Чтение 97–й страницы книги ~Петр и Алексей~

Царь проводил ее глазами до двери. Потом оглянулся
на Брюса, на опрокинутую шахматную доску, с винова-
тою улыбкой:

- Прости, Яков Вилимович... нечаянно!
Вышел из дворца, сел в шлюпку и поехал отдыхать
на яхту.

Сон Петра был болезненно чуток. Ночью запрещено
было ездить и даже ходить мимо дворца. Днем, так как
нельзя в жилом доме избегнуть шума, он спал на яхте.
Когда лег, почувствовал сильную усталость: должно
быть, слишком рано встал и замучился в Адмиралтей-
стве. Сладко зевнул, потягиваясь, закрыл глаза И уже
начал засыпать, но вдруг весь вздрогнул, как от внезап-
ной боли. Эта боль была мысль о сыне, царевиче Алексее.
Она всегда в нем тупо ныла. Но порою, в тишине, в уеди-
нении, начинала болеть с новою силою, как разбережен-
ная рана.

Старался заснуть, но сна уже не было. Мысли сами
собой лезли в голову.

На днях получил он письмо, которым Толстой изве-
щал, что Алексей ни за что не вернется. Неужели при-
дется самому ехать в Италию, начинать войну с цесарем
и Англией, может быть, со всей Европою, теперь, когда
надо бы думать только об окончании войны с шведами и
о мире? За что наказал его Бог таким сыном?

- Сердце Авессаломле, сердце Авессаломле,
Авессалом, сын царя Давида, поднял мятеж против отца.
все дела отеческие возненавидевшее и самому отцу смерти же-
лающее!..- глухо простонал он, сжимая голову руками.

Вспомнил, как сын перед цесарем, перед всем светом
называл его злодеем, тираном, безбожником; как друзья
Алексея, "длинные бороды", старцы да монахи, ругали
его, Петра, "антихристом".

"Глупцы!"- подумал со спокойным презрением. Да
разве мог бы он сделать то, что сделал, без помощи Божьей?
И как ему не верить в Бога, когда Бог - вот Он - всегда
с ним, от младенческих лет до сего часа.

И пытая совесть свою, как бы сам себя исповедуя,
припоминал всю свою жизнь.

Не Бог ли вложил ему в сердце желанье учиться?
Шестнадцати лет едва умел писать, знал с грехом попо-
лам сложение и вычитание. Но тогда уже смутно чуял то,
что потом ясно понял: "Спасение России - в науке; все
прочие народы политику имеют, чтоб Россию в неведении
содержать и до света разума, во всех делах, а наипаче
в воинском, не допускать, чтобы не познала силы своей".
Решил ехать сам в чужие края за наукою. Когда узнали
о том на Москве,- патриарх и бояре, и царицы и царевны
пришли к нему, положили к ногам его сына Алешеньку
и плакали, били челом, чтоб не ездил к немцам - от на-
чала Руси того не бывало. И народ плача провожал его,
как на смерть. Но он все-таки уехал - и неслыханное
дело свершилось: царь, вместо скипетра взял в руки топор,
сделался простым работником. "Аз семь в чину учимых
и учащих мя требую. Того никакою ценою не купишь,
что сделал сам". И Бог благословил труды его: из потеш-
ных, которых Софья с презрением называла "озорниками-
конюхами", вышло грозное войско; из маленьких игру-
шечных стружков, в которых плавал он по водовзводным
прудам Красного сада,- победоносный флот.

Первый бой со шведом, поражение при Нарве. "Все
то дело яко младенческое играние было, а искусства ниже
вида. И ныне, как о том подумаю, за милость Божию
почитаю, ибо, когда сие несчастие получили, тогда неволя
леность отогнала и к трудолюбию и к искусству день и
ночь принудила". Поражение казалось отчаянным. "Рус-
скую каналью,- хвастал Карл,- мы могли бы не шпагой,
а плетью из всего света,- не то что из собственной земли
их выгнать!" Если бы Господь не помог Петру тогда, он
бы погиб.

Не было меди для пушек; велел переливать колокола
на пушки. Старцы грозили - Бог-де накажет. А он знал,
что Бог с ним. Не было коней; люди, впрягаясь, тащили
на себе орудия новой артиллерии, "слезами омоченной".

Все дела "идут, как молодая брага". Извне - война,
внутри - мятеж. Астраханский, булавинский бунт. Карл
перешел Вислу, Неман, вступил в Гродно, два часа спустя
после того, как Петр оттуда выехал. Он ждал со дня на
день, что шведы двинутся на Петербург, или Москву,
укреплял оба города, готовил к осаде. И в это же время
был болен, так что "весьма отчаялся жизни". Но опять -
чудо Божие. Карл, наперекор всем ожиданиям и вероя-
тиям, остановился, повернул и пошел на юго-восток, в
Малороссию. Бунт сам собою потух "Господь чудным
образом огнь огнем затушить изволил, дабы могли мы
видеть, что вся не в человеческой, но в Его суть воле".

Первые победы над шведами. В битве при Лесном,
поставив позади фронта казаков и калмыков с пиками,
дал повеление колоть беглецов нещадно, не исключая и его
самого, царя. Весь день стояли в огне, шеренг не поме-
шали, пядени места не уступили; четыре раза от стрельбы
ружья разгорались, четыре раза сумы и карманы патрона-
ми наполняли. "Я, как стал служить, такой игрушки не ви-
дал; однако, сей танец в очах горячего Карлуса изрядно
станцевали!" Отныне "шведская шея мягче гнуться стала".

Полтава. Никогда во всю свою жизнь не чувствовал
он так помогающей руки Господней, как в этот день.
Опять - чуду подобное счастие. Карл накануне ночью
ранен шальною казацкою пулей. В самом начале боя уда-
рило ядро в носилки короля; шведы подумали, что он
убит - ряды их смешались. Петр глядел на бегущих шве-
дов, и ему казалось, что его несут невидимые крылья;
знал, что день Полтавы - "день русского воскресения", и
лучезарное солнце этого дня - солнце всей новой России.

"Ныне уже совершенно камень во основание Санкт-
Питербурха положен. Отселе в Питербурхе спать будет
покойно". Этот город, созданный, наперекор стихиям,
среди болот и лесов - "яко дитя в красоте растущее, свя-
тая земля. Парадиз, рай Божий" - не есть ли тоже великое
чудо Божие, знаменье милости Божией к нему - уже
непрестанное, явное, пред лицом грядущих веков?

И вот теперь, когда почти все сделано,- рушится
все. Бог отступил, покинул его, Дав победы над врагами
внешними, поразил внутри сердца, в собственной крови
и плоти его - в сыне.

Самые страшные союзники сына - не полки чуже-
земные, а кишащие внутри государства полчища, плутов,
тунеядцев, взяточников и всяких иных непотребных лю-
дишек. По тому, как шли дела в последний отъезд его из
России, Петр видел, как они пойдут, когда его не станет:
за эти несколько месяцев все заскрипело, зашаталось,
как в старой гнилой барке, севшей на мель, под штормом.

"Явилось воровство превеликое". О взяточниках сле-
довали указы за указами, один жестче другого. Почти
каждый начинался словами: "ежели кто презрит сей наш
последний указ", но за этим последним следовали Дру-
гие с теми же угрозами и прибавлением, что последний.

Иногда опускались у него руки в отчаяньи. Он чув-
ствовал страшное бессилие. Один против всех. Как боль-
шой зверь, заеденный насмерть комарами да мошками.