чился. Не беда, если сопернику выпадет лишний счастливый денек, - завтра
она будет моей, а быть может, еще и этой ночью. Увидим! Не будем ее за-
пугивать, подстрекая к какому-нибудь отчаянному решению. Она не выдала
меня. Из жалости или из страха она предоставляет им считать меня ее бра-
том, а старики, несмотря на все мои глупости, решили терпеть меня из
любви к ней. Я добился своего быстрее, чем надеялся, - можно и передох-
нуть".
заметив, как внезапно изменились к лучшему манеры Андзолето, как скромен
стал его тон, как тихо и предупредительно он стал держать себя. Андзоле-
то дипломатично пожаловался шепотом капеллану на сильнейшую головную
боль, прибавив, что вообще очень воздержан в отношении вина, а тут выпил
за обедом венгерского, не имея понятия об его крепости, и оно ударило
ему в голову. Минуту спустя его признание было сообщено по-немецки кано-
ниссе и графу, который отнесся к этой попытке молодого человека оправ-
даться с большою теплотой. Венцеслава сначала была менее снисходительна,
но усилия лицемера понравиться ей, почтительное восхваление дворянства,
восторженные отзывы о порядке, царившем в замке, - все это не замедлило
обезоружить ее благожелательную, незлопамятную душу. Сперва она его слу-
шала от нечего делать, но под конец заинтересовалась разговором и согла-
силась с братом, что Андзолето прекрасный, очаровательный молодой чело-
век.
для Андзолето. Он успел так расположить к себе всю семью, что был уже
уверен в возможности оставаться в замке столько дней, сколько ему пона-
добится для достижения своей цели. Он не понял, что говорил по-немецки
старый граф Консуэло, но догадался по тому, как смотрел на него Христи-
ан, и по удивленному и смущенному виду молодой девушки, что старый граф
рассыпался в похвалах по его адресу и даже слегка пожурил ее за недоста-
ток внимания к такому милому брату.
ря на всю свою неприязнь, всетаки желала ей добра, да к тому же считала
это делом благочестия. - Вы за обедом сердились на своего брата, и, надо
сказать правду, он этого заслуживал, но он лучше, чем показался нам сна-
чала. Брат нежно любит вас и только что много говорил о вас с глубоким
чувством и даже с уважением. Не будьте же к нему более строги, чем мы.
По моему глубокому убеждению, он очень огорчен тем, что выпил лишнее за
обедом, а особенно - из-за вас. Поговорите с ним, не будьте холодны с
человеком, столь близким вам по крови. Возьмите пример с меня: хоть мой
брат, барон Фридрих, в юности и любил меня поддразнивать и даже часто
очень сердил, я никогда не могла и часа быть с ним в ссоре.
заблуждение, была сражена этой новой атакой Андзолето, сила и ловкость
которого были для нее очевидны.
человека. - Сейчас переведу в двух словах: моя сестра упрекнула Консуэло
за то, что она уж слишком по-матерински строга с вами. А я уверен, что
сама Консуэло жаждет помириться. Поцелуйтесь же, дети мои! Ну, милый
юноша, сделайте первый шаг и, если у вас в прошлом и были какие-нибудь
прегрешения по отношению к ней, покайтесь, чтобы она вас простила.
Консуэло, не решившуюся отнять ее, он проговорил:
попытки забыться только еще больше разбивают мне сердце. Она прекрасно
знает это, и, не будь у нее железной души, гордой, как власть, и беспо-
щадной как добродетель, она поняла бы, что я и так уже достаточно нака-
зан угрызениями совести. Прости меня, сестра, и верни мне свою любовь,
не то я сейчас же уеду и буду скитаться по белу свету в отчаянии, одино-
честве и тоске. Всюду чужой, без поддержки, без совета, без привязаннос-
ти, я не смогу больше верить в бога, и мои заблуждения падут на твою го-
лову.
доброй канониссы.
справедливы. Господин капеллан, вам следует именем веры приказать
синьоре помириться с братом.
дождавшись его проповеди, схватил в объятия Консуэло и, несмотря на ее
сопротивление и испуг, страстно поцеловал перед самым носом капеллана в
назидание присутствующим.
нец.
о Зденко сковала страхом ее душу, готовую открыться. Неукротимый покро-
витель Консуэло был способен без шума и без лишних слов освободить ее от
врага, которого она собиралась разоблачить. Она побледнела, с горестным
упреком взглянула на Андзолето, и слова замерли на ее устах.
частые трапезы способны лишить аппетита моих изящных читательниц, я при-
нужден им сказать, что мода воздерживаться от пищи была не в чести в те
времена и в той стране. Кажется, я уже упоминал о том, что в Ризенбурге
кушали медленно, плотно и часто - чуть ли не половина дня проходила за
обеденным столом; и, признаюсь, Консуэло, с детства поневоле привыкшая
довольствоваться в течение дня несколькими ложками сваренного на воде
риса, находила эти гомерические трапезы смертельно длинными. Впервые она
не смогла дать себе отчет в том, сколько длился этот ужин - час, мгнове-
ние или столетие. Она так же мало сознавала, что существует, как и
Альберт, когда он бывал один в своем гроте. Ей казалось, что она пьяна,
до такой степени стыд, любовь и ужас владели ею. Она ничего не ела, не
слышала, ничего не видела вокруг себя. В смятении, подобно человеку, ле-
тящему в пропасть и видящему, как одна за другой ломаются непрочные вет-
ки, за которые он пытается удержаться, она глядела на дно бездны, и го-
лова ее шла кругом. Андзолето сидел подле нее, он задевал за ее платье,
то и дело касался локтем ее локтя, а ногой ее ноги. Стремясь ей услу-
жить, он дотрагивался до ее рук и на миг удерживал их в своих, но этот
миг, это жгучее пожатие заключало в себе целый мир наслаждений... Тайком
он шептал ей слова, от которых можно было задохнуться, пожирал ее глаза-
ми... Пользуясь мгновением, мимолетным, как молния, он менялся с ней
стаканом и прикасался губами к хрусталю, до которого только что дотраги-
вались ее губы. Он умел быть пламенем для нее и холодным, как лед, в
глазах других. Он премило держал себя, учтиво разговаривал, был чрезвы-
чайно внимателен к канониссе, преисполнен почтения к капеллану, предла-
гал ему лучшие куски мяса и сам нарезал их с грациозной ловкостью чело-
века, привыкшего к хорошему столу. Он заметил, что благочестивый отец
был лакомкой, но по своей застенчивости нередко ограничивал себя по час-
ти чревоугодия. Капеллану пришлась весьма по вкусу предупредительность
молодого человека, и он стал желать, чтобы этот новый кравчий до конца
дней своих пробыл в замке Исполинов.
в ответ на его любезность, предложил ему вина, он проговорил во всеуслы-
шание:
вино, в котором я недавно пытался найти забвение, коварно. Теперь мои
горести миновали, и я возвращаюсь к воде, своему обычному напитку и вер-
ному другу.
этот раз - для Консуэло. Он выбирал произведения ее любимых старинных
композиторов, которым она сама обучила его, и исполнял их старательно,
со вкусом и тонкостью, как она всегда от него требовала. То было новое
напоминание о самых дорогих, самых чистых минутах ее любви и увлечения
искусством.
ночь я встану на колени у твоей двери и простою так до утра. Не откажи
выслушать меня хоть минуту. Я не порываюсь снова завоевать твою любовь -
я ее не стою. Знаю, что ты больше не можешь любить меня, знаю, что дру-
гой осчастливлен тобой и мне надо уехать. Уеду я с глубокой скорбью в
душе, и остаток дней моих будет отдан во власть фуриям. Но не выгоняй
меня, не сказав мне слова сострадания, не сказав "прости"! Если ты отка-
жешь мне в этом, я с рассветом уеду и тогда уже погибну навсегда.
расстаться навек. Я вам прощаю и желаю...
к своему лицемерию, продолжал: - Ты безжалостна, Консуэло. Ты хочешь,
чтобы я окончательно погиб, чтобы во мне не осталось ни единого доброго
чувства, ни единого хорошего воспоминания. Чего ты боишься? Не тысячу ли
раз доказывал я тебе свое уважение, чистоту своей любви? Когда любишь
безумно, разве не становишься рабом? Неужели ты не знаешь, что одного
твоего слова достаточно, чтобы укротить, поработить меня? Ради бога, ес-
ли только ты не возлюбленная того человека, за которого выходишь замуж,
если он не хозяин твоей комнаты и не неизбежный компаньон твоих ночей...
тоном горделивой невинности.
вполне обоснованный, - он был слишком чистосердечен сейчас. Андзолето не
был трусом, но он любил жизнь, и, рассчитывай он найти в комнате Консуэ-
ло отважного стража, молодой итальянец преспокойно остался бы у себя.
Правдивые нотки, прозвучавшие в ответе молодой девушки, окончательно
придали ему смелости.