентом в Советский Союз,
струсил. Деньги растратил в ресторанах, кутежах. Отозванный обратно, был
посажен в концентрационный лагерь, где доносил на заключенных немецких
коммунистов, вызвав их доверие тем, что выдавал себя за советского
гражданина, схваченного гестапо. Провалился. Из лагеря его взяли в абвер,
как специалиста по русским делам. Обнаружил неосведомленность. Стал
переводчиком. Женился на уличной девке. Отчислили из абвера за столь
неприличную женитьбу. Жил на доходы супруги. Когда супруга очутилась в