побагровел и до неузнаваемости коверкал испанские слова.
и не без любопытства посмотрела на моряка. Да, несомненно, тот самый, что
танцевал с нею и щеголял безупречными манерами воспитаннейшего человека. Она
прошла дальше, чуть приподняв одну бровь. Юноша у борта заморгал, он наконец
услышал крик, понял и обернулся к взбешенному начальству все с той же
улыбкой, полной нежности, блестя глазами, полными слез, и по-прежнему
улыбаясь, размахивая узелком с пожитками, кротко, без обиды, точно пес,
спустился по трапу и влился в толпу. Не успел он опять обернуться, как
сердитый помощник капитана нагнулся и заорал вниз замершим в ожидании людям:
толпитесь, по трое в ряд, живей, живей!
подгоняли и направляли толпу.
вперед и повел за собой остальных. Им пришлась по душе его храбрость, они и
сами приободрились. И вот они карабкаются наверх, спотыкаются, добродушно,
играючи подталкивают друг друга, громко смеются, перебрасываются шутками -
голоса звучат вольно, люди уже не угнетены, не запуганы, они возвратились
домой после долгого изгнания, к давно знакомым заботам, здесь родина, и
здесь твоя жизнь и смерть - дело твое, а не чужих. И неважно, что там вопит,
по-дурацки коверкая испанские слова, багровый от злости человечек: как бы он
ни кипятился, что бы ни сказал на любом языке - им уже все равно, они спешат
поскорей сойти на берег. Оборачиваются и выкрикивают слова благословения и
прощания тем, кто еще остается на корабле, - а те разделяют их радость и
ободряюще кричат в ответ.
родились дети; они шли все вместе, прижимая к груди туго запеленутых
младенцев; иных поддерживали мужья, другие опирались на руки подруг. Все
роженицы - бледные, вялые, у некоторых на лбу и щеках бурые пятна, дряблые
животы обвисли, выцветшие платья на груди в потеках от молока. За их юбки
крепко уцепились дети постарше - печальные глаза их смотрят сиротливо,
потерянно. Мальчишка лет двенадцати, выйдя наверх, сверкнул ослепительной
улыбкой, обернулся - и увидел матерей с младенцами.
полку прибыло!
она с торжеством:
захлестнула верхнюю палубу, разлилась, оттеснила командующих высадкой
моряков и глазеющих пассажиров к поручням, заставила отступить к дверям - и
в полном порядке, сужаясь ручейком, заструилась по сходням, потекла на
берег; никто не бросил прощального взгляда на корабль. Тот помощник
капитана, что командовал высадкой, отвернулся, судорожно сморщился, будто
одолевая тошноту. И встретился глазами с доктором Шуманом, который шел
проститься со своей больной и помочь ей в сборах: condesa тоже должна была
сойти на берег.
плодятся, как... как клопы!
как сочувственный и немного успокоился. Доктор смотрел, как два матроса под
руки ведут наверх толстяка с разбитой головой. На толстяке та же
темно-красная рубаха, в которой он садился на корабль в Веракрусе, но он еле
передвигает ноги и тяжело виснет на руках матросов. Доктор Шуман только
недавно спускался к нему на нижнюю палубу, осмотрел и перевязал его заново,
рана отлично заживает. Толстяк, несомненно, поправится и еще немало
набаламутит. Проходя мимо, он из-под толстого слоя бинтов, точно из-под
шлема, в упор посмотрел на доктора, но как будто не узнал его.
совсем бескровная, еле заметно просвечивает зеленоватый узор вен. До чего же
он ослаб и устал, надо было пойти выпить кофе. Condesa, уже совсем одетая,
даже в розовой бархатной шляпке, со спущенной на лицо короткой и редкой
черной вуалью, лежала навзничь, будто позируя для изваяния на надгробной
плите, тонкие щиколотки скрещены, дорожная сумочка через плечо, в левой руке
пара коротких белых кожаных перчаток. Она слегка повернула голову и
улыбнулась доктору. Горничная (она давно уже по-своему оценила странные
отношения этих двоих - а еще старики, могли бы вести себя и поумнее, в
такие-то годы!) почтительно поклонилась доктору, поспешно закрыла маленький
саквояж, куда укладывала последние вещи, и тотчас вышла. Остальной багаж
графини уже вынесли, свет погасили, каюта была совсем пустая, серая и
унылая.
удрученное и озабоченное лицо, что condesa чуть отстранилась, веки ее
дрогнули и голос зазвенел испуганно:
выяснили, как им ведено с вами поступить. У них есть приказ. Они вас не
тронут, даже не подойдут к вам. Они должны только ждать внизу у сходней - и
не оглядывайтесь, вам вовсе незачем их видеть, их дело удостовериться, что
вы сошли на берег и останетесь на острове, когда корабль снова отчалит...
все-таки для меня это плаванье кончится.
нащупывая пульс.
обращался с нею неправильно - словно кому-то хоть когда-нибудь дается
уверенность в своей правоте! - но ведь иного выхода не было.
тоже покончено. Вам легко говорить, чтобы я не боялась, вы-то возвращаетесь
на родину! А меня ждет тюрьма. Можете не сомневаться, как только я попаду к
ним в руки, они засадят меня совсем одну в какую-нибудь гнусную мрачную
дыру.
- сказал он. - А это прекрасный остров, и вы можете жить где захотите и как
захотите.
Без единого centavito {Гроша (исп.).}? Без моих детей? Я даже не знаю, где
они! И разве они теперь смогут когда-нибудь меня разыскать? Друг мой,
неужели вы совсем помешались на благочестии, на добродетели и уже не
способны чувствовать по-человечески? Как вы могли забыть, что значит
страдать?
Condesa следила за его движениями вялым, медлительным взглядом без
всегдашнего живого лукавства. Молча села, сняла жакет, расстегнула манжету
блузки, медленно закатала рукав и коротко, сквозь зубы втянула воздух, когда
игла впилась в руку.
лекарства?
доктор Шуман. - Я даю вам рецепт и особо - записку для врача, которого вы
для себя найдете. Думаю, любой врач с нею посчитается. Едва ли допустят,
чтобы вы страдали.
дайте мне его, я сама буду себе колоть... я умею обращаться со шприцем.
Вы слишком безрассудны, на вас нельзя положиться, вы мне сами это говорили -
помните?
- Я стала совсем другая, сами видите - ваш хороший пример заразителен! - Она
спустила ноги с кровати и села рядом с доктором. - Хочу вас кое о чем
спросить. Вы же знаете, мы больше никогда не увидимся. Так почему бы нам не
поговорить, как будто мы друзья или даже любовники или как будто мы снова
встретились уже в загробной жизни. Нет, правда, давайте сделаем вид, будто
мы - безгрешные души с крылышками и встретились в раю после долгого-долгого
пребывания в чистилище!
в рай и того меньше, - с улыбкой возразил доктор Шуман.
бы вам сейчас не ответить на мой вопрос?
спросила совсем просто, без особого волнения:
Обняли, приподняли с подушки и сказали: ты - моя любовь? Сказали: спи,
любовь моя, - это правда? Или мне приснилось? Скажите...
притянул к себе, так что щека ее коснулась его щеки.
Почему вы ни разу не поцеловали меня, когда я знала бы наверняка, когда я
была бы от этого счастлива?
Андреев Николай
Сертаков Виталий
Круз Андрей
Конан-Дойль Артур
Сапковский Анджей
Афанасьев Роман