проветривать комнату, аккуратно давать лекарство и ухаживать за ним как
можно лучше. Вот и все.
- подхватила миссис Гэмп.
как они, приседая, выпроводили доктора за дверь.
всякие имена, слушать даже надоело, а так нечего вам на него обращать
внимание.
кроме него.
миссис Гэмп. - Вот что, Бетси Приг, - заключила она с большим чувством,
кладя руку ей на плечо, - попробуйте-ка вы огурцы, во славу божию!
ГЛАВА XXVI
первопричины этого явления, нередко побуждающие брадобреев торговать
птицами, подлежат всестороннему рассмотрению и обсуждению в ученых
обществах, тем более что такое рассмотрение не приведет, вероятно, ни к
какому определенному выводу. Читателю же достаточно знать, что маэстро, на
долю которого выпала честь сдавать миссис Гэмп второй этаж своего дома,
умудрялся объединять в своем лице две профессии - брадобрея и продавца птиц,
а также, что эта мысль пришла в голову не ему первому, - наоборот, у него
была целая орда соперников, рассеянных по глухим переулкам и пригородам
Лондона.
знакомые звали его женским именем Полли, а многие даже думали, что это имя
получено им при крещении.
Гэмп, весь дом Полли Свидлпайпа представлял собой одно большое птичье
гнездо. Бойцовые петухи жили на кухне; фазаны усыпали чердак яркими
золотистыми перьями; бентамки сидели в погребе на насесте; совы завладели
спальней; а в цирюльне щебетала и чирикала всякая мелюзга птичьей породы.
Лестница была отведена под кроликов. Там, в клетках всех видов, сортов и
размеров, сколоченных из чайных ящиков, комодных ящиков, старых упаковочных
ящиков, они размножались с поразительной быстротой и вносили свою долю в тот
сложный аромат, который совершенно беспристрастно, невзирая на лица, ударял
в нос всякому вступавшему в общедоступную цирюльню Свидлпайпа.
в воскресенье утром, перед церковной службой. Даже архиепископы бреются,
или, вернее, их бреют, по воскресеньям; но щетина не перестает расти после
субботней полуночи и на подбородках простых ремесленников, которые, не имея
средств нанимать камердинеров помесячно, нанимают их сдельно и платят им - о
нечестивая медь! - грязными пенсами. Полли Свидлпайп, по грехам своим, брил
кого угодно за один пенни и стриг желающих за два пенса с головы, и в
качестве одинокого холостяка, имеющего кое-какие доходы по птичьей части,
довольно удачно сводил концы с концами.
рукой, вечно пахнущей мылом для бритья, - даже кролики и птицы не могли
отбить этого запаха. В повадках Полли было что-то птичье, но не соколиное
или орлиное, а более сродное воробью, который вьет гнезда в печных трубах и
любит общество человека. Однако он не отличался задором, как воробей, а был,
наоборот, смирен, как голубь. Походка у него была с развальцей, и этим он
тоже слегка напоминал голубя, как и некоторой монотонностью речи, похожей на
голубиное воркование. Полли был очень любопытен, и когда он стоял вечером в
дверях своей цирюльни и наблюдал за соседями, склонив голову набок и лукаво
прищурив один глаз, то чуть-чуть смахивал на ворона. Однако злости в нем
было не больше, чем в зяблике. К счастью, все эти орнитологические свойства,
не доходя до крайности, умерялись, смягчались, растворялись и прикрывались
ремеслом цирюльника, так же как его лысая голова, похожая на голову бритой
сороки, прикрывалась черным кудрявым париком, разделенным сбоку пробором и
обнажавшим лоб почти до самой маковки, что должно было бы указывать на
колоссальные умственные способности.
давало повод кингсгейтским шутникам настаивать на том, что ему приличнее
было бы родиться женщиной. И сердце у него было мягкое, ибо, получив
выгодный заказ на полсотни или даже сотню воробьев для состязания в
стрельбе, он обычно замечал сострадательным тоном: как это странно, что
воробьи созданы только для того, чтоб их стрелять. Однако вопрос, не созданы
ли люди только для того, чтобы стрелять воробьев, никогда не приходил ему в
голову.
чулки, шейный платок какого-нибудь яркого цвета и очень высокий цилиндр.
Занимаясь более спокойным ремеслом брадобрея, он обычно надевал фартук, не
блиставший чистотой, фланелевую куртку и плисовые короткие штаны. В этом
самом костюме, только подоткнув повыше фартук - в знак того, что цирюльня
уже закрыта на ночь, - он запер двери однажды вечером, спустя несколько
недель после событий, описанных в предыдущей главе, и остановился на
крыльце, дожидаясь, пока не перестанет звонить маленький надтреснутый
колокольчик. Ибо, пока он звонил - так рассуждал мистер Свидлпайп, - все
казалось, что в доме кто-то есть.
Наконец-то успокоился.
улице. Сворачивая к Холборну, он наткнулся на молодого джентльмена в ливрее.
Юнец, хотя и маленького роста, оказался бойким и немедленно накинулся на
него, весьма живо выражая свое неудовольствие.
идешь, что ли? Не смотришь себе под ноги, что ли? Глаза у тебя зря
приделаны, что ли? Эх ты! Да ну тебя, право!
как будто в них-то и заключалась самая оскорбительная суть. Но вслед за этим
его гнев сразу перешел в удивление, и он закричал уже более мирным тоном:
своему папаше! Верно, Полли? - И, слегка подшутив таким образом, он
остановился посреди тротуара и завертелся волчком, чтобы лучше показать себя
со всех сторон, сильно мешая прохожим, которые были настроены далеко не так
жизнерадостно.
места? Неужели правда?
белых плисовых штанов и важно выступая рядом с цирюльником. - Если можешь
отличить хорошие сапоги от плохих, так взгляни на эти!
не знаешь толку, лучше и не гляди на мои пуговицы, - эти львиные головы
сделаны для людей со вкусом, а не для каких-нибудь выскочек.
золотым галуном! И кокарда на шляпе!
две капли воды на вентилятор в кухонном окне у мамаши Тоджерс, только что не
вертится. Ты не видал, старуху не пропечатали еще в "Газете"? *
нее дело не пойдет. Ну, а как твое здоровье?
просто шел ко мне повидаться? Какие у тебя дела в Холборне?
неудовольствием. - Все мои дела в Вест-Энде *. Хозяин у меня теперь первый
сорт! Какое у него лицо, не разберешь из-за бакенбард, а какие бакенбарды -
не разберешь из-за краски. Вот это настоящий джентльмен! Верно? Может,
хочешь прокатиться? Только как бы тебе не повредило. Увидишь, как я легкой
рысью выезжаю из-за угла, - пожалуй, еще в обморок упадешь.
сам изобразил бегущего рысью коня, и так высоко закинул голову, пятясь к
колодцу, что с нее свалилась шляпа.
Каприфолию. Два раза въехал в посудную лавку, после того как мы его купили,
а продали его за то, что он убил свою хозяйку. Вот это конь так конь! Верно?
Поль, с грустью глядя на своего молодого друга. - Теперь ты уж не станешь
больше покупать коноплянок и вешать в клетке над кухонной раковиной, да?
павлина я теперь ни с какой птицей дела не имею, да и то для меня дешевка.
Ну, так как же ты поживаешь?
что мистер Бейли опять его задал, а мистер Бейли задал вопрос потому, что